Александр Сытин - Контрабандисты Тянь-Шаня
— Меня прислал один большой человек. Я не буду называть его имя, но все, что я скажу, — правда.
Потом он бегло оглядел вооруженный отряд и обратился к Джантаю:
— Если пограничники поедут в погоню, то ханум умрет, Алы тоже умрет.
Парламентер хотел еще что-то сказать, но Джантай ударил в ладоши, и его скрипучий голос крикнул:
— Кучь-Качь!
Несколько джигитов мгновенно сбили с ног посланца. Черный Баклан с ножом в руке сел ему на грудь. Посланный без всякого испуга стал читать молитву.
Джантай нагнулся, заглянул ему в глаза и прохрипел:
— Я дам тебе семь днем смерти, и семь дней ты будешь говорить со мной. Каждый день я буду отрывать по куску твоего тела.
— Все, что ты сделаешь со мной, будет с твоим сыном и с ханум, — без всякого страха ответил гонец.
Джантай задумался. Кондратий посмотрел на него и сказал:
— Сейчас они сильнее нас. Будем слушать, что они говорят.
— Хорошо, будем слушать, — проговорил медленно Джантай и сел на корточки рядом с задержанным.
Он долго и внимательно смотрел в глаза посланца. Кругом все молчали. Сперва на лице гонца погасла наглость. Потом лицо стало желтым, и дикий, животный ужас появился в вытаращенных глазах, а Джантай все сидел и смотрел. Гонец чувствовал себя вещью в руках старого разбойника, и это сознание было хуже всякой пытки. Кондратий ласково положил руку на плечо Джантая.
— Может быть, этот человек встанет и будет говорить.
— Пусть разрежут на куски моего сына, но эта собака не будет говорить со мной как с равным.
Гонец с усилием поднялся на локте и сказал:
— Если я не успею рассказать тебе все и вернуться до намаза, Алы умрет!
— Судьба, — коротко ответил Джантай и вынул из-за пояса нож.
Пленник захрипел от ужаса, но Кондратий остановил руку Джантая.
— Кучь-Качь, отпусти этого человека, — твердо сказал он.
Гонца освободили, и он сел. Кругом на конях сидели пограничники. Недоумение и беспомощность были на их лицах. Кондратий был бледен, но спокоен.
— Господин, — сказал гонец, — твои лошади могут быть как ветер. В груди людей может быть сердце барса. Но удар ножа в грудь быстрее твоих коней. Выстрел в голову женщины будет самый первый в этом сражении.
Зеленые, ядовитые глаза Осы спокойно смотрели в глаза гонца. И при последних словах гонец невольно опустил голову.
— Мы все когда-нибудь умрем, — холодно сказал Оса. — Говори, зачем приехал.
Гонец встал на ноги и под общими взглядами ненависти заговорил уверенно и спокойно. Он понял, что будет жив, и мало-помалу вся его наглость вернулась к нему.
— Ты сам должен выбрать. Когда ты уезжал из города, ты получил письмо.
— Это все?.. — холодно сказал Кондратий.
Гонец молчал.
— Что получу я, если отдам опий?
— Тебе отдадут всех пленных, — ответил гонец.
— А если я не соглашусь?
— Их убьют, и он перейдет границу, — сказал гонец.
Этот простой, короткий ответ заставил содрогнуться старых пограничников, стоявших кругом. Оса стоял, опершись на карабин, и думал. Джантай безучастно смотрел на него и ждал его решения. Наконец Оса поднял лицо, и лукавство скользнуло по его губам, то веселое лукавство, которое приводило в томительный трепет Байзака. Оса мягко посмотрел на гонца и сказал:
— Твои слова большие, про них надо, долго думать. Сколько дней я имею для ответа?
— Пять, — ответил гонец.
По лицу Осы разлилась приветливая улыбка. Он понял, что не ошибся. Он хотел выиграть время, но отец контрабанды также нуждался в нем, чтобы успеть уйти. По-видимому, скачки шагом должны были продолжаться, и Кондратий мог надеяться на победу. Отдышавшийся Батрхан бросился вперед, упал на колени перед ним и завопил:
— Мариам, Мариам!
Судорога прошла по лицу Будая. Оса быстро оглянулся на Батрхана и с одного взгляда понял, что перед ним бежавший от контрабандистов.
— Что это за человек? — спросил он у гонца.
— Это твой враг, — ответил посланец. — Он мог погубить тебе все дело. Он хотел убежать вперед и позвать вас. Алы и ханум были бы убиты, если бы я его не догнал.
— Ты хороший человек, — сказал Оса и пожал руку гонца… — возьми этого человека себе.
Ропот недовольства послышался кругом.
— Что же это?.. Своих выдавать… — проворчал кто-то.
Оса огляделся кругом, и все затихли.
— Я не знаю этого человека, — равнодушно сказал Оса гонцу. — Он мне не нужен.
Оса видел, что гонец не верит ни одному его слову, но, однако, добавил еще более откровенно:
— Говорю тебе, я его не знаю. Возьми его на аркан и веди, куда хочешь. Передай мой поклон твоему господину, и скажи, что через неделю я буду отвечать. Иди с миром.
Гонец вскочил на коня, набросил веревку на Батрхана и крупным шагом тронулся назад. Следом бежал Батрхан. Он держал веревку обеими руками. Оса неподвижно стоял на месте и смотрел им вслед. Через каждые десять-двадцать шагов посланец оглядывался и дергал веревку. Батрхан спотыкался и падал, снова вскакивал и опять бежал, чтобы не быть задушенным.
— Кондратий, ты — предатель, — сказал Будай. — Ты предал этого человека. Он был за нас.
— Зачем ты послал назад этого человека? — спросил Джантай.
— Чтобы он сказал твоему сыну, что мы имеем пять; дней времени, — любезно улыбнулся Оса.
— Ничего он не скажет, гонец его задушит за первым бугром, — возразил Будай.
— Он привел его на аркане, — медленно заговорил Оса. — Только враг может волочить на веревке моего друга. Но я не знаю этого человека. Я сказал правду. Гонец мне не поверил именно потому, что я не солгал.
— Раз он тебе не поверил, он его задушит, — упрямо возразил Будай.
— Именно этого он не сделает, чтобы не портить отношений в самом начале, и поэтому мой вестник дойдет до Алы.
Будай неодобрительно качал головой. В это время гонец скрылся за холмом. Оса порывисто повернулся к пограничникам и звонко скомандовал:
— Шагом ма‑арш!
— Что ты делаешь?! — спросил Будай.
— Антоний, я отдал этого несчастного только для того, чтобы гонец двигался медленно. Как ты думаешь: мы на своих конях за пять дней сможем проследить, куда пошел человек пешком, или нет?
Оса приблизился к строю и, обращаясь к пограничникам, сказал:
— Если вы упустите его из вида, это будет очень плохо. Но если он увидит, что вы за ним следите, будет еще хуже, он задушит этого бедняка и уйдет сам.
Пограничники на ходу рассыпались и тронулись к холмам. Это был необычайный разъезд, который выслеживал лисицу. Оса ехал позади, посередине растянувшихся всадников, и ему было видно всех. Одни подолгу стояли на месте. Другие спешились и прятались вместе с конями за утесами и ползли к гребням скал, оставив внизу коней, третьи долго неслись вскачь и вдруг замирали на Одном месте.
Так прошло часа два. Вдруг рассеянные крики раздались впереди. Оса пришпорил коня. Один из пограничников во весь опор мчался к нему.
— Он его на коня посадил сзади себя, рысью поехали! — кричал пограничник.
— В карьер пошли! — орал другой.
«Неужели он все понял?» — подумал Оса и приказал Преследовать гонца, не теряя его из виду.
Джигиты Джантая рассыпались по местности. Кони пошли полным ходом.
Далеко впереди открылась ложбина, и показалось несколько юрт. Кондратий созвал пограничников и сказал Джантаю:
— Пусть джигиты подождут до ночи. Если от юрт кто-нибудь поедет, мы перехватим каждого. А пока пошли кого-нибудь и узнай, чьи это юрты. Мы никуда не двинемся до ночи.
Пограничники и джигиты Джантая собрались в лощине. Никогда со дня отправления экспедиции не было такого тяжелого, подавленного настроения. Оса сидел на камне и чертил шомполом по земле. Будай, растянувшись в стороне за камнем, курил опий. Несколько человек залегли между камнями и неотступно следили за юртами. Никто не произносил ни слова.
День клонился к вечеру, но никто не вспомнил о еде. Кондратий приказал открыть несколько банок консервов, но сам есть отказался. Пограничники повиновались неохотно, а многие вовсе не стали есть. Лошади понуро стояли на голых камнях.
Кондратий долго о чем-то думал, потом подозвал Будая.
— Сядь! — сказал Кондратий. — Хочу поговорить с тобой.
Будай молча повиновался.
— Джантай. — сказал Оса, — пять дней мы имеем впереди. Если мы ничего не сделаем, пусть случится так, как угодно судьбе, но я не отдам опия. Ведь его уже повезли в город.
Суровое лицо Кондратия стало теплым, обыкновенным, и весь он как будто обмяк.
— Будай, мы принесли — большие жертвы. Нам подставили под удар незнакомых людей, запряженных в кабалу, и мы прекрасно знали, что делали, потому что иначе действовать не могли. — Он горько улыбнулся и добавил: — Мы связаны временем и необходимостью. Поэтому силой мы добывали опий и добыли его. — Лицо Кондратия стало жестким, и глаза заблестели металлическим блеском. — Если я вынужден заботиться об аптекарских складах, то я буду делать это как следует. Я утешаюсь только тем, что, вероятно, года через два все наладится. Феофан — дельный малый. Кооперирование налаживается, а пока что мы вынуждены бороться и отнимать опий силой, иначе население будет отравлено. Кабала, черт возьми, разрастается в какое-то крепостное право, а два-три негодяя набьют карманы золотом и уедут в Китай, чтобы там продолжать свое дело.
