Сергей Голицын - Повести
Глава четырнадцатая
В ЭТОЙ ГЛАВА НИЧЕГО НЕ ПРЕУВЕЛИЧЕНО. НА САМОМ ДЕЛЕ ВСЕ ПРОИЗОШЛО ИМЕННО ТАК, КАК НАПИСАНО
Какие они все нарядные! Мальчики боятся шагнуть и неподвижны, словно часовые. Складки на их брюках будто вычерчены рейсфедером, начищенные гуталином туфли сияют, как солнце. У всех мальчиков и девочек алые галстуки и совершенно безупречной белизны рубашки или блузки с короткими рукавами. У девочек синие юбки и белые носки. У Люси новое штапельное платье и новая шелковая цветная косынка. Но самый элегантный — это, конечно, Володя-Индюшонок. Даже его всегдашний вихор, смазанный чем-то сильно пахучим, теперь старательно приглажен, а его небесно-дымчатые коверкотовые брюки просто верх совершенства. Да как же им всем не быть нарядными! Мы стоим на платформе железнодорожной станции. Сейчас будем садиться в поезд, поедем на три дня в Москву.
Золотой Бор — это конечный пункт железнодорожной ветки. Здешние вагоны больше похожи на зеленые коробки с маленькими окошками. Тридцать километров до главной магистрали поезд тащится целых два часа.
Груза у нас порядочно: пять корзин грибов, заботливо прикрытых березовыми ветками, несколько банок варенья, свежие фрукты, геологические образцы; да еще у каждого авоська или сумка с продуктами на дорогу — пирогами, пышками, помидорами, яблоками, яйцами…
Нас провожают Елена Ивановна и восхищенные мамаши.
Десять минут до отправления поезда, пора садиться в вагон. Магдалина Харитоновна пересчитывает ребят.
— А где же Витя Перцов?
— Перец, Перец, где ты?
— Странно, куда он мог запропаститься? — удивляется Елена Ивановна.
Выясняется — мальчики видели его, когда рано утром он как угорелый промчался через базарную площадь. А сейчас уже два часа дня.
— Ну вот, если он не явится, значит, один билет лишний! — восклицает Магдалина Харитоновна.
— Что-нибудь с ним случилось? — спрашиваю я.
— Вообще-то он не такой, чтобы пропасть, — недоумевает Люся.
Все шумно вскакивают в вагон, сразу же открывают окна, выглядывают из них, толкая один другого. Смотреть на своих родителей и на станцию из окна вагона очень интересно, а тут еще Перца надо не пропустить.
Проходит к паровозу дежурный по станции в красной фуражке.
Пронзительный свисток, потом гудок, вагоны лязгают и со стоном, со скрипом дергаются с места.
Мамы машут платочками и что-то неслышное, но, наверное, очень важное пытаются внушить своим отъезжающим деткам.
Метров через двести асфальтовое шоссе на Москву пересекает железнодорожные пути.
— Перец! Перец! — вскрикивает кто-то.
Я расталкиваю толпящихся у окна ребят и вижу: вдали по асфальту несется во весь дух его щуплая фигурка.
— Перец! Перец! Быстрее, быстрее!
Поезд набирает скорость. Наш вагон минует переезд, а Перец бежит, бежит. Все высовываются из окон…
— Сумасшедший! Он меня погубит! — Магдалина Харитоновна молитвенно всплескивает руками.
— Вскочил! Молодец! Ура!
Перец каким-то чудом цепляется за подножку заднего вагона и через две минуты, торжествующий, потный, уже стоит среди нас. Задорно блестят его черные, похожие на смородины глаза.
— В каком он виде! Доктор, доктор, скорее! — кричит Магдалина Харитоновна.
Я подбегаю.
Ах ты! Аптечку-то я позабыл!
У Вити кожа на правой руке от кисти до локтя здорово содрана. Кровь каплет на пол. Необходимо срочно залить йодом и перевязать. Йод, я знаю, мальчишкам не очень нравится, но надо хоть бинты где-то достать.
Девочки наперебой предлагают галстуки, платочки. Соня вытаскивает свое полотенце и раздирает его на ленты.
Я делаю Вите перевязку. Все сосредоточенно следят за движениями моих рук. Впереди всех — Соня. Лицо ее выражает горячее сочувствие, она готова великодушно отдать все, что имеет, лишь бы раненый перестал страдать.
Чувствуя себя героем, Витя садится на лавку, самоуверенно оглядывает всех, вдруг вспыхивает и съеживается в комочек. Он в рваных штанах, босиком, а ноги чернее угля — верно, целый месяц не мыл.
Соня морщит брови.
— Приедешь к нам, получишь рубашку, галстук, тапочки, а сейчас до Москвы терпи. Папа, а как же штаны?
Да, уж тут Соня помочь не в состоянии, а в Мишиных он утонет.
Что же случилось с Витей? Почему он чуть не опоздал?
Еще с вечера мать выгладила ему брюки и галстук. Он нацепил на рубашку пять значков, до блеска начистил гуталином ботинки, и все это сейчас без всякого порядка разложено в его комнате.
Он большой охотник до голубей: трех самцов и двух голубок держит в курятнике, кормит их, чистит им клетки, иногда выпускает… Какой-то Колька Свистун задолжал ему за голубей порядочную сумму. А в Москву-то ехать — на мороженое, на газировку деньги ведь нужны. Ранним утром отправился Перец к Свистуну за долгом и, к ужасу своему, узнал, что тот еще на рассвете ушел за орехами. Недолго думая Перец устремился в лес, разыскал Свистуна, притащил его домой, получил долг и, не забегая к себе на квартиру, помчался на станцию.
Поезд идет медленно. Вагоны кряхтят, стонут, стучат, покачиваются. Ребята облепили окна. Каждая железнодорожная будка, каждый стог сена или развесистое дерево вызывают у них радостные восклицания. Едем все больше березовым лесом. Я стою у окна и вдыхаю полной грудью свежий, бодрящий лесной запах. Солнечные блики играют на белых стволах берез, на яркой зелени листвы, на ровной скошенной траве.
Наконец подъезжаем к конечному пункту железнодорожной ветки, отправляем родителям Перцовым телеграмму, чтобы не беспокоились о своем сорванце-сыне, и идем на московский автобус. Ехать по шоссе будет еще интереснее, чем по железной дороге.
Автобус подходит совсем пустой. Все рассаживаются на мягкие сиденья у окошек.
До Москвы далеко — сто двадцать километров.
Путешествовать по гладкому асфальтовому шоссе одно удовольствие: проносятся встречные машины, и легковые и грузовые; деревни сменяются полями, поля — лесом; какая-то фабрика, санаторий, совхоз, а дорогу вперед видно далеко-далеко; серой блестящей линейкой прорезает шоссе леса и поля, то поднимается в гору, то спускается к речке.
Все смотрят в окна не отрываясь. Мелькают черные с белым километровые столбы с цифрами. До Москвы — сто километров! До Москвы — девяносто километров… пятьдесят!
Скорее, скорее! Почему так медленно? Мы обгоняем солидные грузовики, но нас обгоняют легковые — серые и коричневые обтекаемые «Победы», черные изящные «ЗИЛы», разноцветные «Волги». Несколько секунд едет рядом юркий «Москвич» кофейного цвета.
В «Москвиче» возле шофера — бородатый профессорского вида пожилой дядя, сзади — толстая профессорша с кудрявым маленьким мальчиком. Отстает, отстает «Москвич»! Профессор злится, трясет головой, мальчик-кудрявчик машет рукой и улыбается. Ура, обогнали «Москвича»!
Скорее, скорее! А машин, и встречных и попутных, все больше, приходится замедлять ход. Проезжаем мимо громадных кружевных мачт высоковольтной линии электропередачи; едем мимо завода с невиданными блестящими металлическими башнями. А какие высокие и красивые дома пошли! Иные только еще строятся. Бывалые москвички Соня и Галя объясняют, как высокие журавли — подъемные краны поднимают отдельные куски готовых стен.
До Москвы — сорок километров! Остановка! Красный светофор. Придется нам обождать. Вон сколько автомашин впереди. Справа вливается такое же гладкое шоссе.
Кофейный «Москвич» становится рядом, профессор усмехается в бороду, профессорша что-то объясняет кудрявому мальчику, а тот серьезно уставился на нас и кивает головой. Зажегся сперва желтый, потом зеленый огонь, противный «Москвич» разом трогается и перед самым нашим носом обгоняет нас.
До Москвы — тридцать километров! Сбоку мчится электричка, переполненная пассажирами, и кричит тоненьким простуженным голосом.
До Москвы — двадцать километров! Сколько же машин навстречу и скольких обгоняем мы! В Москву везут кирпич, капусту, мешки с мукой, живых коров… Из Москвы едут машины со станками, с ящиками, пустые самосвалы, тяжелые бензовозы; промчался на мотоцикле милиционер; а сколько людей едет в обе стороны в автобусах, грузовиках, легковых!..
До Москвы — десять километров!. — Смотрите, смотрите! — показывает в окно Соня.
Далеко-далеко на фоне розовой зари пронзает небо хрустальный сказочный шпиль розового тридцатидвухэтажного здания университета.
А справа и слева — дома в шесть, восемь, двенадцать этажей. Это сама Москва. Автобус едет медленнее. Улица небывалой ширины, как река в Золотом Бору. Машин и людей на улице великое множество. Магазины с большими цветными вывесками, плакаты, объявления… Время от времени автобус останавливается, и тогда поперек улицы двигаются в два-три ряда нескончаемые вереницы автомашин.
