Кеннет Оппель - Локомотив «Бесконечный». Последний костыль
– Мадам Ламуан на всякий случай дала мне немного грима для твоего лица.
Уилл сел на скамейку, и девушка опустилась перед ним на колени.
– Ты сможешь исправить? – спросил мальчик.
– Это даже близко не будет так хорошо, как сделала мадам Ламуан, но я постараюсь.
Пристально глядя на него, она стала водить кисточкой по его скулам, закусив нижнюю губу. Уилл понимал, что она просто старалась исправить его грим, но все-таки ему неловко было чувствовать себя предметом такого пристального внимания с ее стороны. Он уставился в пол, но время от времени все-таки посматривал на девушку. Вскоре их взгляды случайно встретились.
– Ты пристегнула меня наручниками к полке… – со вздохом начал он.
– Я только что спасла тебе жизнь!
– Ты превратила меня в пленника!
Уилл все еще сердился на нее, но его гнев поостыл по сравнению с тем, что он чувствовал раньше.
– Я знала, что ты сбежишь, потому и надела на тебя наручники.
Мистер Дориан вернулся и запер за собой дверь купе. В руках у него были две дымившиеся кружки.
– Горячий шоколад, – сказал он. – Твоя одежда сушится в туалете.
– Спасибо, – отозвался Уилл. – С поездом все в порядке?
– Полный порядок – я спрашивал. Под путями открылась дыра, и сейчас ее забрасывают песком и щебенкой.
– Мы сможем проехать?
– Специально для таких непредвиденных ситуаций «Бесконечный» возит с собой дополнительную сталь.
– Никто впереди не пострадал? – спросил Уилл, думая об отце.
Мистер Дориан покачал головой. Уилл глотнул горячего шоколада. Вкус его был очень нежным, и сахара в нем было именно столько, сколько надо. Уилл до сих пор не мог понять, как ему теперь надлежало говорить с мистером Дорианом. Был он ему другом или тюремщиком?
– Вы опять собираетесь надеть на меня наручники?
– Это зависит от тебя. Мы можем тебе доверять?
– Доверять мне? Я не вор.
– У меня есть причины, чтобы воровать, – объяснил инспектор манежа.
– Что же такого в этой картине?
– Все очень просто: я не могу без нее жить.
Уилл было рассмеялся, но по серьезному выражению лица мистера Дориана понял, что тот не шутил.
Инспектор манежа перевел взгляд с Уилла на Марен.
– Вы имеете право знать. Особенно ты, Марен, раз ты мне помогаешь… Я унаследовал фамильное проклятие – оно по природе своей медицинское, никакой магии в нем нет. Мой прадед, который обладал необыкновенной силой и жизненной энергией, умер в возрасте тридцати девяти лет. Мой дед умер в том же возрасте. То же случилось и с моим отцом. Все трое скончались от внезапного и сильного сердечного приступа. Через две недели тридцать девять исполнится и мне.
Глядя на мистера Дориана, Уилл никогда бы не подумал, что тот страдал от какой-то болезни.
– Вы к доктору ходили? – спросил он.
– И не к одному. Все они говорят одно и то же. У меня какой-то роковой порок сердца. И ничего с ним не сделаешь. Это часы, которые в какой-то момент перевернутся и остановятся.
Уилл не понимал, какое все это могло иметь отношение к картине, которую мистер Дориан хотел украсть.
– Учитывая мою родословную, выбор жизненного пути был непрост, – сказал инспектор манежа. – Но я его сделал. Я превратил свой цирк в один из лучших в мире. Правда, есть еще много всего, что я бы хотел сделать. Мне бы не хотелось умирать во цвете лет.
– Но как вы можете знать, что с вами это тоже случится? – спросила Марен.
Мистер Дориан усмехнулся.
– История не дает особых оснований для оптимизма, но я хочу это перевернуть.
– Каким образом? – поинтересовался Уилл, глядя на Марен. Судя по ее озадаченному виду, она понимала ровно столько же, сколько он сам.
– Вы, наверное, слышали легенду о фонтане юности?
– Да, – кивнул Уилл. – Но…
– Так вот, послушайте еще и меня. Племя араваков из Вест-Индии рассказало об этом фонтане первым испанским переселенцам. Есть много свидетельств о природном источнике во Флориде, который даровал вечную юность. Испанец по имени Хуан Понсе де Леон нашел его, но не оставил никаких письменных свидетельств. Я потратил многие годы на его поиски.
– Но я думал, вы не верите в магию, – возразил Уилл.
– Не верю. Но почему это должно быть более магическим, чем сасквоч или ведьма маскега? Вы же видели их собственными глазами. В них нет магии. Мы просто пока не понимаем их природы, но они часть этого мира, а все, что происходит в нем, – реальность.
– Вы нашли его? – спросила Марен.
– Только место, где он был. Источник давно пересох. Но я узнал, что один находчивый парень придумал способ тайком транспортировать воду. Он пропитал последними каплями ткань и разрезал ее на несколько холстов. Оказалось, что стоит только нарисовать чей-то портрет на этом холсте, и человек останется молодым, стареть будет только портрет.
– Быть такого не может! – воскликнул Уилл.
– Время – удивительная вещь. Вы же видели, как оно менялось, когда мы пересекали часовые пояса. Эта вода помогает времени себя забыть. Я не знаю, что еще она может сделать. Очевидно, один холст попал в Англию, где в течение многих лет помогал хранить молодость одному очень неприятному человеку, другой – в Персию, а третий – к русскому князю. Еще одно полотно осталось на наших берегах и оказалось в руках у художника по имени Корнелиус Кригхоф. На нем он изобразил мастерскую кузнеца. Совершенно ясно, что он, как и Ван Хорн, и представления не имел о свойствах холста.
В жизни были моменты – Уилл помнил каждый из них, – когда он чувствовал, что его жизнь менялась. Он помнил тот день в горах, когда впервые встретил Марен. Сейчас он испытал это чувство снова. Мир словно расширился и стал более необычным, чем он когда-либо мог себе представить. В этом мире были не только сасквоч, но и ведьма маскега, а также холсты, способные обмануть само время. Конечно, он этого не понимал и даже еще не был уверен, верил ли он во все это.
– Мне нужна эта картина, – продолжил мистер Дориан, – и я знаю, что она находится в вагоне-мавзолее Ван Хорна. Она просто висит там, никому не видимая, как реликвия в могилах египетских фараонов. Я хочу, чтобы на обороте ее оказался мой портрет: с того момента мое тело прекратит стареть. Пружина часов моего сердца не откажет. И это, Уильям Эверетт, моя история. Что ты теперь скажешь? Я злодей?
Уилл всерьез задумался. Воровство оставалось воровством, но с другой стороны, было ли это важно, если картина могла бы принести пользу, вместо того чтобы просто висеть в темноте, где никто ее не увидит? Зачем было оставлять ее там, если она могла спасти человеческую жизнь? И все же…
– Но ведь из-за этого Марен придется ползти под вагоном… – сказал он с сомнением. – Не стоит этого делать. Это неправильно – просить ее подвергать себя такой опасности.
Мистер Дориан улыбнулся.
– Твое благородство делает тебе честь, Уильям, но, думаю, Марен уже приняла решение сама.
– Да, – сказала Марен, удивив Уилла раздражением, которое послышалось в ее голосе. – И, пожалуйста, не надо больше об этом.
– Хорошо… – нахмурился он.
– Это не к добру, если кто-то из окружающих сомневается в тебе, – сказала она. – Давай руки.
Он протянул ей руки, чтобы она могла их докрасить.
– Я думаю, ты сможешь это сделать, – сказал он, пока она наносила кисточкой грим. – Но ведь это только отключит напряжение. Знаете ли вы хотя бы, где дверь?
– Конечно, – ответил Дориан. – Она справа, на расстоянии десяти футов от передней части вагона.
Уилл попытался мысленно представить ее себе. Он едва успел разглядеть вагон в тот день на развилке – так он спешил найти Марен. Он помнил, как его взгляд потерялся в сложных контурах и роскошном убранстве, и подумал, что дверь, должно быть, была спрятана среди всех этих металлических венков, гирлянд и листьев.
– Если вы достанете картину, кто нарисует ваш портрет?
– Мадам Ламуан, – ответил мистер Дориан. – У нее твердая рука.
– Понятно, – несколько разочарованно отозвался Уилл.
Вагон немного дернулся вперед и остановился, потом дернулся снова.
– Вот мы и тронулись, – сказал мистер Дориан. – Мы опять едем.
– А что насчет Брогана и его сообщников? – спросил Уилл. – Они, должно быть, искали меня. Зачем еще им было быть там?
– Надеюсь, они все утонули, – пробормотала Марен.
– Очень сомневаюсь, – сказал инспектор манежа. – Но надеюсь, что они тебя не разглядели. В любом случае, сегодня ночью туда-сюда снует слишком много народу, чтобы они попытались что-либо предпринять. Дверь наша заперта, и мне спать больше не нужно. Надеюсь, ты больше не думаешь убегать, Уильям.
Уилл глубоко вздохнул. Артисты дважды спасли ему жизнь, а это кое-что да значило. Даже если бы он захотел убежать, у него не осталось на это ни капли энергии.
– Я никуда не уйду, – ответил он, и Марен тут же наградила его улыбкой:
– Вот и хорошо.
Из кармана своего жилета инспектор манежа достал один из индейских инструментов, которые Уилл видел развешанными на стене в его роскошном купе.
