Александр Сытин - Контрабандисты Тянь-Шаня
Скоро путники увидели несколько юрт. Со стороны перевала на них были снеговые нашлепки. Под каждой кочкой лежали комья снега. Солнце не успело еще его растопить. На этой высоте довольно было, чтобы туча закрыла солнце, как уже начинался снегопад. Шавдах остановился возле юрты, выпил кумыс, не сходя с седла, потом о чем-то поговорил с хозяином юрты, спрыгнул с коня и велел Батрхану пасти ослов. Марианна в первый раз увидела по-настоящему нищету своего друга, и горло ее сжали спазмы.
Батрхан выпустил ослов на траву, достал мешок о вьюка и стал перебирать свое богатство. Это было сплошное тряпье, пересыпанное мягкой белой пылью. Головка чеснока была завернута в отдельную тряпочку. Потом какие-то две белые деревяшки. В маленькой тряпочке тщательно была завернута щепотка пепла опия. Батрхан стоял на коленях и беззлобно перебирал эту дрянь, думая о чем-то. Потом он лукаво подмигнул Марианне и сказал:
— Когда-нибудь я устрою себе праздник. — Он протянул тряпочку с пеплом и радостно сказал: — Это опий.
Марианна невольно улыбнулась.
— Я намешаю его в воду и выпью. Целый день я буду спать и видеть хорошие сны.
Потом он достал два тонких сыромятных ремня. Они были не толще веревочки. Батрхан полюбовался ими и снова бережно спрятал в тряпочку. Марианна отвернулась, чтобы не разрыдаться, но Батрхан окликнул ее и с торжеством показал ей коробку китайских спичек. Марианна заплакала. Батрхан нагнулся лицом к самому снегу и заглянул ей в глаза. Он оставил тряпье и придвинулся к ней.
— Мариам, — сказал он дрогнувшим голосом, — раньше я был богатым человеком. У меня была жена, двое детей и восемь юрт с пастухами. Теперь у меня никого нет. Они все умерли. Я один.
Он замолк, а Марианна сдержала слезы. Батрхан ушел.
В Уч-Турфане Марианна пыталась обращаться к властям. Городок был лагерем контрабандистов. Они въезжали туда как победители. Китайский администратор брал с каждого вьюка опия по одному джину[14]. В городе было несколько европейцев, два-три эмигранта и двое подозрительных англичан, которые все время якшались с контрабандистами. Эти люди не приняли в ней участия. Когда Шавдах выступил назад, Марианна пыталась бежать. Но он накинул ей на шею аркан и проволок за собой целую улицу. А вечером на стоянке отхлестал плетью.
После перехода границы она продолжала думать о побеге и старалась уберечь ноги. Но за ней тщательно следили. Как только она подходила к площади, Шавдах пускал в ход плеть. Он следил также за тем, чтобы Марианна не запасла ни одной лепешки. Сухари, которые ей давал Батрхан, Шавдах отбирал. Когда-то контрабандист побывал в лапах Будая. Теперь возможность мучить жену своего врага доставляла ему острое наслаждение. Ни разу он открыто не сказал об этом, но Марианна видела торжество в его глазах всякий раз, когда его толстая рука поднималась с плетью в воздухе. Много раз Батрхан за нее принимал на себя побои. И все-таки все тело Марианны было покрыто багровыми и синими полосами.
— Мариам, Мариам! Мы лежим, как псы, и зализываем наши раны, — сказал Батрхан.
Марианна молчала. Батрхан подполз к юрте и стал слушать, припав ухом к нижнему переплету, где войлок не достигал земли. Он слушал долго, потом вернулся, назад и быстро стал шептать:
— Мариам, я сейчас убегу. Недалеко есть пограничники, они тебя ищут!
Мариам схватилась руками за грудь и сдержала крик. Ее глаза сверкали.
— Пограничники ищут тебя, — продолжал Батрхан. — С ними джигиты Джантая! Наверно, будет бой! Не бойся, я вернусь и приведу пограничников. Еще не придет время ночного намаза, как я уже буду тут.
Он беззвучно поднялся и пошел к прогалине, где паслись ослы. Полог юрты отпахнулся.
— Мариам, — грубо закричал Шавдах. — Иди сюда!
Марианна встала и пошла. Ее сердце билось, занимая всю грудь. Она боялась обнаружить свое волнение. Она посмотрела на свирепое лицо Шавдаха, и ее охватил ужас. Робкая и жалкая, она шагнула в юрту и стала у входа. Теперь она знала, что это — место всякой киргизской женщины. Кто-то дружелюбно протянул ей обглоданную кость. Марианна не обиделась и стала ее грызть. Рядом с ней киргизская женщина так же жадно глодала объедки.
Снаружи раздался топот коней и залаяли собаки.
— Стой! — закричал приближающийся голос в темноте.
Контрабандисты переглянулись. Уже наступила ночь. Один из них схватил котел и вывернул его весь в костер. В ту же минуту несколько человек бросились на Марианну. Она закричала, отчаянно отбиваясь, но ей мгновенно заткнули рот, потом подняли край юрты и выволокли наружу. Приехавшие бросились в юрту, но там было темно и тихо. Удушливый дым застлал все.
Джанмурчи, Алы и Золотой Рот рыскали в темноте на конях во все стороны, но никого не могли найти.
— Мариам, Мариам! — отчаянно кричал Батрхан, беспомощно бегая в темноте.
Вдруг чуткое ухо Алы услышало топот в стороне.
— Джанмурчи! — закричал он, и все кинулись на его крик.
Через минуту, слыша рядом топот коней, сын Джантая бросил аркан. Петля захлестнула толстого Шавдаха, и сорванный с седла толстяк грохнулся с конем наземь. Джанмурчи плакал, разрезая веревки на Марианне. Она была в обмороке. Батрхан чиркал свои драгоценные спички одну за другой. Золотой Рот вглядывался в темноту, желая скрыться. Потом он подъехал к Джанмурчи и сказал:
— Нам надо ехать к Зеленой Осе.
Джанмурчи не успел ответить. В темноте послышался такой топот, будто скакала целая орда. Алы поднял бесчувственную Марианну и рванулся с ней на коня. Но было поздно. Густая толпа всадников окружила их тесным кольцом.
— Кто, кто? — закричал безоружный Алы, но ему не отвечали.
Он нанес подряд два страшнейших удара плетью, и два всадника грянули на землю. Джанмурчи выхватил из-за пазухи револьвер и стал стрелять. Алы поднял на дыбы коня и рванулся вперед, надеясь прерваться. Но в ту же минуту Джанмурчи слетел с седла, так как аркан охватил его поперек тела. Целая орава спешившихся сбила с ног Батрхана, а Золотой Рот орал где-то на земле внизу, как будто с него сдирали кожу. Голос из темноты сказал:
— Сын Джантая, закон не позволяет тебя обидеть. Пусть эта женщина будет с тобой, но ты — пленник. Мы поедем назад и будем говорить.
Несколько человек, повисшие на поводу одержавшие коня Алы, отступили в сторону. Марианна пришла в себя и слабо стонала. Какой-то всадник растолкал толпу, приблизился и зажег спичку. Джанмурчи, который стоял на земле и держался за стремя Алы, закричал от ужаса.
При вспыхнувшем пламени спички из темноты выступило лицо Байзака.
— Когда-то на ярмарке ты засмеялась мне в лицо, — сказал отец контрабанды, обращаясь к Марианне. — С тех пор ты меня не видела. Почему же ты теперь не смеешься?
Никто ему не ответил, и пленные, окруженные со всех сторон контрабандистами, двинулись куда-то в темноту.
Глава IV. АЛЫ. СЫН ДЖАНТАЯ
Яркое пламя костров освещало юрты. При каждой вспышке огня они выступали из темноты белыми грудами. Когда кто-нибудь подходил к огню, ярко-красный чапан, белая треуголка и смуглое лицо вырисовывались так, что было видно каждую черточку. А когда люди отходили в тень юрт, они исчезали, как будто проваливались сквозь землю. Около полуночи послышались говор и топот коней. Впереди всех ехал Алы с Марианной. Она сидела боком на коне, и юноша бережно поддерживал ее. Он был похож более на предводителя, чем на пленника. Его встречали с почетом, чтобы не оскорбить сына Джантая. Цветные ковры стали поспешно расстилать на траве перед самой большой юртой. Они казались дырявыми, так как темных пятен узора не было видно при свете костров. Зато желтые и красные узоры рдели и выступали на земле при каждой вспышке огня. Костры горели по всему пастбищу. Издали он, и сияли красным пламенем, и вокруг них далеко брезжило красное зарево. Алы повернул коня в сторону и проехал по разостланным коврам. Потом остановился около самой большой юрты и бережно снял Марианну с коня. Байзак подъехал к Алы. Его выхоленное смуглое лицо загорело и было обветрено. Небрежно помахивая плетью, он сказал:
— Будем ли мы ссориться из-за этой женщины?
Алы молчал. Байзак все больше затягивал повод коня, будто хотел поднять его на дыбы, чтобы обрушиться вместе с конем на юношу и Марианну. Алы обнял женщину одной рукой и бестрепетно смотрел в глаза Байзака. Потом неторопливо и надменно он еще больше поднял голову и сказал:
— Ты знаешь, что я — арык?! Ты забыл, что я сын Джантая?! Берегись! — И, секунду помолчав, он бросил коротко и повелительно: — Долой с коня!
Это было приказание манапа, за которым стояли обычаи рода.
Марианна, замершая от ужаса, увидела, что слова юноши были как окрик укротителя, который заставляет пятиться тигра. Байзак ослабил повод, медленно вынул ногу из стремени и слез с коня.
