Станислав Хабаров - Остров надежды
– Для нерадивого ученика.
– Нерадивого, но любознательного. Скажи, Софи, подтверждаются школьные знания?
– У Жана здесь есть Жюль Верн, на станцию вроде бы Эньере привёз, «Двадцать тысяч лье под водой». Я попросила его сделать выписки. Я так, наверное, и начну урок: что написал Жюль Верн и что я сама увидела.
– Но у него взглядом из «Наутилуса», а перед вами голая морская поверхность.
– Не совсем голая. На ней многое написано.
– Вилами на воде.
– Не знаю чем. Вот сейчас подо мной пятна – зелёные и бирюзовые. Размером в сотню километров. Планктон. Он как визитная карточка. По цвету узнаешь. Возле Ирландии зеленоватое пятно в двадцать километров… Ой, не могу, в Ла-Манше множество кораблей. Следы их в виде стрелок и усов, как от водомерок… Так вот. Пролетали перед этим Южную Америку и у полуострова Вальдес в Патагонии видела бурые и коричневые полосы (километров в триста-четыреста вдоль берега). У Австралии – синяя планктоновая полоса. Цвет океана повсюду фоном, а по нему планктоновая живопись. По цвету можно место определить.
– А как от солнца зависит?
– Чем выше солнце, тем ярче окраска. При низком солнце океан весь тёмно-голубой. При низком солнце видны течения, завихрения, полосы. Но вот солнце поднимается, и океан открывает свои цвета. Конечно, есть разные фокусы. Наблюдали красноватые меандры вдоль перуанского берега погибший криль, а обычно он – бирюзовый.
– А вихри видишь?
– В солнечном блике видела меандры. Они светлым кругом на голубом. А огромные ринги независимы от течений и наблюдаются по несколько недель.
«На океанах, – писал Жюль Верн, – как и на материках, есть свои реки. Это океанские течения, которые легко узнать по цвету и температуре, и самое значительное из которых известно под названием Гольфстрим… Воды Гольфстрима, богатые солями, ярко-синего цвета и ясно выделяются среди зеленых волн океана…»
А Софи записала заметки свои, свой вступительный урок.
«Сначала ничего в океане не видела, разве что яркие „перья“ у острова Андрос в группе Багамских островов: тёмно-синий провал глубокой впадины к юго-востоку от острова; с юга от впадины – зелёные и зелёно-голубые полосы (ширина их километр-два, десять-двадцать километров длиной, промежутки между ними по пять километров).
А течения я начинала распознавать по движению айсбергов: отмечала маршрут их, пока не увидела – за ними другая вода. И потом научилась сортировать солёность по цвету, и ещё планктон, и вид поверхности. Скажем, вижу серебряную струйку – значит вода возбуждена. Кругом вода стального цвета, а на ней словно серебряное болотце. Или лазурно-голубое поле, а на нём светлые полосы течений: одна гладкая (значит попутный ветер), а другая шершавая (там встречный).
У Гольфстрима сине-фиолетовые теплые воды. Он особенно контрастен при встрече с холодным Лабрадорским течением; у того зелено-голубая окраска. На границе, у острова Ньюфаундленд рождаются ринги. Вам земным себе трудно представить, что сроки их жизни – годы. Мы наблюдаем их. Они дрейфуют на запад, и мы приветствуем их, как старых знакомых. Многим дали даже собственные имена. Очень крупные вихри у Саргассова моря.
Течения меняют русла. Я в этом убедилась: видно по сносу водорослей, а ещё по струйной облачности, планктонным полосам. Но вернёмся к Жюлю Верну.
Куросио, что значит „Черная река“. Выйдя из Бенгальского залива, согретое отвесными лучами тропического солнца, это течение проходит через Малаккский пролив, идёт вдоль берегов Азии и, огибая их в северной части Тихого Океана, достигает Алеутских островов; оно увлекает с собой стволы камфарного дерева, тропические растения и резко отличается ярко-синим цветом своих тёплых вод от холодных вод океана…»
Да, в Японском море видны течения. Тёплое темнее. А в Охотском море возле Камчатки – лёд, и странное дело, он прорисовывает течения, видишь всю водную динамику по льду, застывшие ледовые меандры.
«Средиземное море, лазурное море, – пишет Жюль Верн, – „Великое море“ иудеев, море греков, „mаrе nоstrum“ (наше море) римлян, с побережьями, утопавшими в зелени апельсиновых рощ, алоэ, кактусов, морских сосен, овеянное чистым морским воздухом, напоенное благоуханием миртов, в окружении высоких гор, но подверженное вулканическим извержениям, оно постоянно является полем битвы, где Нептун и Плутон извечно оспаривают власть над миром. Тут, на этих берегах, в этих водах, говорит Мишле, в этом климате, лучшем на Земле, человечество черпает новые силы».
«Средиземное море, – записала Софи, – исторически красноречиво. Вот сейчас наблюдаю Мессинский пролив, облюбованный Сциллой и Харибдой. И, действительно, греки были правы. Течения то несут в нём плывущих к одному берегу, то меняются до наоборот. Сам пролив очень сложен гидрологически, его приливные течения иначе как чудовищами не изобразить. А в целом море – красивое и спокойное, и в нём всегда много кораблей».
«Разобралась и с рассуждениями капитана Немо о „древнем Суэце“. У Асуана под наносами Нила разглядела бывшее русло, заполненное илом. Оно ведёт прямехонько к Красному морю. Да, и вообще многое открывается сверху. „Мне сверху видно всё“. И нужно вести исследования. Сравниваю, например, тихоокеанский и атлантический шельфы заливов Панамского и Москитос, их придонные отложения и становится ясно: океаны и прежде сообщались».
Сеансы связи занимали теперь переговоры со специалистами.
– Наблюдала с утра за морской динамикой. Соленый черноморский «язык» высунулся в пресное Азовское море. Ведёт себя будто живой: то убирается, то вновь вытягивается. У нас модельным морем считается Каспийское.
– Почему?
– Оно в полётах больше изучено, и ещё в нём есть всё. Даже классика: «Волга впадает в Каспийское море». Я уточняю и конкретизирую. Выносы Волги доходят до полуострова Мангышлак. Выносы хорошо различаются. Тёмные и прозрачные воды – морские, а мутноватые и посветлей – выносы. После дождей выносные воды резко увеличиваются и уходят далеко в море. Три фронтальные полосы от Махачкалы до Кизлярского залива – водоразделы холодных и тёплых вод. А в целом Каспий – сложное и динамичное море. Океан в миниатюре.
– А подводные хребты видите?
– Иногда очень хорошо. Я знала, что их видели, но самой как-то не приходилось. Но однажды при низком солнце наблюдала завихрения около Японии (от контакта вод Японского и Охотского морей) и вдруг отчётливо вижу от Хоккайдо до Сахалина подводный риф, а к востоку, за впадиной подводный хребет. Четко виден, без фокусов, невооружённым глазом. На поверхности волны видны и рябь, и пенные барашки, а под ними подводный рельеф прорисовывается. Мы потом смотрели, разбирались, эти хребты уже есть на картах. Но увидели особенности, и я их зарисовываю. Непостижимо, но факт. Я думаю: там поднятие глубинных вод. Мы по оттенкам воды зоны подъема отличаем. Они сине-зелёные.
– Наука так объясняет этот феномен: океаническая поверхность не ровная, она поднимается над горами (горы ведь менее плотные) и опускается над провалами дна. Словом, поверхность воды отслеживает донный рельеф.
– Океаническое дно просматривается при невысоком солнце. Когда солнце над горизонтом невысоко (20–30 градусов), а смотришь под углом 20–30 градусов к вертикали и если нет бурь и крупного волнения, видны придонные водоросли, точно дороги на дне.
– Удивительно. Вода, я знаю, непрозрачна уже в слое более ста метров, а тут километровые глубины.
– Хребты отчетливо видны, как над водой.
– А океанские уступы встречали?
– Недавно видела к востоку от Африки. Полоса, шириной в километр и в сотни километров длиной. Океан был чист, как зеркало, а на нём уступ и тень от него на воде.
– Может, это два течения встретились, и обозначился водораздел? Здесь немало течений «гуляющих», но у них обычная свита – ринги. Я недавно вела наблюдение за течением, мощным, как Амазонка, у Соломоновых островов… Ой, погодите, подо мной, в районе Сандвичевых островов кораблик движется наперерез айсбергу… От него белый след и хорошо виден маршрут. Как бы беды не вышло, как с «Титаником».
– Эй, на борту.
– Есть, на борту.
– Кто у вас дежурит сегодня?
– Не догадались? Это – я, Жан.
– Значит, сегодня работаем, как договорились, по облачности, завтра пожарными, послезавтра по пастбищам..
– Мы-то, пожалуйста, да солнце никак не взойдёт. Чуть появится и вновь в атмосферу прячется, по горизонту плывёт. Голубая заря, и солнце в ней купается.
– Жан, это вы на солнечной орбите. У вас – полярный, космический день. Солнце совсем не заходит?
– Заходит, но ненадолго, а заря постоянно горит.
– Да, сегодня не понаблюдаешь.
– Озонные слои видны. Они просвечены звездным светом. А горизонт цвета морской волны и серебристые облака по всему горизонту. Они выше белесого слоя, перед фиолетовым. Вот-вот появится солнце и горизонт будто кипит, а потом выглядывает краешек. Обычно не так. Словно разгорается топка за горизонтом. Над Землёй вытягиваются черные облака; и вот, прорвав обруч зари, встаёт над Землей светило. Поначалу из-за рефракции сплющенное, как дыня, и поднимаясь распрямляется, как надуваемый мяч. А сейчас «мяч» то надувается, то спускается, а на нём линии. Верхняя – тёмная, нижняя – жёлто-коричневая, по бокам ступеньки, свидетельствующие об атмосферных слоях, сгущениях – линзах, скачках показателей преломления. Я сейчас продиктую размеры.
