Мила Блинова - Большой Кыш
— Хлюпочка, не много ли ты ей дал настойки сон-травы, ведь ее ждут дома малыши? — услышал Бяка взволнованный шепот Слюни.
— Ну что ты, Слюнечка, она поспит чуть-чуть, только сон ее будет немного крепче обычного, — объяснил брату Хлюпа.
Бяка привстал на цыпочки, чтобы получше видеть. Хлюпа и Слюня суетились вокруг ондатры. Дысь залег за большим камнем, а Люля притаился в соседних кустах донника. «Что же делать? — подумал Бяка. — Вдруг эти странные братишки задумали что-нибудь нехорошее? Ну, ничего ужасного придумать они не могут. Для этого у них не хватит фантазии. А вот учудить какую-нибудь глупость — это пожалуйста, сколько угодно! Увы, даже маленькая глупость может иметь весьма печальные последствия».
В это время близнецы перестали крутиться возле грызуна, подхватили за ручки ласточкино гнездо и двинулись в обратный путь по берегу ручья. Бяка заметил, что гнездо потяжелело — оно было доверху наполнено чем-то белым. «В нем молоко, — догадался Бяка. — Они выдоили ондатру! Но ведь кыши не пьют молока. Кыши предпочитают чай и коктейль из листьев и плодов. Для чего же оно им понадобилось?»
Большой Кыш видел, как Слюня и Хлюпа скрылись за поворотом, за ними проследовал Белая Жилетка, а следом прополз Люля, маскируясь под цветок розового клевера. «А жизнь-то кипит», — подумал Бяка и пошел домой вычесывать Енота.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Кто за Бяку
Суд над Бякой.
О чем не сказал БЖ?
Где яйцо с продолжателем?
Бяка научится быть хорошим.
Кроха летит на помощь.
Люлиным сплетням кыши относились с недоверием, но в этот раз ему повезло: заинтригованные туманными намеками плута, на поляну южного склона пришли все.
— Так, все в сборе. — заявил Люля, довольно потирая лапы, — кроме Ася, конечно. Он занят, сами понимаете, чтением Книги Мудрости. Я не стал беспокоить старика. И Слюни тоже нет. Хлюпа говорит, он тоже занят важным делом. А Бяка, что удивительно, здесь. Тебя кто звал, Бяка? — Люля ехидно глянул на Большого Кыша.
— Ась велел прийти, — спокойно ответил Большой Кыш. — Сказал быть со всеми.
Бяка снял с плеча торбочку с синей глиной и уселся на нее в тени, под кустиком чубушника.
— Ну и хорошо. Ну и ладненько. — Люля хихикнул и опять потер лапы. — Я обещал общеполезное кышье мероприятие и захватывающее зрелище одновременно? Обещал раскрыть вам глаза на странные делишки? Так вот… — Оратор обвел всех присутствующих торжествующим взглядом и выкрикнул звонким голосом конферансье: — Начинаем кыший суд! Будем Бяку судить!
— Что-что? Какой еще суд? Что ты опять задумал. Люля? — удивился Тука. — При чем здесь Бяка и за что его судить?
Люля отставил заднюю лапу, а передние засунул в карманчики зеленой жилетки.
— Он обособляется! — крикнул обличитель. — Он всегда в стороне! Если мы здесь, то он там!
— Слушая тебя, мне тоже хочется обособиться, — нахмурился Сяпа.
— Ну и не смешно! — тут же отозвался Люля. — Я вам дело говорю, а вы… Ты вот, Сяпа, как бы за Бяку. А он у тебя вещи таскал! Без спросу!
Сяпа вспомнил случай с панамой, которую Бяка прятал от него, и промолчал.
— К тому же Бяка Хнуся разбудил! Вот! Все знают, что будить кыша весной нельзя — быть беде! И теперь каждый кыш ночами не спит, гадает: какая беда со всеми нами приключится? И все это из-за него, Бяки!
— Наша самая большая беда — ты, Люля, — рассердился Бибо, — тут и гадать нечего. Чего ты от Бяки хочешь? Он с Енотом дружит, хоть тот и грязный. Он чешет его и моет. Енот опять пачкается, и Бяка снова его моет. И зверь его любит. И ради Бяки вытирает лапы о половичок. А еще Бяка маленькую ворону вылечил. К нему ондатра в гости ходит. Он в муравьев шишками никогда не бросает. Разве это поступки плохого кыша? Плохой кыш — это тот, кто сурков пинает на старте и обзывает их по-всякому.
— Ты, Бибо, всё не про то! — всплеснул лапами Люля. — Ну при чем тут Енот? Я вам про кражи толкую. Куда подевались гремелка, поилка, гамачок, одеяла и подушки? Это ведь он слямзил! Змей! А в Книге Мудрости сказано: за такие делишки надо пороть!
Вперед вышел Белая Жилетка. Взглянув на Туку, сжимающего от негодования кулачки, он одернул белоснежную жилетку, разгладил усы и выплюнул сосновую иголку, которую до этого жевал с остервенением.
— Я провел следствие, — заявил он. — Профессионально! И выяснил, что в пропажах Бяка не виноват. Ась подтвердит, в Книге Мудрости именно так и написано, что Бяка ни при чем.
Кыши радостно зашумели.
— Мне кажется, здесь замешан кто-то другой, — сказал Дысь и многозначительно взглянул в сторону Хлюпы.
«Хитрый БЖ пронюхал про нашу со Слюней тайну! Что же делать?» — испугался Хлюпа и, чтобы сбить Дыся со следа, спросил:
— А кто уничтожил яйцо?
— Да! — рьяно подхватил Люля. — А яйцо!!! Кроме Бяки, его извести было некому! Вр-р-редитель!
Обличитель чужих пороков так рыкнул, что мгновенно воцарилась тишина. В этой тишине раздался печальный вздох маленькой Утики. Краснея от стыда, она прошептала:
— Чего уж тут искать виновного. В этом несчастье виновата одна я. Это ведь я не послушалась Совета. И была наказана. Бяка тут ни при чем. Да, он проезжал в тот день мимо нашего домика на Еноте. Фуфа был очень груб с Бякой, обидел его. Но Бяка расправиться с яйцом не мог. Я не знаю, как случилось, что ручей Шалун затопил нашу хижинку. Наверное, это все лесной колдун Фармакок подстроил. А Бяка любит животных, птиц и насекомых. Он может что-то учудить, но не со зла. Он добрый.
— Добрый? Это Бяка-то? — демонически захохотал Люля. — Дурёха! «Я не знаю, как случилось!» — тоненьким голоском передразнил он Утику. — Не знаешь, молчи! Он это! Хвостом чую! — Люля подскочил к Бяке и ткнул в него пальчиком. — Он!!! Он уничтожил продолжателя нашего рода! Где яйцо с продолжателем? Нету! А по чьей милости? — Он обвел кышей гневным взором. — По Бякиной! И вы мне рот не заткнете. Хочу продолжателя! Хо-чу!!!
— Ну и зачем он тебе? — прервал Люлины вопли Сяпа. — Что он будет после тебя продолжать? Обжуливать и надувать кышей?
Люля открыл рот, потом закрыл. И так восемь раз.
Все время спора Бяка просидел на своей торбочке, безучастно глядя на облака. Он мысленно парил там, в вышине, внимательно поглядывая по сторонам и высматривая Кроху.
«Кроха, Кроха, жив ли ты? Не заклевали ли тебя твои вздорные сородичи? Помнишь меня? Я скучаю по тебе, болтливый, драчливый птенец», — с тоской думал он.
И тут, будто угадав Бякины мысли, с верхушки высокого ясеня на головы кышам камнем свалился Кроха. Кыши замерли. Вид вороны подействовал на них устрашающе. Они, конечно, знали, что это не простая ворона, а кышья, точнее, Бякина, но ворона есть ворона. От нее всегда можно ожидать чего угодно. Кроха был действительно страшен. Его перья топорщились, глаза-бусинки сердито поблескивали, а на голове воинственно дыбился хохолок.
— Рю-ря! Пр-редатель! Ты пр-ротивнее сбр-рендившей вор-роны! — гневно каркал он. — Бр-ряку р-решил умор-рить? Кр-рапивой р-решил пор-роть? У, пр-роглот! У, мор-рда р-розовая!
Люля, с трудом отмахиваясь от закладывающего фигуры высшего пилотажа и пикирующего прямо на него вороненка, истошно вопил:
— Бяка, уйми своего свирепого телохранителя! Нечестно на своего собрата ворон натравливать!
Подоспевший Кроха легонько клюнул Люлю в то место, где у кышей растет хвостик. Люля взвизгнул и зашипел:
— Ах вот ты как! Ну, Бяконька, держись. Отвечай сейчас же суду кышьей совести! Ты разбил яйцо? Смотри нам всем в глаза. Отвечай только «да» или «нет». Ага, молчишь? — Люля сдвинул брови, изображая общественную совесть, но тут Бякина ворона пошла на разворот, и обличитель чужих пороков своевременно юркнул в старую, заброшенную нору под трухлявым пнем. Кроха на бреющем полете со свистом пронесся над тем местом, где только что стоял склочник и сутяга. Глаза его горели гневным огнем и не сулили Люле никаких поблажек.
— Вы не др-рузья, а р-розовые р-разгильдяи, — каркнул кышам на прощание вороненок и взмыл вверх. До Бяки едва донеслось: — Бр-ряка, бр-росай их! Они все пр-редатели! Р-рви когти!
Бяка встал, взял торбу, поднял с земли потерянное Крохой перо и положил его на плечо.
— Мне, пожалуй, пора, — сухо сказал он. И, не глядя ни на кого, затопал по тропинке, ведущей к «Теплому Местечку».
— Уходит, змей! — высунулся из норы вспотевший от страха Люля. — Ловите! Его надо поймать и обязательно наказать.
Кыши молчали. Никто даже не пошевелился.
— Нам нельзя ссориться: мы такие маленькие, — тихо сказала Утика.
Люля закатил глаза:
— Ну дуреха! Точно, дуреха! Это Бяка-то маленький?
Тут встал Сяпа и сказал речь:
— Так уж случилось, что наш холм защищает каменная гряда. Здесь не водятся голодные хищные звери, и мы, кыши Маленькой Тени, разучились бояться. Да, мы никого не боимся, кроме ворон и града. К хорошему привыкаешь быстро и перестаешь понимать, что жить без страха — редкое благо. Кое-кто соскучился по страху и начал пугать своего собрата, скажем Бяку. А зачем Бяку пугать? У него тоже не каждый день — праздник. Разве легко быть одиночкой? Иногда он бывает не очень плохой. А иногда почти хороший. От отчаяния или обиды Бяка частенько совершает скверные поступки, но потом совестится и жалеет об этом. Он научится быть хорошим, если поверит, что мы его любим.
