Олег Раин - Слева от солнца
— Ну как? — поинтересовался у него Гена.
— Добрая мельница! — одобрил дед. — И чего их в свое время жгли да ломали? Крутились ведь, никому не мешали. И муку мололи не хуже нонешних.
— Это точно! — подыграл Генка. — Нонешним-то электричество подавай, а наш сам энергию вырабатывать будет.
— Посмотрим, посмотрим… — осторожный дед Жора не спешил ликовать. И то сказать, людям его поколения, повидавшим и пережившим с полдюжины вождей, секретарей и президентов, требовались факты повесомее. А вот бабушка Феня лишний раз оправдала свое солнечное имя. Чмокнув внука в макушку, она тут же пообещала испечь из купленной Генкой муки картофельный пирог. Позаботилась она и о супруге. Улучив момент, когда дед вышел повздыхать да покашлять на крыльцо, бабушка принесла из сеней трехлитровую, закутанную в тряпицу банку. На глазах удивленного Генки из тайника был извлечен «секретный» дедовский штоф, в который бабушка и влила основательную порцию.
— Вот так-то лучше… А то выпьет и не заметит.
— Так ты знаешь про его настойку? — хохотнул Генка.
— Чего ж тут не знать, — знаю, конечно. И смородинку потихоньку настаиваю… — бабушка Феня виновато улыбнулась. — Ты уж не говори старому, что доливаю ему настоечку, — обидится.
— А он-то радуется, что бутыль никак не кончается!
— Вот и пусть радуется. Много ли у нас радостей осталось?
Гена порывисто шагнул к бабушке, обняв, погладил по спине.
— Ты и Юрашку с Варей на пирог приглашай, — она ответно потрепала его по голове. — Люблю я их, горемычных…
Но «горемычных» звать не пришлось, — вскоре заявились и сами. При этом Варя держала Юрашку на руках и походила на мадонну с младенцем. У Генки даже в груди что-то екнуло, — точно сошли его друзья-приятели с картины флорентийского живописца. Правда, «младенчик» Юрашка выглядел вялым и грустным, чем и отличалось российское полотно от итальянского. Поставив Юрашку на пол, Варя тут же поведала, что ночь эту малец не спал, все жаловался на боли в боку.
— Еще и комары донимали. Вроде не было, не было, а тут налетели.
— А мед пили?
— Меда дядя Паша не дал. Юрашка у него пару дней назад горох с бобами повыел, вот он и дуется.
— Пашка — он такой! — поддакнул вернувшийся со двора дед Жора. — Куркуль недобитый. Пасеку свою любит больше людей. Я раз пчел у него просил — для спины, значит, — так ни одной не дал!
— Ничего, мы ему это припомним! — Генка присел на корточки, тряхнул маленького Юрашку за плечи. — Ну! Чего кручинишься, богатырь? Сегодня же привезу тебе каких-нибудь лекарств. Самых лучших, какие только найду!
— А где найдешь? — полюбопытствовал малыш. — На дороге?
— В аптеке, конечно. На дороге лекарства не валяются.
— Слушай, Ген… — Варя смутилась. — Ты столько денег на нас тратишь. Как-то даже нехорошо. Откуда у тебя столько?
— Хочешь спросить, не бандит ли я? — Генка ухмыльнулся. — Меня тут дед уже обозвал как-то новоруссом.
— Новорусс и есть! — брякнул дед Жора. — Кто ж еще будет покупать столько!
— Так ты, правда, разбойник? — оживился Юрашка.
— Да нет, не разбойник, — Генка покачал головой. — Просто я клад нашел.
— Клад?
— Ага! — Гена кивнул с самым серьезным видом. — Сначала карту в сети откопал, потом со знакомыми диггерами связался. Сравнили карту с современной планировкой города и отыскали старинный купеческий подвал. Дом-то еще в Гражданскую войну разрушили, а подвал уцелел. Затем уже, когда начали коммуникации прокладывать, пол в подвальчике просел. В одном месте прореха образовалась. Туда-то мои друзья и проникли.
— И что-то нашли? — без того большие Юрашкины глаза стали еще больше.
— Конечно нашли! Во-первых, страшный-престрашный скелет в старой матросской тельняшке, во-вторых, ржавую пиратскую саблю, а в-третьих, сундук с золотом.
— Да вре-ешь ты все… — разочарованно протянула Варя, но, глянув на Юрашку, прикусила язык.
— И вовсе не вру. Деньги-то у меня откуда? — Генка подмигнул малышу. — Три четверти сдали, конечно, государству, а оставшуюся долю разделили по-братски.
— И теперь ты их тратишь?
— Точно, имею право.
— Я давеча тоже находил клад, — припомнил дед Жора. — Сапог в поле валялся, а в ём платок завязанный. Старенький такой, и бренчит там что-то. Ну, я и припустил домой. Вот, думаю, подвезло на старости лет. Хоть под занавес по-путящему заживу. А как прибёг, развернул, — в платке-то стекла мелконькие. И кто их натолок, для чего, так и гадаю до сих пор. Может, пошутить кто хотел — в сапог товарищу подбросить, а может, такой же, как я, старый пень — из ума выжил и в клады решил поиграть.
— Забавно. И куда ты эти стекла дел?
— Выкинул, конечно.
Генка задумчиво подергал себя за нос.
— Может, и зря. Мелкие алмазы тоже на стекло битое похожи.
— Алмазы?
— Ну да. Мошенники так и обманывают. Разбивают стакан граненый и выдают стекло за бриллианты.
Дед Жора посмотрел на Генку озадаченно.
— Не-е, там стекло было, — протянул он неуверенно. — Бриллианты я бы, наверное, разглядел.
— Наверное, — легко согласился Генка.
— А у вас в подвале что было? Тоже бриллианты?
— Да нет, монеты царской чеканки. Еще позапрошлого века. Рубли, гривенники, червонцы. Не так уж много, но сегодня это антиквариат, так что стоит недешево.
— Я тоже хочу скелет найти, — вздохнул Юрашка. — И саблю ржавую.
— Для этого сначала надо выздороветь. — Варя погладила мальца по голове.
— Ничего, сейчас отварчику сделаем, молочком попоим, — бабушка Феня засуетилась. — Как раз и козу пора доить. А молоко-то козье — лучшее лекарство от всех напастей…
За окном требовательно прогудел грузовик.
— Это Валера! — встрепенулся Генка. — Сейчас и поедем.
— За лекарствами? — тоненько пискнул Юрашка. Голосок прозвучал жалобно, заставив Генку нахмуриться. Мальчонка в самом деле выглядел больным.
— За ними, — кивнул он. — И фумигатор привезу. Для обороны от комаров.
— Фумигатор — это сабля?
— Не совсем, — Генка улыбнулся. — Привезу, увидишь…
* * *В путь пустились с обычными предосторожностями: на черепашьей скорости выехали из деревни, опасливо окольцевали хищную ямину. Только когда распахнутый рот воронки остался позади, Валера дал по газам. Точно маленький танк, грузовик с ревом рванул вперед. Собранный из чужеродных деталей, боевой ветеран лихо глотал километр за километром. Тряска была такой, что Генка поочередно цеплялся то за сиденье, то за металлическую рукоять над оконцем. Дорога напоминала «американские горки», а точнее — таков был стиль вождения Валеры. При этом что-то в кузове беспрестанно звякало и перекатывалось, а в металлических внутренностях машины от лихих пируэтов скрежетал зубами рассерженный механизм. А может, и не механизм это был, а некто живой — из тех неведомых созданий, что по примеру домовых заселяют грузовики, автобусы и легковушки.
— Ты хоть успел перекусить? — поинтересовался Валера.
— Да нет, по утрам я не ем. Аппетита нет.
— Что совсем не поел?
— Ну, разве молока немного.
— Козьего?
— Ага.
— Тебе же не нравилось!
— Поначалу не шло, а теперь привык.
— Да-а… Молочишко — не водяра, значит, быть тебе дояром! — невесело пошутил Валера.
— Ты что, голоден? — догадался Генка.
— Есть немного.
— Так мы в буфете чего-нибудь перехватим. Деньги у меня есть.
— Утешил, — вздохнул Валера. — А то я, понимаешь, привык завтракать. Даже когда ничего нет, обязательно какой-нибудь ботвой живот набиваю. Все равно как бензобак с радиатором. Не зальешь с утра, значит, обязательно где-нибудь застрянешь.
— Сегодня нам застревать нельзя, — качнул головой Гена. — Сегодня у нас куча дел: во-первых, груз на станции, во-вторых, лекарства для Юрашки, а в-третьих, самосвалы с щебнем.
— Самосвалы? Это еще зачем?
— Ямину вашу засыплем.
Валера нахмурился. Вторя его настроению, грузовик натужно взревел, увеличивая скорость.
— Тебе что-то не нравится?
Бывший сержант неопределенно качнул плечом.
— Как тебе сказать…
— Если ты о бензине, так это ерунда. Я же говорю, деньги есть: сами позавтракаем и зверя твоего четырехколесного накормим, — Генка прозорливо покосился на соседа. — Слушай, а может, тебе вообще бросить халтуру в Северухе?
— Здрасьте!
— А что! Поступишь ко мне на оклад. Все равно ведь вместе работаем.
Валера чуть было не поперхнулся.
— Нет, я серьезно. Станем вроде соучредителей. Дело-то общее, или не согласен?
Валера промолчал.
— Наверное, думаешь, как дед Жора, что я новорусс? Думаешь, наследство фамильное трачу?
— Ничего я не думаю.
— Думаешь, думаешь!
