Владислав Крапивин - Семь фунтов брамсельного ветра
Я продумала: жаль, что нет с нами Пашки, ему эта песня точно понравилась бы. А я спеть не сумею и не решусь, хотя и запомнила. Разве что для себя помурлыкаю и подберу мелодию на нашем стареньком пианино…
Никаких открытий и приключений в этой экскурсии, конечно, не случилось, но все равно было славно. По крайней мере в сто раз лучше, чем сидеть на уроках…
Впрочем, оказалось, что на уроках в тот четверг ни один класс не сидел. Потому что школу опять “заминировали”. Все понимали, что это чушь на рыбьих соплях, чья-то всем осточертевшая дурь, но конечно же – вопли в динамиках, эвакуация, “специалисты” в сизом камуфляже, пожарные машины. И грозные обещания завуча Инны Семеновны: “Мы все равно найдем этих мерзавцев!”
В пятницу опять была география (вместо русского, потому что наша Олимпиада отправилась на какую-то конференцию). И посреди урока в классе без стука возникли Инна Семеновна и симпатичная молодая тетя (или даже девица) в милицейской шинели с лейтенантскими погонами. А за ними маячил рослый мужик в камуфляже и омоновском берете (даже не снял его!)
– Дмитрий Витальевич, мы просим прощения, – бархатно возгласила Инна. – Нам нужен ученик Булыскин. Товарищи из милиции хотят с ним побеседовать. Идем, Булыскин…
Буль съежился за партой, словно хотел укрыться за сидящим рядом Вовочкой.
– Чё такое? Куда?
– Тебе сказали: по-бе-се-довать.
– О чем?
– Ты наверняка знаешь, о чем. О вчерашнем “минном” деле.
– Я то здесь при чем?!
– При том, что за тобой уже водились вещи, которые позволяют думать…
– Чего думать-то!
– В ходе беседы и будет выяснено: “чего” именно, – со сталью в голосе известила его Инна.
Буль сидел у батареи. Он приподнялся, прижался к батарее поясницей вцепился в железные ребра. Сказал незнакомым звенящим голосом:
– Знаю я эти беседы!
– Что ты знаешь, мальчик? – спросила девица-лейтенант голосом кинозвезды, играющей добрую няню.
– Беседы ваши! Там я через полчаса признаюсь в чем угодно! Даже что взорвал торговый центр в Нью-Йорке! И сообщников назову… как те пацаны весной…
– Булыскин! – взвилась завуч.
И тогда вдруг вмешался Дмитрий Витальевич:
– Мне хочется понять, что происходит… – Он сказал это негромко, но отчетливо. И я впервые заметила, что у него веснушки. Он был рыжеватый, но веснушек никогда не было видно, а тут… Наверно, потому, что побледнели щеки.
– Дмитрий Витальевич, я ведь объяснила, – слегка сбавила тон Инна.
– Да, но не совсем понятно… Булыскин – мой ученик. Он сейчас у меня на уроке. Я за него отвечаю. И мне известно также, что детей милиция может допрашивать лишь в присутствии родителей или педагогов…
– Что вы хотите этим сказать? – вопросила Инна Семеновна. Видимо, от полной растерянности.
– То, что сказал. Пусть сюда придут отец или мать Булыскина или пусть мне назовут конкретного педагога, кто будет присутствовать на протяжении допр… беседы. Лишь при этих условиях, я сочту возможным отпустить мальчика.
– Вы собираетесь диктовать условия сотрудникам милиции? – слегка жеманно поинтересовалась милиционерша.
– Я считаю нужным их напомнить… товарищлейтенант .
Класс, затихнув, слушал эту вежливую перепалку. “Ай да Дима!” У меня тихонько звенело в ушах. И, кажется, во всем теле. Впервые в жизни мне было жаль Буля. Впрочем, дело, конечно же, не в нем! А в дикой несправедливости! Ведь Буль ничего не мог вчера “минировать”! Я уже хотела это крикнуть, но прорезался голос Стаканчика:
– Дмитрий Витальевич, да скажите им! Булыскин же с утра вчера был с нами! А звонили в десять часов!
– Этот аргумент кажется мне тоже весьма важным. Даже определяющим, – согласился наш географ.
– Ничего не определяющим! – громко возразила Инна Семеновна. Даже взвизгнула слегка. – Вы, Дмитрий Витальевич, просто не в курсе! Они теперь звонят с сотовых телефонов! Заимствуют у папочки, уезжают подальше и – нате вам! Посмотрите на эти их дурацкие “лифчики”! Завели моду! Там в карманах наверняка и мобильники, и пейджеры и… не удивлюсь даже, если и пистолет отыщется…
– С глушителем, – не выдержала я. – И три запасных обоймы…
Общее внимание обратилось ко мне (а звон-то внутри меня продолжался).
– Это Мезенцева , – скорбно сообщила Инна Семеновна. Девица-лейтенант покивала. Тип в камуфляже вытянул из-за нее шею. Может быть, тот самый мордастый Панкратьев? Судя по описаниям, не исключено…
Лейтенантша кивнула, мельком глянув на меня:
– Я поняла…
И тогда я… узнала ее. Она была одной из вожатых в лагере! Кажется в первом отряде, у самых дуботолков. Не то Полина, не то Галина…
– Да, это я. Мы немного знакомы. В “Отраде” вы так заступались за Гертруду Аркадьевну, которая лупцевала ребятишек…
Полина-Галина пожала плечами: что, мол, за бред? И обратилась к географу:
– Следует ли понимать, что вы попытаетесь воспрепятствовать выполнению наших служебных обязанностей? – (А голосок-то! Ну прямо орхидея на клумбе!)
– Безусловно, – светски наклонил голову Дмитрий Витальевич. – Если это выполнение будет в противоречии с законом. Повторяю: я отвечаю за ученика Булыскина, и оберегать его от произвола – моя прямая обязанность. – Веснушек уже не было видно.
– Я тоже за него отвечаю! – Инна Семеновна уже не следила за тоном. – Я беру эту ответственность на себя!
– Отлично. Тогда прошу письменное распоряжение. Прежде, чем уведут мальчика… который, кстати, вчера утром был у меня на глазах и ни по какому телефону не звонил.
– Какое распоряжение?!
– Я же говорю: письменное. Что именно вы отдаете ученика в милицию, а я ни при чем… Или позвольте мне продолжить занятия.
Было видно, что Инне очень не хочется давать такое распоряжение. Тем более, что Буль в этот момент дерганым шепотом сказал:
– Хомяк, если что, сразу… позвони мне домой… отцу…
Инна Семеновна обернулась к лейтенантше.
– Пройдемте пока ко мне. До конца урока пятнадцать минут. Никуда этот Булыскин не денется…
Но он “делся”. Вернее, делись те, кто приходили за ним. Видимо, решили, что нет смысла давить на Буля, если целый класс вместе с учителем готовы подтвердить: не виноват. Конечно, Буль – пакостный тип, но зачем же зря-то…
Шел урок за уроком, никто больше никуда Буля не тянул. Он успокоился в конце концов. А после уроков подошел ко мне.
– Ты… Мезенцева… в общем это…
– В общем понятно, – сказала я. Чтобы не мучился.
Он обернулся к Стаканчику:
– Стакан, ты тоже… ну, как говорится…
– Как говорится, ладно… Ты Дмитрию Витальевичу спасибо скажи.
– Ну и скажу…
– Ну и скажи… И за то еще, что не спросил сегодня. Обещал ведь…
– Подумаешь! Взял бы да спросил, – буркнул Буль. – Я учил…
Когда мы втроем шли домой, Люка повздыхала:
– Воображаю, какой скандал Инна устроит Диме в учительской. Со свету сживет…
– По-моему, его так просто не сживешь, – заступилась я. – Он снаружи как Чехов, а внутри, как д’Артаньян…
– Не похож он на Чехова!
– Женя говорит про манеры, – уточнил Стаканчик.
– Спасибо за разъяснение, а то я такая тупая…
Они со Стаканчиком часто поддевали друг друга. Чтобы не заспорили, я сказала:
– Кстати, у Буля в самом деле мог быть мобильник, и вчера, и сегодня. Он как-то им хвастался. Другое дело, что он и правда не звонил. Но если бы нашли, не отвертелся бы…
– В таком “лифчике” хоть миномет можно спрятать, – примирительно откликнулась Лючка.
Стаканчик так же примирительно сообщил:
– У меня есть почти похожая безрукавка, тоже с десятком карманов. Но я не знал, что у нее такое… дамское название.
– Ничуть не дамское, – со знанием дела возразила Лючка. – Наоборот, мужское, десантное. Такие лифчики надевают всякие спецназовцы, когда идут на операцию, мне дедушкин сосед в Казанцеве рассказывал, бывший майор. Они в карманы толкают, все, что надо: автоматные рожки,фонарики, ножи, пакеты для перевязки, гранаты…
– Надо попробовать, – хмыкнул Стаканчик, похожий на спецназовца, как свечка на бульдозер.
А я вспомнила нашу знакомую тетю Соню. Ее рассказ про первую любовь, про пацаненка с забавным прозвищем…
2
Тете Соня в последнее время стала часто заходить нам. Раньше она приходила лишь изредка, со своей дочерью тетей Лией, маминой подругой. А тут вдруг стала появляться одна. В выходные или по вечерам, в “послерабочие” часы.
– Валечка, иду с магазина, смотрю, у вас окошечко светится…
Мама была ей рада – по-настоящему, не из вежливости. Тетя Соня – бодрая, маленькая, горбоносая – усаживалась на кухне, пила чай, вела с мамой беседы. Иногда какие-то “закрытые”, в полголоса (я вежливо исчезала). А порой громкие и откровенные:
– Ну и что мы поедем в эту Хайфу? Или там меньше стреляют, меньше взрывают, чем у нас? Вы мне скажите, да или нет? Или там меньше берут заложников? Это же безобразие стало одинаково по всей Земле!
