Владислав Крапивин - Синий город на Садовой
Федя поймал себя на желании оказаться среди этих ребят. На ощущении, что э т о в о з м о ж н о… Теперь не было на картине пыли и пятен. И еще – словно теплый ветер шевельнул складки одежды и волосы ребятишек. Плоское пространство обрело объем. Желтоватый, видимый в дымке горизонт с невысокими холмами отодвинулся от глинобитных домиков, и словно дохнуло жаром палестинское лето. Там, у этих домиков, несколько взрослых мужчин в накидках и тюрбанах осуждающе косились на Иисуса и мальчишек. Так же, как нынешние пенсионеры – добровольные блюстители порядка – косятся на своего соседа, когда он заводит на дворе с мальчишками добрый разговор.
– …из Евангелия от Матфея, – услышал Федя голос Евгения. – Однажды Христос сказал своим ученикам: "Истинно говорю вам: если не будете как дети, не попадете в царство небесное…" Вот и картина об этом: как сердце Иисуса открыто для ребятишек…
– Теперь не знаем, что и делать, – объяснил Слава. – Или не трогать эту фреску совсем, оставить как есть, или все же попытаться отреставрировать. Вроде бы и надо, но страшно подступаться… Особенно к лицам…
"Лучше не касаться", – подумал Федя.
Борис вдруг сказал полушепотом:
– Нил, смотри, на тебя похож… – И показал на мальчика, которого Иисус держал за плечо.
"И правда похож слегка", – подумал Федя. Мальчишка был толстогубый, синеглазый, растрепанный… Нилка не спорил…
Оля спросила негромко:
– Значит, это правда можно снять?
– Для фильма? – сказал Евгений. – Ну что ж…
– Только сейчас света мало. Можно еще раз прийти? Мы фотолампы принесем… Здесь есть электропроводка?
– Да уж подключим как-нибудь, – отозвался Слава.
Федя слушал этот разговор отстраненно. Он как бы грелся в ласковой доброте, которая исходила от картины. И росло в нем желание осенить себя крестом. Словно кто-то теплыми пальцами взял за локоть и подталкивал…
Федя, хотя и считал себя верующим, почти никогда не крестился. Пожалуй, было это всего два раза в жизни. Когда увозили с острым приступом аппендицита Степку, Федя неумело, тайком, сотворил крестное знамение и прошептал: "Господи, спаси его…" А еще раз случилось так: на несколько минут он остался один на кухне в доме Бориса и пригляделся к бабушкиной иконе, которая золотилась под вечерним лучом. И увидел, какое ласковое лицо у Божьей Матери и как крепко, словно прося защиты, прижался к ней маленький Иисус. И от моментального наплыва какой-то печали и нежности Федя глубоко вздохнул и широко, свободным взмахом перекрестился.
Так же хотелось это сделать и теперь. Без молитвы, без просьбы о какой-то милости или помощи, без всяких слов, а просто с благодарностью. Как бы знак приобщенности к тем мальчишкам, которые обступили Иисуса. "Борька, Оля и Нилка тоже пусть будут с нами, ладно? Мы ведь из одного Города…" Он шевельнул рукой, но смущение удержало его.
"Чего ты боишься? – упрекнул себя Федя. – Ведь никто не засмеется, никто даже словечка не скажет…"
Но вязкая стыдливость была сильней желания.
"Ты же сказал тогда: буду за Него заступаться. А теперь и заступаться не надо, просто честно сделать, что просит душа. Просто не скрывать, что ты с Ним…"
Нет, не смог он победить неловкость. И когда Слава сказал: "Пошли, ребята", он побрел позади всех с опущенной головой. С едким сознанием своей измены и малодушия… И сколько же теперь, значит, мучиться!
Перед самым выходом Федя, с отчаянной ноткой, попросил:
– Подождите, пожалуйста! Я… еще… – И почти бегом вернулся к фреске. Несколько секунд стоял перед ней, снова пытаясь как бы войти внутрь этого доброго мира. И когда ветерок опять шевельнул ребячьи волосы и ожили все лица, Федя разорвал смущение и бросил пальцы ко лбу, к груди, от плеча к плечу… Сладко, как у малыша, которого простила мама, защекотало в горле. Федя улыбнулся виновато и пошел к двери. Ни на кого не глядя, но и не опуская лица.
И никто ничего не сказал, конечно. Только Борька чуть заметно коснулся плечом его, Федькиного, плеча.
А на солнечном дворе Евгений сквозь очки пригляделся к Феде. К его белой футболке. Федя сперва подумал – к значку студии "Табурет". Но сквозь тонкую ткань проступал темный крестик. Евгений осторожно коснулся его пальцем.
– Это, значит, всерьез? Не просто так?
– Не просто, – бормотнул Федя.
Нилка, будто нарочно меняя тему, заговорил возбужденно:
– Мне, когда я церковь вижу, всегда кажется, будто там какая-то тайна. Ну, клады зарытые, подземные ходы, старина всякая. Как в волшебном городе.
– Проницательное дитя! – воскликнул бородатый Слава.
Евгений усмехнулся:
– Ты сейчас им все наши секреты выложишь…
– Но современным детям так не хватает романтики!
– И тебе…
– Но ведь сказано: "Если не будете как дети…"
– Ладно, развлеки детишек. Только пусть молчат… Тайны хранить умеете, люди?
– Клянусь! – быстро сказала Оля. Остальные вмиг и хором поклялись тоже. Явно наклевывалось приключение.
– Достаточно простого "да", – усмехнулся Евгений.
Слава опять привел их в церковь, в самый конец ее, где было алтарное закругление. Здесь громоздился штабель ящиков и стояла у стены тяжелая бочка с остатками цемента. Слава отодвинул ее. И все увидели неприметную крышку люка. Без ручки, без кольца. Здесь же валялся заляпанный цементом тяжелый скребок. Слава сунул его в щель, надавил, крышка приподнялась. Слава откинул ее. Дохнуло влагой подземелья.
– Ну вот, друзья мои, – провозгласил Слава. – Хотите – верьте, хотите – нет, но это натуральный подземный ход. Обнаружили, когда ободрали с пола верхний слой. Кто его вырыл и зачем – пока загадка…
– А куда ведет? – нетерпеливо сунулся вперед Борис.
– А пошли, посмотрим… – Слава первым втиснулся в темный квадрат. Ребята полезли за ним.
Сперва были под ногами крутые ступени. Потом каменный пол. Навалилась тьма, но Слава включил фонарик. Желтый круг заметался по тесным стенам, по низкому сводчатому потолку. Кое-где кирпичная кладка, а кое-где тесаные камни. Местами же – просто земляные проплешины. Коридор оказался очень узкий, идти пришлось друг за дружкой. Тем, кто невысокий, можно в полный рост, а Славе приходилось пригибаться.
Ход выписывал плавную дугу. И наконец впереди забрезжил свет. Вернее, впереди был земляной завал, а щель светилась сбоку. Сквозь плотную зелень проглядывало небо.
– Куда он раньше вел, этот ход, теперь неизвестно, – сказал Слава. – Видите, завалило. А потом здесь обвалился берег, и в боковой стенке получилось окно. Прямо на обрыв.
– Можно пролезть! – обрадовался Нилка.
– Вам, тощим, наверно, можно. Только не советую без нужды. Кто-нибудь посторонний увидит, а это ни к чему… Да и растительность там сами взгляните какая…
В щель густо лезли узкие темные листья так называемой татарской крапивы. Свое название она получила, наверно, в память о жестокостях татаро-монгольского ига. По крайней мере, жалилась не в пример злее городской крапивы, которая не так уж страшна продубленной солнцем ребячьей коже…
– Зато и снаружи никто не заберется, – отметил Борис. – Наверно, и не видно даже. Крутизна да чаща…
– А когда здесь был пивзавод, про этот ход не знали? – спросил Федя.
– Законный вопрос. Может, и знали. И пиво текло налево… Хотя едва ли. Люк был под настилом, а сверху стояло стационарное оборудование…
– Может, здесь клад где-нибудь зарыт? – прошептал Нилка.
– Может, и зарыт, – согласился Славка. Широкой ладонью взлохматил Нилкину макушку. – Ну ладно. Насладились дыханием тайн и приключений? Отряд, слушай мою команду: обратно шагом марш… И помните – никому ни слова. А то проберутся какие-нибудь подонки, изгадят роспись…
На следующий день притащили фотоосветители, подтянули от щитка провод, сняли фреску. И общий план, и крупно все лица. А потом еще снимали, как рабочие разгружают машину с цементом, как Слава и Евгений разглядывают эскизы внутреннего убранства, как молчаливый кашляющий Дымитрий и еще двое рабочих закладывают кирпичом большую пробоину в стене – здесь раньше проходила какая-то труба…
Затем раза два ребята прибегали просто так – навестить знакомых. И вот – опять по делу. Заново снимать панораму. Потому что вся прошлая работа пошла насмарку от Нилкиного чиха.
– А где виновник-то? – слегка обеспокоенно спросил Слава. Он явно симпатизировал Нилке.
– Прибежит, – хмыкнул Федя. – На него поправку надо делать: если сказано к двенадцати – жди в половине первого…
– Подождем, – решил Слава. – А потом уж полезем, а то Нил с'страсть как обидится…
Стали ждать. Федя сел на землю у церковного забора.
