Владислав Крапивин - Синий город на Садовой
Слева – откосы и Ковжа, справа – забор с проволокой наверху, владения частников. Значит – вперед… А впереди.. Совсем рядом, на береговой лужайке, красные кирпичи и литое кружево ограды!.. До ворот далеко, проще прямо через решетку. Тем более, что с той стороны штабель досок…
Федя скатился со штабеля на двор и встал, дыша тяжело, со всхлипами. И увидел… человека в черной рясе с желтым блестящим крестом на груди. Со знакомой бородкой и очками!
– Дядя Женя… – Федя прислонился к доскам. – Отец Евгений…
– Федя! Ты откуда свалился? С тобой – что?
– Я… из милиции… – выдохнул он. И заплакал.
Отец Евгений подошел стремительно, легко. Обнял Федю за плечо широким взмахом (просторный рукав – как крыло). Повел его, плачущего и послушного, к церковному крыльцу.
– Что случилось-то?
– Я снимал Степку. На берегу… А там интернатские ребята… Одного воспитательница прямо по лицу, со всего маху… Я полез заступаться, а тут милиционер… Ее знакомый… И меня… туда… – Вздрагивая, давясь слезами, Федя рассказал и про Фому. И про баллон с карбозолью…
– Вот же ж ироды, – произнес отец Евгений. Негромко, но без присущего священнику смирения. – Ладно, Бог даст, все образуется… Здесь ничего не бойся.
– Я за Степку боюсь… – Федя всхлипнул опять.
– Сейчас поедем к Степке, – как о самом простом деле сказал отец Евгений. И крикнул в сторону: – Димыч!
Возник из подсобки кашляющий Дымитрий.
– Димыч, будь другом, выведи мой мотороллер. Надо Федора домой доставить побыстрее…
Дымитрий кивнул молча, пошел к кирпичной сторожке.
Но не пришлось Феде прокатиться на мотороллере отца Евгения. Протарахтел и смолк у церковных ворот мотоцикл. И увидел Федя, как оттуда шагает старший лейтенант Щагов.
– Я нутром чуял, – весело сообщил Щагов, – верующих надо искать под крылышком у святой церкви… Опять же и видно издалека такого красненького… А бегать ты мастак!
Тяжелая тоска стремительно навалилась на Федю. Но отец Евгений сказал:
– Не бойся, чадо… – Он подтолкнул Федю по ступеням крыльца, а сам остался на нижней. Прислонился к каменному столбу, который поддерживал узорчатый чугунный навес.
Часть крыльца загорожена была штабелем кирпичей, которые сложили здесь накануне (видимо, для внутренних работ). Проход оставался не шире метра. Щагов остановился в двух шагах.
– Я понимаю, святой отец, у тебя, наверно, душеспасительная беседа с этим отроком, только я его должен забрать. Он из отделения сбежал да еще человека травмировал.
– Неужто? – удивился отец Евгений. – Прискорбно… Только я вам, гражданин сотрудник милиции, не "святой отец", а официальное лицо. Настоятель Спасской церкви. Так что давайте на "вы"…
– Эй, ты, – сказал Щагов Феде. – А ну, иди сюда. Хуже будет… – Он сделал еще один шаг к ступеням.
Отец Евгений зевнул, снял очки, убрал их в складки рясы. Оттуда же достал очень белый платок. Приподнял черный подол и поставил на низкий кирпичный штабель кирзовый сапог. Стал обмахивать носок сапога платком. Таким образом проход оказался закрыт. Феде отец Евгений сказал:
– Ступай пока, отрок, в храм. – И добавил вполголоса: – А дальше… сам знаешь…
И Федя пошел. Отворяя тяжелую, в мелких квадратиках стекла дверь, он оглянулся. Дымитрий подкатывал голубой мотороллер. Отец Евгений по-прежнему изящно махал платком над сапогом и что-то говорил Щагову…
Беседу отца Евгения со старшим лейтенантом Федя, конечно, уже не слышал. Он узнал о ней после. Дымитрий, хотя и молчалив был, передал этот разговор Славе, а тот не удержался, поведал ребятам. Речь велась такая…
– Значит, гражданин настоятель, укрываете нарушителя?
– Христос с вами… Это же дитя. Достойное ли дело для солдат правопорядка вести войну с ребятишками?
– Это уж мы сами разберемся. В соответствии, значит, с законом. Ножку позвольте, я пройду…
Отец Евгений не "позволил ножку". Махая платком по облезлому, давно не чищенному сапогу, произнес наставительно:
– Здесь ведь храм Божий, а не кооперативный кабак. Вы же в него с ожесточенным сердцем…
– Убери ногу, ты… – проникновенно сказал Щагов.
– Не торопись, сын мой…
Щагов, кажется, и не торопился. Наверно, думал, что из церкви мальчишка никуда не денется. Изобразил под усиками тонкую улыбку:
– Еще раз прошу официально: уберите ногу, отец настоятель. А то…
Отец Евгений убрал. Но нагнулся и стал что-то строить из кирпичей. Два поставил на ребро, третий положил на них плашмя. Задумчиво потрогал бородку и коротко рубанул по кирпичу ребром ладони. Тот распался.
– Дрянь кирпичи, – вздохнул отец Евгений. – Что построишь из таких? Ни стенку, ни… фундамент правового общества.
Щагов проявил некоторый интерес. Предположил:
– С трещиной был.
– Ты так думаешь, сын мой? – Отец Евгений двумя короткими ударами развалил еще пару кирпичей.
– Гляжу я, святой отец, не всегда ты посвящал свою жизнь служению Божьему, – сказал Щагов с оттенком уважения. – Однако пора мне за мальчишкой. Пропусти.
Отец Евгений выпрямился с особым, неуловимым движением плеч. У Щагова сжались пальцы, закаменели прямые ладони. Все это на миг. Тут же оба расслабились, улыбнулись.
– И я смотрю, – вздохнул отец Евгений, – не всегда ты воевал только с детишками. Уж не был ли ты в одной далекой южной стране? Чую по ухватке…
– Видать, и тебя, настоятель, не миновала чаша сия?
– Увы…
– Чего же – увы? Хорошая была школа. Разве не так?
– Учились мы в этой школе разному, – тихо оказал отец Евгений и стал бледнеть. – Я вот так и не научился воевать с мальчиками… Ты видел убитых мальчиков, старший лейтенант? Подходишь, лежит пацан, будто спит, голова на локте. Только рухнувшей крышей придавлен по пояс, после гранаты… Крышу подняли, а там… половины мальчика нет. Месиво… Не встречалось такое?
Щагов помолчал. Колупнул ботинком кирпич. Усмехнулся:
– Я артиллерист. Издалека не видно, мальчик там или кто…
– Теперь, значит, решил поближе… разглядеть?
Щагов двинул желваками. Но попросил примирительно:
– Пусти, отче. Некогда мне. Служба…
– Пройди, служивый. Если сумеешь… Попробуй..
Щагов пробовать не стал. Сказал с укоризной:
– На провокацию тянешь? Нехорошо… Я в богословском плане человек неподкованный, но помню, что Христос учил уважать всякую власть. Ты же что себе позволяешь?
– Грешен! – охотно согласился отец Евгений. – Но покаюсь, и Бог простит… К тому же Господь наш Иисус Христос позволял и себе быть во гневе. Это когда бичом изгонял нечестивцев из храма. Гнев сей был свят…
– Иисус торговцев изгонял, насколько я знаю… А я тебе не фарцовщик, а сотрудник правоохранительных органов…
– Ежели воистину так, то должен ты о х р ан я т ь п р а в о. А ты погнался за мальчиком, который за это право как раз заступился.
– В курсе уже! Исповедался отрок!
– Мало того, есть у меня и свои догадки.
– Поделись, отче, – насмешливо попросил Щагов.
– Не так уж мал град наш Устальск, а тесен… Весною был я в интернате номер два для детей-сирот. Директорша их, женщина весьма склонная улавливать веяния времени, сочла за пользу, чтобы я побеседовал с чадами на тему Ветхого и Нового Заветов. Там запомнил я и некую наставницу по имени Ия Григорьевна. Весьма горласта была эта женщина и к питомцам своим неласкова, не стеснялась даже священнослужителя… И фамилию помню – Новицкая. Заместитель начальника здешнего райотдела майор Новицкий – не супруг ли сей почтенной дамы? И не этим ли объясняется, поручик, твое служебное рвение?
Видно, в точку попал отец Евгений. Щагов нашелся не сразу. Но потом улыбнулся все-таки:
– Слыхал ли, отче, анекдот про ковбоя Джона, который слишком много знал?
– А как же! – охотно отозвался отец Евгений. В этот миг, прервав их беседу, подлетел к церковным воротам взмыленный мотоцикл с коляской. Встал рядом с щаговским. Сверкнув забинтованными коленками, рванулся из коляски Степка:
– Дядя Лёва, вот он! Боря, вот он! Тот самый, который на Федю!..
Ничего этого Федя не видел, не слышал.
Оказавшись в прохладной и гулкой пустоте церкви, он глянул на стену с росписью. Она была закрыта холстом. Ну и хорошо. Немыслимо было бы проскочить мимо картины вот так, в спешке. А следовало спешить. Федя кинулся в алтарь. Люк наполовину заставлен был бочкой из-под цементного раствора. Федя отодвинул ее с большой натугой. Можно сказать, силой отчаяния… А вот и скребок! Федя сунул его в щель, надавил… Ох, сил-то у тебя, Федька, не то что у Славы… Ну, еще!.. Еле-еле поддалась тяжелая крышка. Федя уцепился, отвалил ее. Как в прошлый раз, пахнуло холодом. Федя опустил ноги, прыгнул на ступени… Но ведь если оставить открытым люк, Щагов сразу все поймет, когда окажется здесь!
