Марина Дяченко - Слово Оберона
— Тогда бы ты не был Оберон, — сказала я тихо.
— Тогда всем было бы хорошо. И принцессам.
— Уйма, — сказала я, помолчав. — Вот никак не могу понять: ты меня спас или предал?
Он обиженно мигнул:
— Ты что, сидишь в тюрьме? Висишь в цепях? Ты валяешься на травке и ешь свинёнка. Так предал тебя Уйма или спас?
Я отвела глаза.
— Оберона ты бы так не спросила, — пробормотал Уйма себе под крючковатый нос.
Я не ответила.
* * *Максимилиан, пока мы разговаривали, успел подобраться к остаткам завтрака и, встав на колени, пытался отхватить кусок мяса от небрежно обглоданной кости. Уйма несильно оттолкнул его сапогом. Максимилиан упал и перекувыркнулся.
— Не бей его!
— Я не бью, — Уйма припрятал остатки мяса. — Я морю его голодом. У некромантов, если долго голодом морить, колдовство пропадает, и они тогда не пакостят.
Максимилиан зашипел, пытаясь подняться.
— Может, его всё-таки накормить?
— Ты — не Оберон, — наставительно сказал Уйма. — Тот сильный и может себе позволить. А ты не сильная, — людоед вдруг задумался. — Ну не очень. Не такая, как король.
— Дай ему хотя бы воды.
— Ты его прощала — он тебе отплатил. И ещё отплатит, ему только дай. Еду на него переводить? Он сам еда. Только и живой до сих пор, потому что знает много. И семечки правды у нас ещё остались.
* * *Когда Уйма вышел на дорогу выслеживать путников, я дала некроманту напиться. Максимилиан хлебал жадно. Губы у него пересохли.
— Почему ты меня не выпустил из клетки? Руки бы у тебя отвалились?
Он молчал и только злобно зыркал.
— Ты думаешь, я тебе из жалости воду даю? Просто чтобы ты не сдох раньше времени.
— Не волнуйся, не сдохну, — голос у некроманта осип и свистел, почти как у Уймы. — Переживу тебя. И твоего волосатого.
— Посмотрим, — я жалела, что дала ему воды и что вообще связалась с ним.
— Посмотрим, — его чёрные глаза глядели так неприятно, что я не выдержала и отвела взгляд. Спрятала флягу в мешок Уймы так, чтобы некромант не дотянулся. Поднялась к людоеду на пригорок.
— Базарный день сегодня, — сказал Уйма. — Повезло. Когда купцы с базара потянутся — с деньгами, — тогда и потряхивать станем.
— А если из замка пришлют стражу?
— Когда пришлют, мы уже далеко будем.
— Уйма, — я вздохнула. — А без грабежа — никак?
— На огненных шарах перевозчик строгий. Не заплатишь — не полетишь.
— Заработать где-нибудь…
Уйма присвистнул:
— Ты будешь свиней пасти, а я брёвна таскать. К осени по миске каши заработаем.
По дороге как раз гнали свиней. Какие-то странные здесь были свиньи. Чёрные. Шерстистые. Остромордые.
— С другой стороны, Робин Гуд тоже грабил богатых и отдавал бедным, — сказала я вполголоса.
— Кто?
— Один разбойник. Ты его не знаешь… Слушай, Уйма. Давай спросим у некроманта, кто такие Мастер-Генералы и почему они все мёртвые?
Уйма медленно повернул ко мне обросшее щетиной лицо.
— Он один. Один Мастер-Генерал.
— Как один? Ты же сам видел минимум двоих…
— Один.
На дороге оседала поднятая стадом пыль.
— Я три раза видела мёртвых Мастер-Генералов, — пробормотала я. — И все три были разные.
— Три раза?
— Да. Я забыла тебе сказать. В подземелье у Принца-деспота тоже один такой валяется.
— В замке?!
— Ну да. Только убили его не стрелой и не стилетом, а…
— Погоди.
По дороге из замка шагал одинокий путник. Ростом он был на полголовы выше Уймы, а шириной плеч и толщиной рук не уступал самому людоеду. Из-за спины торчали две толстые деревянные рукоятки — крест-накрест.
— Вот, — сказал Уйма. — С деньгами идёт.
— Откуда ты знаешь?
Уйма мигнул:
— Опыт… Знаешь, сколько я кораблей ограбил?
— Хорош уже хвастаться своими зверствами.
— Какими зверствами? — Уйма округлил и без того круглые глазищи. — Принц-саламандра нам нужен или нет?
— Нужен.
— Ну так сиди здесь. Я пошёл, — Уйма поднялся, будто распрямилась ветка. Зашагал вниз, к дороге, небрежно помахивая огромной суковатой дубиной.
Путник при виде разбойника даже не замедлил шаг. Даже не задумался ни на секунду. Как шёл прежде, так шагал и теперь. Я подумала: а не слишком ли Уйма самоуверенный? Этот мужик может оказаться здешним мастером боевых искусств…
Уйма и путник встретились у подножия холма — между ними было два или три шага. Ни один из них не кинулся нападать первым. К моему удивлению, они заговорили — Уйма спросил, путник ответил. Оба стояли расслабленно: Уйма опёршись на дубину, путник — упёршись в бока, небрежно отставив огромную ногу в чёрном лоснящемся сапожище. Стояли и беседовали, как добрые друзья!
Потом Уйма подбородком указал на меня. Я подхватилась, готовая бежать куда глаза глядят; что же, он продал меня в рабство? Вот этому первому встречному?!
Я отползла назад на несколько шагов. Потом заставила себя остановиться: я могучий маг. У меня есть посох, вручённый самим Обероном. Продать меня, как собаку, — это, знаете ли, даром не пройдёт никому!
И, трясясь как листочек, я встала и выпрямилась с посохом наперевес.
Увидев меня, путник остановился. Он был немолодой, лет под сорок пять или даже больше. В коричневой бороде пробивалась седина. Глаза-щёлочки тонули во множестве складок и морщинок. Щёлочки зыркнули на меня, потом — вопросительно — на Уйму.
— Лена, — сказал людоед строго. — Не выскакивай. Дело серьёзное, не время ребячиться и пугать. Вот гость у нас, уважаемый человек. Заплечных дел мастер, всегородской и пригородный, пожаловал к нашему костру. Пошли, большую игру играть будем.
* * *Игра и вправду была серьёзным делом — чуть ли не торжественным ритуалом вроде рыцарского поединка. Оказывается, в этих краях любой встречный имел право вызвать на соревнование странствующего палача — «заплечных дел мастера» — где угодно: на базаре, на улице, посреди дороги. Тот соглашался или отказывался (правда, в случае отказа его могли запрезирать друзья и знакомые). Но если соглашался, вступали в действие простые и строгие правила.
Игроки садились друг напротив друга и по очереди описывали способ какой-нибудь казни. Условие было — не повторяться. Тот, кто первый не мог придумать ничего новенького, признавал себя побеждённым, и победителю доставалось всё его имущество, какое только он, победитель, сможет и пожелает взять.
Наш гость, «заплечных дел мастер», разглядывал Уйму, заранее выбирая себе трофеи. Ему понравилась добротная куртка, удобная для путешествий, и ещё ему понравились мы с Максимилианом.
— Ребятишки твои? На кон ставишь?
— Отчего не поставить, — беспечно отвечал Уйма. — Ставлю.
Я хотела возразить, но Уйма так посмотрел на меня, что я против воли промолчала. Ничего, пусть только попробует этот старый палач «взять» меня с Максимилианом. Для такого дела я и некроманта освобожу…
Правда, у него опять руки затекли. Может, освободить заранее?
— А ты, уважаемый, с деньгами? — поинтересовался Уйма. — Мне-то тряпок, игрушек не надо. Золото есть?
Палач щёлкнул пальцами по кошельку на поясе. Зазвенело. Палач усмехнулся:
— Ты, дружок мой молодой, не туда нарвался. Тебе бы с подмастерьем моим играть. Хоть голым ушёл, да наука была бы. Науку за плечами не таскать — она вся в голове. А я, милый, тридцать лет за плахой оттрубил, я такое знаю, что тебе и не снилось. Да только поздно отказываться-то.
— А я и не отказываюсь, — Уйма расселся на траве, по-турецки скрестив ноги. — Давай играть.
Палач вытащил монету, поплевал на неё, подбросил и поймал. Вышло так, что начинать старейшему.
— Стало быть, так, — начал палач, почёсывая неровную бороду. — Подвешиваешь голубчика за ноги…
* * *Через минуту я сбежала подальше от костра. Максимилиан остался — связанный, он не мог бегать, да и Уйма не собирался его отпускать. Побродив по рощице взад и вперёд, я немного успокоилась. Выглянула из-за дерева — рассказывал Уйма, иллюстрировал руками: сложив кольцо большим и указательным пальцами правой руки, тыкал в него мизинцем левой. Старый палач слушал, на лице его недоверие сменялось глубоким вниманием.
Я поскорее отошла подальше. Побродила ещё. Нашла поганку, разнесла её в клочья зелёным лучом из навершия посоха. Нашла сыроежку и поступила с ней точно так же. Сила и уверенность посоха передались и мне. Подумаешь, палач с людоедом языками треплют. Что мне их языки?
Я попробовала взлететь, но получилось плохо. Я летала, как Гарольд в прежние времена, то есть барахталась над самой землёй, будто утопающая курица.
Время шло. Я снова выглянула из-за дерева. Опять рассказывал Уйма — глаза его горели, он складывал ладонями «домик». Противник слушал, лицо его было хмурым. Я хотела крикнуть, что нам пора, что мы теряем время, что Принц-саламандра может куда-нибудь отлучиться, — но, открыв уже рот, так и не решилась прервать этот жуткий поединок.
