Лев Белов - Ыых покидает пещеру
Прошло, очевидно, минут сорок, прежде чем они спустились в долину. Остановившись, все трое невольно оглянулись, как бы измеряя пройденный путь. Тропа, по которой они шли раньше, скорее угадывалась, нежели виднелась из-за густых зарослей диких кустарников, окаймлявших склоны гранитных гор.
Вовка тяжело вздохнул. Трудно было понять, то ли он почувствовал облегчение после трудного спуска, то ли вновь переживал недавно грозившую им опасность, то ли опять вспомнил о родном доме, в котором, конечно, уже давно не знали, что такое покой, и проливали горючие слезы по исчезнувшему мальчику.
Галка тоже вздохнула и вытерла со лба пот рукавом блузки. Она внимательно посмотрела вперед, туда, где с высоты тропы заметила серую гладь болота. К удивлению девочки, теперь ей стало ясно, что никакого болота здесь нет. Что же касается серого предмета, на который она обратила раньше внимание, то он оказался каким-то огромным камнем или, может быть, даже валуном. Сейчас он как будто стал немного темнее и цветом напоминал кожу слона. Камень-валун заметно возвышался над слегка порыжевшей зеленью трав и как бы кичился тем, что своими размерами и окраской так резко отличается от всего, что его окружает.
— Вот, кстати, — сказал Вовка, рассматривая валун — Теперь я покажу тебе, как можно взбираться по отвесной гранитной стене при помощи кольев.
— Давай, — улыбнулась Сверчкова, — показывай! Вовка извлек из кармана отвертку и, взяв в правую руку молоток, приставил ее к камню. Затем он размахнулся и ударил молотком по тыльной стороне отвертки.
Кшуа с явным недоумением следил за тем, что делал Вовка. Он стоял на месте, все еще никак не понимая, зачем юному пришельцу потребовалось долбить камень в такое неподходящее время. Неужели он хотел изготовить наконечник для копья? Но зачем? Во всяком случае, он, Кшуа, впереди не видел ни зверя, ни человека, которые могли бы представлять какую-нибудь опасность.
После первого удара молотком Вовка почувствовал, что камень поддается с большим трудом, но совершенно не крошится.
Взглянув на Сверчкову, он заметил, что девочка в растерянности заморгала глазами. Ему даже показалось, что она слегка покачнулась.
— Ты чего? — крикнул он, жмурясь от солнечных лучей.
Девочка не успела ответить. С выражением ужаса в глазах она схватила Вовку за руку и почему-то шепотом проговорила:
— 3-з-земле… землетрясение!
Вовка оглянулся, словно рядом с собой мог обнаружить прибор, по которому было бы видно, права ли Галка.
— Что ты мелешь? — удивился мальчик, заметив, что Кшуа стоит как ни в чем не бывало на прежнем месте и даже не думает впадать в панику.
— Камень трясется, — более громко сказала Сверчкова.
— Это ты со страху, — пожал плечами мальчик. — Эй, Кшуа, — крикнул он, — яудж!
Дикарь в ту же минуту оказался рядом. Вовка хотел его о чем-то спросить, но внезапно побледнел и, схватив молоток и отвертку, попятился, наступив на ногу девочке. А Галка, не замечая боли, тоже побледнела и невольно схватилась за руку неандертальца, в которой тот держал свою дубинку.
Кшуа, внимательно приглядывавшийся к темно-серому валуну, вдруг глубоко вздохнул, втягивая в себя воздух, и сделал несколько шагов назад.
— Аиф! Яудж! — почему-то прохрипел он и, увлекая за собою ребят, побежал прочь от диковинного валуна.
Когда они удалились на несколько десятков метров и поднялись по уже знакомой тропе, их привлек необычный звук, раздавшийся сзади и как бы шедший из глубин земли. Звук этот напоминал вздох спящего человека, усиленный в тысячу раз.
Все трое невольно остановились и вперили взоры в огромный валун, от которого они так поспешно удалились.
Темно-серый камень стал увеличиваться! Словно загипнотизированные, глядели на него ребята, пораженные столь необычно-сказочным явлением.
Между тем валун вырос до размеров трехэтажного дома и начал поворачиваться.
Только теперь Вовка и Галка поняли, на какой «камень» они хотели взобраться, используя альпинистские приемы, и чем они рисковали, находясь возле этой горы живого мяса.
Да, теперь уже сомнений не было: перед ними находился экземпляр гигантского ящера, каким-то чудом уцелевшего в наши дни, хотя подобные чудовища, если верить сообщениям палеонтологов, жили в так называемую позднеюрскую, или верхнеюрскую эпоху, то есть приблизительно сто пятьдесят миллионов лет назад.
Однако нашим героям в эти минуты было не до научных рассуждений. По-видимому, человечество еще не знает случая, чтобы даже самый завзятый ученый-натуралист, столкнувшись нос к носу с самым редким живым экземпляром какого-нибудь чудовищного кровожадного зверя, стал бы тотчас заниматься тщательным изучением уникального животного, не забыв при этом точно определить угол резания его клыков и расстояние между верхней и нижней челюстями.
И если в подобных случаях дают стрекача даже солидные, с мировым именем, ученые, что можно было ожидать от двух школьников с четырехклассным образованием и от одного неандертальца, в анкете которого никаких данных о прохождении учебы не было.
Однако, учитывая, что ни читателям, ни автору в настоящий момент не угрожает никакая опасность, нам есть прямой смысл хладнокровно отнестись к появлению гигантского животного, так напугавшего наших героев. Зачем паниковать? Живая окаменелость и не думает переходить к нападению.
Что говорить, они зря убежали! Ну куда это годится — удирать от мирного травоядного животного, о котором точно известно, что оно безобиднее мухи, уже хотя бы потому, что не переносит на человека дизентерийных палочек. Что же касается его устрашающего внешнего вида, то это просто лишнее доказательство того, что мы привыкли к условностям: если огромное, значит страшное. А ведь разве можно, допустим, сравнить двадцатитонного бронтозавра с двухсотграммовой коброй или со скорпионом, имеющим живой вес двадцать граммов?
Бронтозавр, — а это был именно он, — поднял свою маленькую семидесятисантиметровую головку, являвшуюся как бы кончиком четырехметровой шеи, и, шевельнув семиметровым хвостиком, с явным недоумением посмотрел в сторону удалявшихся крошечных существ.
Глава тридцать первая
ИЗ КОЕЙ СЛЕДУЕТ, ЧТО ОДНОМУ ЧЕЛОВЕКУ, ДАЖЕ ЕСЛИ ОН ОЧЕНЬ ГОЛОДЕН, ХВАТИТ ОДНОГО ПОДЖАРЕННОГО БРОНТОЗАВРА НА ДВЕСТИ ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ
Трудно сказать, кто из троих остановился первым. Но то, что раньше других заговорила Сверчкова, известно точно, так как это на ее вопрос Вовка ответил решительно и твердо:
— Не знаю!
— Ну а все-таки? Как ты думаешь?
— Наверное, какой-нибудь этот… как его… птеродак или птеродок…
— Птеродактиль! Так это что-то вроде птицы.
— А, все они — «вроде». Разве тут разберешься? Спроси у Кшуа, он здешний.
Услышав свое имя, неандерталец бессмысленно уставился на Вовку, оглянулся вокруг себя, положил копье и дубинку на землю. Еще раз взглянув на мальчика, он бросился бежать к кустарнику, рыжевшему в нескольких шагах от тропы. То и дело нагибаясь, дикарь стал рвать какую-то траву, росшую под кустами.
— Он что, помешался? — с опаской следя за Кшуа, спросил Вовка.
— Нет, проголодался, — пояснила Сверчкова, только теперь заметившая, что ее подшефный рвет такую же самую травку, которой не так давно запасались женщины племени Каа муу.
— Мне тоже что-то есть захотелось, — признался Вовка.
В то же мгновение мальчик очень живо представил себе, как совершенно целое замороженное чудовище извлекают из громадного холодильника и, проткнув невероятно длинным вертелом, поджаривают на гигантском костре. Сопоставив длину животного с его грузным телом, Вовка приблизительно определил вес и ахнул от удивления. По самым скромным подсчетам, выходило, что если в день съедать даже двести граммов бронтозаврины, то одному человеку ее хватило бы на двести пятьдесят лет. А это означало, что последний из аппетитных кусочков съест уже не Вовка, а его дальний потомок, если только к тому времени мясо будет пригодно в пищу.
Дикарь притащил такую охапку травы, что она поместилась бы на кончике языка бронтозавра. Однако через несколько минут все трое уже были сыты, а Галка даже облизывалась, словно только что отведала какого-то лакомства.
Покончив с едой, Кшуа ленивым жестом руки дал понять, что готов еще раз сбегать за вегетарианским блюдом. Заметив, что его спутники уже не голодны, он потянулся за копьем и дубиной, но тут же оглянулся и стал к чему-то прислушиваться. Уши его опять вздрогнули и затрепетали, как листья на ветру.
Ребята тоже напрягли слух, однако до них не долетал ни один сколько-нибудь тревожный звук. Кшуа оказался более чутким. Уловив, очевидно, не совсем приятный сигнал, он взволнованно произнес:
