Лев Белов - Ыых покидает пещеру
— Яудж!
Вовка внимательно посмотрел на неандертальца, и мальчику мгновенно передалась его тревога. Галка же заволновалась.
— Наверно, он что-то почувствовал, — негромко сказала она.
Кшуа поднялся с корточек и, втягивая всей грудь воздух, метал глазами такие молнии, что окажись сейчас рядом какой-нибудь трехмесячный поросенок, от него уже через секунду осталась бы лишь горстка пепла.
— Яудж, яудж. — повторил дикарь и двинулся вперед.
Ребята последовали за ним, хотя и были не прочь поваляться после завтрака на траве, как это они делали иногда в пионерском лагере.
Теперь они шли уже быстрее, чем раньше. И трудно, очень трудно определить, то ли это еда придала им сил, то ли… Нет, автор не хочет отягощать свою совесть подозрением, будто истинной движущей силой тут был обыкновенный страх, страх перед опасностью очутиться в самом дальнем закутке желудка чудовища, которое, как им показалось, следует за ними по пятам, страх перед возможностью мирно поджариваться на костре, доставляя этим тихую, невинную радость целому племени Каа муу, страх перед лицом жестокой неизвестности… Так или иначе, но шаг наших героев становился все шире и шире, пока, наконец, они не почувствовали, что уже бегут без оглядки.
Легко, очень легко понять родителей Вовы Тутарева, которые иногда любили вспомнить, что их сын никогда не был в числе отстающих, ибо при взгляде на этого мальчугана действительно создается впечатление, что порою он любит быть впереди.
Говорят, что головокружение — результат успехов. Может быть, с таким выводом и есть резон согласиться. Только, видимо, не всегда подобная мысль соответствует истине. Во всяком случае вряд ли Галка, Вовка и Кшуа могли похвастать какими-либо успехами, когда, отдалившись от бронтозавра на расстояние двух или двух с половиной километров, заметили, что бегут снова по той же тропе, которая привела их в долину, где Галке померещилось серое болото. Приходится, таким образом, согласиться, что в некоторых случаях головокружение является результатом панического страха, а страх никогда еще не отождествлялся с успехом.
— Вот так номер, — еще не отдышавшись, произнес Вовка, когда все трое, обессилев от быстрого бега, остановились, чтобы немного передохнуть. — Мы ведь здесь уже были.
— Ты с ума сошел! — всплеснула руками Галка.
— Сейчас не до этого, — поморщился мальчик. — Ты видишь нашего бегемота?
— Какого? — не поняла девочка и перевела взгляд на Кшуа, который с явно растерянным видом смотрел в сверкающую солнцем даль. — Ты его не обзывай, — обидчиво добавила она.
— В общем, я не знаю, как он там точно по паспорту, но я его вижу отлично.
— Где? — понизив до шепота голос, удивилась и испугалась девочка.
— А вон где! — Вовка протянул руку вперед, и только теперь Сверчкова убедилась, что чудовище по-прежнему лежит в долине.
Девочка не могла оторвать от него взгляда, загипнотизированная необычным зрелищем. И в то же время она почувствовала, как ее захлестывает горькая обида. Они-то, все трое, были уверены, что это страшилище гонится за ними по пятам, а оно даже и не думало трогаться с места!
Не иначе как чудовище сочло ниже своего бронтозаврского достоинства обращать внимание на каких-то маленьких существ. Они только помешали ему нежиться на солнце и вспоминать, как сто двадцать лет назад оно было молодым и любило резвиться с младшим, совсем еще зеленым, сорокалетним братишкой в озере, теперь превратившемся в небольшую лужицу. Братишку уже давно сожрали два довольно скромных на вид тиранозавра, которых бронтозаврята по неопытности приняли за своих сородичей. И теперь совершенно одинокое осиротевшее животное находило утешение лишь в поисках остатков растительности для удовлетворения своего аппетита.
Созерцание бронтозавра могло бы продлиться, вероятно, еще несколько минут. Но Кшуа, уже обретший способность к действию, почему-то понизил голос, будто чудовище могло не только услышать, но и понять его, и произнес:
— Аиф!
Ребята невольно выполнили эту просьбу и обернулись, следя за направлением его руки. Стало ясно, что неандерталец предлагает изменить маршрут и следовать в сторону, противоположную той, куда они шли.
Расстояние в два с лишком километра они преодолели не менее чем за час. Причиной такой медлительности была, — вероятно, усталость. А, может быть, это объяснялось тем, что у всех троих спало нервное напряжение, когда они узнали, какое мирное и незлобивое чудовище паслось в долине. Однако все это еще не означало, что наши герои избавились от опасности. Они знали, с какой целью где-то поблизости бродят охотники племени Каа муу и чем может окончиться встреча с этими дикарями.
— Ты поняла, почему неандертальцы пустились наутек? — спросил Вовка, когда все трое присели на тропе, чтобы хоть немного передохнуть.
— Теперь-то ясно, — ответила девочка. — Они испугались.
— Да еще, наверное, насмерть, раз побросали оружие.
— Конечно. Разве такими дубинками и копьями что-нибудь можно сделать этому… — Галка замялась, не зная, как же следует именовать чудовище.
— Знаешь, — улыбнулся Вовка, — давай будем звать его Машкой!
— А вдруг это не Машка, а Мишка?
— Ну и что? Все равно оно не обидится.
— Машка так Машка, — пожала плечами Сверчкова. — Мне все равно!
Глава тридцать вторая
ИМЕЮЩАЯ НЕПОСРЕДСТВЕННОЕ ОТНОШЕНИЕ К ПЕДАГОГИКЕ
Кшуа, который всё время беспокойно оглядывался, издал какой-то звук, напоминавший вздох облегчения. Дотронувшись до плеча девочки, он обратил ее внимание на едва заметный выступ скалы, видневшийся в нескольких метрах от места, где они расположились. Ни слова не говоря, Галка поднялась и побежала по каменистой тропе. Достигнув ориентира, который заметил Кшуа, она стала внимательно разглядывать что-то, захлопала в ладоши и пустилась в обратный путь.
— Вовка, — радостно воскликнула она, подбегая, — теперь у нас есть где заночевать! Просто прелесть, такая уютная пещерка, только мебели не хватает.
Пещера действительно оказалась уютной — разумеется, по сравнению с любым местом под открытым небом. Ширина ее составляла метра четыре, глубина — около двух, а высота не превышала полутора метров. В ней можно было только ходить согнувшись или сидеть.
Галка сразу же улеглась на землю, покрытую толстым слоем рыжевато-зеленого мха. Подложив руки под голову, она мечтательно улыбнулась и сказала:
— Как на диване!
— Подать подушечку? — заботливо склонившись над Сверчковой, спросил Тутарев. — Принести чашечку какао? Телевизор выключить? Может быть, пододвинуть поближе торшер?
— Ах, Вовка, я бы с удовольствием очутилась сейчас… — Она вздохнула. — Понимаешь, чтобы была совсем-совсем пустая комната…
— В комнате? А я бы и в сарае согласился. Пусть даже с дырявой крышей. И чтобы в это время шел проливной дождь.
Вовка сел рядом с лежавшей девочкой и замолчал, грустно разглядывая Кшуа. Тот как ни в чем не бывало полулежал в дальнем углу пещеры, облокотившись на какой-то замшелый круглый камень, возле которого блестело копье. Дубина находилась у ног дикаря.
— А вот ему и здесь хорошо, — кивнула на Кшуа Сверчкова.
— Что поделаешь: неандерталец! Культуры он и не нюхал. — Страшно подумать, Вовка. Человеку, наверное, в два раза больше лет, чем тебе или мне, а он даже какой-нибудь одной разъединственной буковки не знает, не то чтобы прочесть хотя бы простое слово.
— А уж о таблице умножения и говорить нечего.
— Кшуа, — строго спросила Галка, — сколько будет дважды два? Не спеши, не спеши, подумай!
— Кшуа ай, — закивал неандерталец, — Офх ай, Аль ай!
— Ай-яй-яй, — укоризненно покачал головой Вовка, — такой большой дяденька, а ни бельмеса не смыслишь!
— Он бы у нас в школу взрослых ходил, — улыбнулась Галка.
— Ого! Ему еще до школы учиться и учиться. И потом в вечерних школах, по-моему, нет первого класса.
— А он сначала посещал бы подготовительное отделение.
— Подготовительное, — повторил Тутарев, и лицо его вдруг оживилось. — Знаешь, Галка, по-моему, ты когда-то предлагала обучать неандертальцев русскому языку?
— Кажется.
— Так вот, у меня есть предложение: давай начнем с Кшуа! Он, конечно, дубина, но если серьезно заняться…
— Кшуа пхаа, — услышав свое имя, сказал неандерталец.
— Пхаа, пхаа, — строго повторил Тутарев. — Кончай отдыхать, начнем работать! Яудж!
Кшуа беспрекословно повиновался и пододвинулся к Вовке на расстояние вытянутой руки.
— Послушай, Тутарев, — сказала девочка, — это что же, ты учителем заделался?
— А что?
— Смешно.
— Ничего смешного не вижу.
— Конечно, смешно — ученик четвертого…
