Станислав Жидков - Дольчино
— Мою ошибку легче искупить, чем исправить, — тихо сказал рыцарь. — Под крепостью пали лучшие из моих воинов. Я жалею, что принял участие в походе. Кто вернёт мне понесённые убытки? Даже если удастся справиться с уцелевшими тряпичниками, много ли будет чести от такой победы?
— Ты думаешь о славе, а не о пользе господнему делу, — возразил священник. — Только уничтожив оставшихся тут еретиков, можно снабжать продовольствием армию Симоне Колоббьяно. Без этого Дольчино не одолеть.
— И я должен рисковать жизнью, чтобы добыть победу верчельскому выскочке, который лишь тем и прославился, что доводится племянником вашему епископу? — усмехнулся Мабфредо да Салюццо. — Разве мне меньше пристало быть предводителем союзного войска?
— Отбрось недостойную зависть, маркиз. Вспомни, куда завела гордыня Райнерия ди Монферрато. Кто знает, что предопределила тебе судьба? Отврати дух от невозможного, стремись к доступному. В подвалах крепости ты можешь найти столько золота, что трижды окупишь затраты. Недаром ересиарх оставил здесь Маргариту. Где ещё им хранить награбленное?
— Возможно, вы правы… Скажите, падре, неужели отступница действительно так хороша, как утверждает молва? Недавно в Асти я встретил испанского гранда, отпущенного Дольчино под честное слово. Он клялся, что в жизни не видел женщины прекрасней.
— Мне ли судить о таких вещах? — потупил взор приор. — Достойно ли служителю церкви говорить о суетных усладах? Плотские прелести могут прельщать людей, подобных дону Педро, мы же остаёмся к ним равнодушны.
— Так и вы знакомы с тем испанцем?
— К сожалению, я тоже был в плену у разбойников. Меня забрали вместе с оставшимися в живых рыцарями у храма Донна ди Радо. Почти два месяца пришлось гнуть спину на их полях, пока не пришёл выкуп.
— Как?! Эти выродки не посчитались с саном и заставили вас, словно простого мужика, обрабатывать землю?
— Терпеть оскорбления от грешников — испытание для праведника, — опустил голову бенедиктинец. — Тем, кто не работал, они не давали есть. Несколько почтенных дворян умерли голодной смертью.
— Проклятье! Мы отомстим за них! — воскликнул Мабфредо. — Как только стемнеет, я сам поведу людей на приступ. Гнездо нечестивцев будет уничтожено!
— Да хранит тебя рука всемогущего! — растроганно обнял маркиза Фаустино. — Святая церковь не забудет твоего подвига. Если захватишь Маргариту, обещаю испросить тебе у папы отпущение всех грехов.
Священник торжественно перекрестил рыцаря и, благословив его, покинул шатёр.
По крутому склону горы, неся раненых, гуськом спускались к реке уцелевшие защитники крепости. Пламя горевших наверху стен разбрасывало вокруг красные отблески. Оттуда ещё доносились яростные крики и грохот падающих балок. Ночная темнота помогала беглецам. Привычно угадывая в зарослях тропу, братья шли к берегу, скрываясь в высоком кустарнике.
На берегу, у самой воды, несколько женщин склонились возле лежавшей без сознания Маргариты.
— Крови нет, удар оглушил её. Смочите платок, надо обвязать голову, — распоряжалась одна.
Рядом негромко переговаривались воины.
— Мы насилу отбились, кузнец Альберто остался прикрывать отход. Все наши у западной стены пали.
— Вы вовремя подоспели, без помощи нам бы не вырваться, — сказал брат Ремо Антонио бинтовавшему ему ногу. — Латники отрезали нас от выхода.
— Мы заметили зарево, когда подходили к переправе. Пока поднялись в гору и пробежали через подземный ход, большую часть крепости уже захватили.
— Ты видел, как ранили Марго?
— Она пыталась проложить путь к западной стене и почти пробилась под арку. Группа солдат напала сзади. Нам едва удалось вытащить её из свалки.
— Многие ли спаслись?
— Сюда добрались человек шестьдесят, — оглядывая собравшихся на берегу, отозвался Антонио. — Из них половина ранены.
— Ничего, — тихо сказал Ремо. — Когда маркиз подсчитает потери, ему будет не до радости. У нашей стены ров доверху завален их трупами.
— Лишиться такой крепости! И всё из-за стрелков. Если бы Амброджо не проворонил монастырь, нам не пришлось бы так часто спускаться в долину.
— Светает. Пора убираться. Днём начнут прочёсывать лес.
— Искать будут выше по Сезии. Лучше не терять времени, идти к Верчелли. Оттуда ожидают большой обоз. Перехватим его у самого города.
Через несколько минут братья подняли раненых и, в последний раз взглянув на пылавшую крепость, двинулись в сторону Верчелли.
Снежная буря
На холме у дороги группа всадников осматривала терявшуюся в горах излучину реки. Среди закованных в доспехи рыцарей выделялась белоснежная мантия верчельского епископа.
— Перед каждым селением мы тратим время, развёртывая войска и поджидая отставших, — раздражённо сказал граф ди Мазино. — Солдаты выбились из сил, провиант на исходе. Чрезмерная осторожность заведёт нас туда же, куда привела безрассудная горячность монферратского маркиза.
— Мне доверили армию не для того, чтобы я терял её по частям, — возразил Симоне Колоббьяно. — Дольчино избегает сражения. Он охотится за отдельными отрядами. На его месте любой поступил бы так. У них втрое меньше людей.
— Действуя решительней, можно было бы уже догнать мятежников. Через несколько дней мы останемся совсем без хлеба. Обозы из Верчелли не доходят, у местных жителей брать нечего.
— Скоро еретики остановятся, — невозмутимо отозвался молодой кондотьер. — Дальше им отходить некуда. Впереди голые скалы.
— Оставьте спор, подумаем лучше о деле, — вмешался в разговор епископ Райнерий. — В тылу опять неспокойно. Дороги перерезаны. Из Новары прискакал гонец. Мабфредо да Салюццо взял крепость, но потерял половину отряда и отказался от дальнейшего участия в походе. Ждать новых обозов не приходится. Если в ближайшее время не покончим с ересиархом, многие покинут войско.
— Я говорил — медлительность к добру не приведёт, — подхватил граф ди Мазино. — Пора нанести патаренам последний удар.
— Под Кампертоньо надо быть осторожней, — заметил варальский подеста сеньор Бруцати дель Романьяно. — От Пьоде начинается крутой подъём, там глубокие балки.
Епископ нахмурился:
— Здесь кругом балки и подъёмы. Нельзя же заставить Дольчино сражаться, где нам нравится!
— Дайте мне копейщиков, и, клянусь богом, я догоню гаттинарский сброд! — воскликнул ди Мазино.
— Будем наступать как обычно, тремя колоннами, — твёрдо сказал Симоне Колоббьяно. — Пока я кондотьер, никто не может нарушить мои приказы.
Он спокойно взглянул на графа, пришпорил коня и помчался вперёд, обгоняя идущие по дороге отряды.
У распахнутых настежь ворот Кампертоньо перед невысоким частоколом, опоясавшим селение, собрались на общинный сход гаттинарцы. Мужчины, женщины, вооружённые луками подростки — все, кто был способен принять участие в сражении, пришли сюда, чтобы услышать, может быть, в последний раз слова великого завета.
В центре толпы на повозке стоял Дольчино. Звучный, сильный голос проповедника достигал соседнего леса, возвращаясь глухим эхом.
Затаив дыхание люди жадно ловили каждую фразу. Полная пламенной веры, страстная речь вождя звала братьев стойко встретить преследователей.
— … И пусть не пугают вас их несметные полчища, пусть не устрашают громкие угрозы. Как простой камень из пращи Давида сразил могучего Голиафа, так ваши стрелы и копья будут разить наймитов. Мужайтесь, воины бессмертной правды! Сегодня мы отплатим тиранам, воздадим жестоким палачам за кровь невинных, за пепел героев, принявших смерть на кострах, за страдания и слёзы гонимых братьев и сестёр наших, вынужденных скрываться, как звери в лесных чащобах.
Оратор на мгновение смолк. Глубокая тишина воцарилась над многотысячным собранием. Дольчино смотрел на теснившихся вокруг бойцов, и сердце его наполняла радость. В такие минуты он особенно полно ощущал любовь и благодарность к этим людям, чувствовал ту незримую силу, которая объединяла их в одно целое.
— Блажен, кто избрал путь борьбы и смело идёт им, не страшась страданий, — снова зазвучал голос проповедника. — Вечная слава тем, кто терпит голод, холод, лишения, кто живёт без пищи, одежды и крова, кто бестрепетно встречает суровые испытания и до конца остаётся верен святой цели! Жалок и ничтожен тот, кто из малодушия уклонится от великого дела, кто трусливо предаст товарищей и позволит надеть на себя постыдное ярмо рабства! Возблагодарим же, братья, создателя, вложившего в наши сердца жажду справедливости. Возблагодарим бога, давшего нам грозное оружие, против которого бессильна самая прочная сталь, ибо это оружие — презрение к смерти. Воспряньте, гордые сыны свободы! Близится славный час! Сегодня вы увидите поверженных в прах врагов, ибо наша борьба — борьба господа, и само небо будет драться за нас.
