Олег Верещагин - Тимур и его «коммандос»
Но вот и детство прошло, и не подросток перед нами — юноша. А чем старше становится человек, тем легче ему скрывать свою трусость, тем
73.
меньше вокруг него открытых конфликтных ситуаций. После школы — ВУЗ, часто — в другом городе, где его никто не знает. Армия — ни в коем случае! Армии такой парень боится до физических судорог, она представляется ему той же школой, где все его недостатки вылезут наружу — вот только там не будет уютного дома, в котором можно поплакаться и укрыться от неприятностей. В армии не притворишься — а именно этим такие люди и занимаются. И успешно занимаются! Больше того — учатся они чаще всего прилежно, хорошо. Ещё бы! От этого ведь зависит, можно ли дальше будет носить маску — или реальная и весьма грубая жизнь снова показать настоящее плаксивое лицо? Заставит — сама мысль об этом невыносима, она снова отбрасывает труса в годы безжалостных детских дразнилок и безответных лупцовок…
И вот — высшее образование и шаг в самостоятельную жизнь. Больше можно ничего не бояться. Но воспоминания о детских страхах и чувство собственной неполноценности (себя-то не обманешь, как ни старайся!) жгут, как крапива. И сколько бы не прожил такой человек на белом свете — он будет презирать, ненавидеть и бояться тех, кто жил не так, как он, не потакая своим страшкам. Обязательно будет!
А самое страшное — когда такой человек идёт работать с детьми. Он идёт просто так, не из любви к детям и педагогике. У него одна цель — часто даже от самого себя скрываемая! — цель: ОТОМСТИТЬ. Часть его сознания — всё ещё там, в детстве, она всё ещё получает шалобаны или (ещё хуже!!!) открытое презрение сверстников. Из этой памяти вырастает ненависть к тем, кто похож на его "мучителей" — к сильным, уверенным к себе, открытым и смелым подросткам. ТОГДА он не мог с НИМИ посчитаться. Но сейчас-то — сейчас-то ого-го! Он — взрослый. У него власть.
НУ — ДЕРЖИТЕСЬ…
И начинается то, что иначе как преступление назвать нельзя. Такой, с позволения сказать "педагог" тщательно культивирует в подопечных то, отчего страдал сам: неуверенность, вялость, трусость… Только теперь-то он старше, умней, у него есть красивые слова: Для неуверенности — виктимность, для вялости — аутичность, для трусости — неконфликтность… Он обрастает сторонниками среди взрослых и детей. Он активен и напорист, он организует кружки, секции, клубы под заманчивыми названиями — с одной, неашифруемой программой целью: БОЛЬШЕ ТАКИЗ, КАК Я! Ему плевать на тот вред, который он приносит детям, и даже стране. Ему плевать, что под его чутким руководством подростки превращаются из будущих мужчин в плаксивых, истеричных, циничных, женоподобных по характеру, но очень хитрых и изворотливых существ. Главное — утолить вопящие комплексы. Все для этого. На уроках, на кружковых занятиях, на заседаниях клубов изливает такой "педагог" потоки грязи на мужество, честь, достоинство, готовность к защите, к противлению злу силой, на армию, оружие, всё, всё, всё, на то что он не был способен сам и чему всегда завидовал….
Но хуже всего будет тем, кто посмеет не подчиниться его установкам. Раскусив нашего выросшего труса, или просто в силу здорового мальчишеского характера — романтичного, упрямого и мужественного во все времена и во всех странах. Такого наш" герой" обязательно допечёт — издёвками, отметками, тихим бойкотом со стороны "единомышленников".
74.
Допечёт, сломает — если…
Если не окажется рядом ещё таких же парней, а ещё лучше взрослого, который прямая противоположность описанному выше типу. Вот тогда наш трус оказывается бессилен. И это бессилие превращает его ненависть в запредельное чувство, способное толкнуть на любые действия.
Даже САМЫЕ неприемлемые.
САМЫЕ.
Данила и не подозревал, что Станислав Викторович Матвийчук полностью соответствует нарисованному выше портрету.
Не подозревал этого и никто из друзей Данилы.
ГЛАВА 5
"Рукопашная", как охарактеризовал Олег, происходила прямо в школьно вестибюле — не в том крыле, где успел побывать Данила. Эта часть школы выглядела современно. А на широкой, модерновой лестнице, уводившей на второй этаж, разворачивалась баталия.
Сперва Даниле показалось, что лестница просто забита народом. Потом он понял, что тут около дюжины педагогов, разделившихся на две группки, Тимур и десятка два хортовцев, оккупировавших перила лестницы. Тимур помалкивал, лицо у него было равнодушное, хотя именно к нему почти в крик обращался Матвийчук:
— Вашим безумным идейкам, молодой человек, не место в стенах школы! Занимайтесь ими в своём фашистском бедламе, а не здесь!
— Станислав Викторович, Станислав Викторович… — укоризненно вмешался Анатолий Борисович Кныш, директор школы. — Зачем вы так, как можно так остро реагировать… Это же необходимая вещь, НВП вводится в школьный план, а кадетские классы — вы же знаете, как велик интерес у подростков к профессиям, которые там будут осваиваться…
— Их, — палец Матвийчука упёрся в Тимура, — фашиствующая организация подмяла под себя всю школу! Уже подмяла! Вы же хотите напрямую допустить руководителя этих ЭсЭсовцев в стены ШКОЛЫ! — он патетически повысил голос. — К ДЕТЯМ, Анатолий Борисович!
— Ну какие фашисты, — с усталой безнадёжностью ответил директор, — какие фашисты… Обычно военно-спортивный клуб, вы же знаете…
— Вот именно! — саркастически скривился Матвийчук. — Военно-спортивный! В наше-то время! И с кем же они готовятся воевать?!
— А что, разве не с кем? — спросил Данила, останавливаясь внизу лестницы.
На него посмотрели все сразу. Хортовцы, и до того не слишком подавленные (похоже было, что они смотрят спектакль), заулыбались. Матвийчук нервно водрузил на нос очки:
— Кто вы, молодой человек? — осведомился он. Директор, благожелательно глядя на Данилу, который неспешно начал подниматься по ступенькам, пояснил:
— Это Данила Серёгин, он будет учиться в 10 "Г". Он внук…
— …Александра Даниловича, — добавил Данила и улыбнулся всем: — Здравствуйте.
75.
— Вот как, — Матвийчук прищурился. — И вы, я вижу, успели вступить в этот… к-клуб?
— Простите, Станислав Викторович, — чуть поклонился Данила, чувствуя, как в нём начинает закипать веселье, — вы не ответили на мой вопрос. Почему ребят не следует учить воевать?
— Да потому, что это ведёт к повышению уровня агрессивности, — снисходительно ответил учитель. Данила опёрся спиной на перила, поставил ногу за ногу и поднял бровь:
— Да? Большинство малолетних преступников постигли науку агрессивности самоучками Как раз потому, что им нечем было заняться. Нечто подобное я наблюдал в вашем городе, когда только приехал. Мне помогли защитить себя именно ребята из клуба. Кстати, я как-то не заметил, чтобы вы были очень озабочены тем, что часть учеников школы покупала наркотики у приезжих дилеров. Или это — часть гуманного воспитания в духе терпимости, основанного на самовыражении и свободе воли?
Тимур вдруг засмеялся — резко и презрительно. Матвийчук покраснел:
— Вы — дети, подростки! Как можно приучать вас к мысли, что проблемы следует решать при помощи грубой силы?! Любой конфликт имеет решение на основе консенсуса сторон…
— Станислав Викторович, — очень вежливо сказал, — тут не дискуссионный клуб, но я готов выслушать от вас хотя бы конспективное решение проблемы в Чечне или Македонии — МИРНЫМ путём. Пожалуйста.
Матвийчук посмотрел вокруг, словно ожидая поддержки. Но молчали даже его единомышленники. Данила ловил на себе откровенно заинтересованные взгляды учителей, оценивающих эрудицию и безупречный строй речи вежливого "новичка".
— Договорённость… — Матвийчук кашлянул. — Мирное решение вопроса… — он кашлянул снова. Данила благосклонно кивал, словно это он был учителем и выслушивал интересный и живой, но заведомо неправильный рассказ ученика. — Сотрудничество…
— Угу, — Данила кивнул. — Угу… То есть, вы не знаете, как решать проблемы — ну, например, если на Россию нападут враги. Что этого не может быть — это ерунда, может, и мы это не раз все видели. Итак, у вас, Станислав Викторович, даже подобия решения нет, есть только общие слова. А у нас есть. А у нас есть решение. Если мы будем сильными — никто не осмелиться напасть. За словами, которые вы твердите, как заклинания, не стоит никакого смысла. Договорённость, мир, сотрудничество — с кем? Те, кто облизывается на наши границы, таких слов вообще не знают. Мне ещё нет пятнадцати, и я не хочу оказаться в заложниках у обкуренного террориста или под защитой "миротворца" — я хочу уметь защитить себя, маму, сестру САМ. Мы, славяне — славяне, Станислав Викторович, СЛАВНЫЕ, если вам это что-то говорит, а не сборище болтунов и трусов, готовое покупать себе месяц мира ценой унижения. Мы хотим гордиться своей страной и быть готовыми сражаться за неё — так же отважно, как наши деды, только более умело. Что вы можете иметь против этого?
