Мария Винкман - Это было в горах
Кроме медведя, Борис побаивался змей. Однако вскоре освоился и с ними. Он помнил, с каким ожесточением истреблял их Димка, и однажды, увидев на тропе шипевшую гадюку, решил последовать его примеру. Храбро придавил каблуком шею змеи и с силой несколько раз ударил ее палкой по голове. Гадюка взметнула хвостом и вытянулась как плеть. За первой последовали и другие.
Отбрасывая поверженного врага в сторону, Борис приговаривал, совсем как Димка:
— Вот и еще сорок грехов долой!
Да, много было за эти дни интересных встреч! Не хватало только одной, ради которой они отправились в тайгу, — встречи с Басаргиным. В последние два дня следопыты шли за ним по пятам, и все-таки не могли застать его на месте. Старик вертелся то около Долины Смерти, то вокруг лагеря Светланы. Но нигде долго не задерживался. Он, кажется, почувствовал что-то неладное, а может быть, его кто-то предупредил… Во всяком случае, старый таежный волк оставался неуловимым.
Но сегодня Нуклай как будто разгадал замысел старика.
— Басаргин решил поохотиться, — сообщил он Борису. — Я недаром сегодня ходил по следу. Ты видел маральи тропы? Они ведут к солонцу. И почти каждую ночь олени под утро спускаются на этот солонец.
Прочитав на лице спутника недоумение, Нуклай пояснил:
— Травы альпийских лугов, на которых пасутся маралы, очень сочны, но в них мало соли. А соль маралам нужна так же, как и нашим домашним животным. Без нее они начинают терять свое чутье. Домашних животных подкармливаем мы, скотоводы, а кто станет подкармливать солью маралов? Они отыскивают ее сами. Спускаются со своих высокогорных пастбищ в долины, где есть солонцы, и лижут землю, пропитанную солью. Изголодавшись по ней, они часто забывают даже осторожность. Этим и пользуются браконьеры.
— Охотники?
— Не охотники, а именно браконьеры. По нашим советским законам охота на маралов сейчас запрещена, и ни один настоящий, честный охотник не убьет оленя. А Басаргин… и тут верен себе. Враг есть враг.
— А почему вы думаете, что Басаргин решил охотиться?
— По следам вижу. Он еще вчера устраивал засаду, но марал, видно, не приходил. А сегодня мы устроим засаду самому Басаргину. Только надо торопиться. Скоро придет…
Нуклай показал Борису место в камнях под скалой.
— Карауль тут. Тропа неподалеку. А я пойду на ту сторону солонца. Там тоже есть тропа.
— А если марал опять не придет? — спросил подросток.
— И очень хорошо сделает, если не придет. Нам нужен не марал, а Басаргин. А он-то наверняка придет. И наверняка просидит до рассвета. Только неизвестно, на какой тропе. Если на моей — все в порядке. Если на твоей… смотри в оба. Я тебе и место такое выбрал, откуда кругом видать. Только не проспи!
Борис протестующе замахал руками.
— Ну, ну, ладно… Увидишь, и сейчас же подай мне знак, а сам, как условились, задержи его. Заплутался, мол, и все такое прочее…
— Понятно.
Спрятавшись среди камней, взбудораженный следопыт и без наказа Нуклая не мог сомкнуть глаз. Долго смотрел на звезды. По ковшу Большой медведицы отыскал Полярную звезду и Малую медведицу, треугольник Кассиопеи… Сторожко прислушивался к шелесту деревьев в долине, к чуть заметным шорохам среди камней…
«Ловко же ходит этот старик, — подумал Борис— Хоть бы сучком хрустнул… А может быть, он еще не пришел? Может быть, и совсем не придет?»
От камней тянуло холодом. Над долиной поднимался легкий туман. Затем белесоватый парок потянулся вверх по склону, закурился под островерхими скалами…
В полумгле подросток потерял всякое представление о времени. И тем напряженнее стал всматриваться в неясные очертания камней, деревьев. Набегавший ветерок колыхал туман, и тогда, казалось, все вокруг приходило в движение — ближе подступали приземистые кедры, шевелились скалы. А вот какой-то огромный камень совсем оторвался от скалы и медленно пополз по склону вниз…
Борис протер глаза и чуть не вскрикнул. Олень!
Громадное животное, вскинув красивую рогатую голову, точно плыло по воздуху. Видимо, близился рассвет, и марал торопился. Но все же ступал он так легко, что ни один камешек не чиркнул под копытом.
Борис забыл обо всем. Он не чувствовал больше ни холода, ни пронизывающей сырости.
Туман так быстро рассеивался, что чем дальше уходил олень, тем отчетливее было его видно. Следопыт даже заметил, как раздувались ноздри животного.
Время от времени марал останавливался. Рога медленно поворачивались в одну сторону, в другую. А вот они резко взметнулись вверх и на мгновение словно застыли. И в то же мгновение прогремел выстрел…
Олень дернулся, а затем все также беззвучно, покойно стал опускаться на передние ноги. И вдруг, словно подкошенный, рухнул на тропу.
Не помня себя, не сознавая, что он делает, Борис кинулся вниз по склону. Животное билось в предсмертных судорогах.
А навстречу подростку, не замечая его, из кустов выскочил Басаргин. Борис успел только заметить, как сверкнула в его руках сизая сталь охотничьего ножа.
— Не смей, мерзавец! — исступленно крикнул Борис.
Басаргин остановился. Следопыт перехватил его испуганный и в то же время горящий злобой взгляд. Но, узнав подростка, старик успокоился.
— Зачем кричишь? — хрипло спросил он.
Борис тоже пришел в себя. Вспомнил наказ Нуклая и с трудом выдавил из себя:
— Жалко…
— Чего жалко?
— Марала жалко.
Басаргин жестко рассмеялся и быстро-быстро заговорил, путая родной язык с русским. Борис понял только одно: голодно в тайге, есть надо.
Потом старик пустился на хитрость и стал доказывать, что убил марала не для себя, а для них, поисковиков.
— Я маленько ем… один нога… вам мясо стрелял…
Бориса покоробило, но он промолчал. Скорее бы подходил Нуклай. Выстрел он, конечно, слышал и теперь торопится сюда. Только бы мимо не прошел.
— Спасибо, дедушка! — во все горло заорал подросток.
— Зачем кричишь? — опять прохрипел Басаргин. — Тайга тихо надо.
Но снизу, с солонца уже доносился призывный крик кедровки.
«Ну, теперь все в порядке!»
Захрустели сучья, и на тропу с ружьем в руке вышел Нуклай.
Басаргин так и замер. Губы его дрогнули, глаза потускнели. Он хотел что-то сказать, но бригадир сейчас же оборвал его.
Что говорил Нуклай и что ему ответил старик, Борис не понял: таежники объяснялись на своем языке. Подросток лишь видел, как Басаргин послушно отбросил в сторону нож и опустил голову. Сначала он, видимо, хотел разжалобить Нуклая, но понял, что это безнадежно, и притих. А Нуклай обратился к Борису:
— Слушай, друг! Приведи, пожалуйста, его коня. Я сейчас поеду в лагерь Светланы, там достану вторую лошадь и отправлю этого гуся куда полагается. Володьку с ребятами пришлю сюда за мясом. Марал все равно убит. Мясо поделите на два лагеря. А ты беги к Лидии Петровне. Я тебе напишу записку, да и сам знаешь, что сказать. Возьми на всякий случай мое ружье. Мне хватит басаргинского. Только Леонтьичу ни слова. Понятно? Борис мотнул головой.
— А теперь пошли! — Нуклай повернулся к старику.
— Не вздумай бежать. Я хоть и с одной рукой, а стреляю не хуже тебя!
Обнажение
Пока Нуклай и Борис бродили по тайге, Димка кашеварил. Компрессы помогали не так быстро, как хотелось бы, и молодой поисковик все больше нервничал. Леонтьич, конечно, не мог заменить его на разведке, и работа затягивалась. Драгоценных зерен в шлихах попадалось много, а коренное месторождение все еще не было обнаружено. Эх, если бы не это проклятое растяжение жил! Лидия Петровна говорила, что искать придется основательно.
— Тут, Дима, сложная ситуация, — объяснила она. — Мы моем шлихи только из дерна, который лежит на известняках, и все-таки киноварь находим. А выше — целые скалы известняков, но среди них никакого вкрапливания киновари нет. Однако если взять суглинок из щелей известняков, опять встречается киноварь. В чем дело? А вот в чем: в известняках есть карсты в виде щелей, маленьких пещер. В них попадали глина и песок еще в те времена, когда этих гор не было, а была выровненная страна, так называемый пенеплен. Песок и глину, содержащие киноварь, вода смывала с какого-то пока неизвестного нам места. В карстах они отлагались. Живи мы в то время, мы бы знали, откуда несется киноварь. А теперь рельеф другой, и в русло нашего ручья киноварь проникает уже не из коренных источников, а из этих карстов, из щелей и пещер. Вот почему надо внимательно изучать геологию.
— А могут быть тут крупные пещеры? — спросил заинтересованный Димка.
— Конечно, должны быть и крупные, но я встречала только небольшие.
Одолевали Димку и другие мысли. Чем ближе казалось месторождение, чем больше радовалась Лидия Петровна, тем мрачнее становился Леонтьич, хотя о содержании шлихов ему ничего не говорили. Пожалуй, не зря у Нуклая появились подозрения. Проводник даже похудел за эти дни и как-то весь почернел. Лицо его, правда, как всегда, ничего не выражало, но Димка всем сердцем чувствовал, что и Леонтьич начинает терять самообладание.
