Ежи Брошкевич - Одно другого интересней
А сказала она вот что:
— Может быть, вы еще и не старый. Но уж наверно устарелый.
И сразу же ей стало очень-очень неприятно. Она почувствовала, что краснеет как вареный рак. Тем более, что Горошек прямо зашипел от злости и сделал то, что позволял себе крайне редко: ущипнул ее за руку.
— Безобразие! — прошипел он. — Тебя действительней надо в детский сад отправить!
А хуже всего было то, что Як замолчал. Летел очень тихо. Перестал смеяться, подпевать мотором, резвиться на лету. Просто молчал.
И тут уже ничего нельзя было поделать: Ика наперекор всем своим правилам в третий раз разразилась слезами.
— Я не нарочно, — всхлипнула она. — Прошу-у прощения!
Но Горошек был неумолим:
— Ага, просишь прощения? Поздновато! Надо было сперва подумать!
В ответ Ика заревела во весь голос. Ну совсем как малыш из детского сада.
— Я-а-а не-е-е на-рочно-о-о!
— Всегда надо сначала подумать… — продолжал пилить ее Горошек и пилил бы, наверно, долго, если бы не Як.
— Минутку, товарищ Горошек, — перебил он его на удивление веселым голосом. — Первая заповедь: не изводи ближнего своего!
Горошек замолчал. А Як продолжал:
— А во-вторых, товарищ Ика, я вовсе не обиделся.
— Нет? — всхлипнула Ика.
— Нет.
— Правда?
— Правда!
Ика с шумом вытерла нос и посмотрела на Горошка не слишком ласково.
— И все-таки, — сказала она уже более спокойным голосом, — еще раз прошу извинения.
— Ну и отлично, — засмеялся Як. — Не скажу, чтобы это было очень приятно, но… вопрос исчерпали. А теперь, если хотите, можем немножко заняться акробатикой. Развлечемся?
— Ой, пожалуйста! — закричал Горошек.
— Привязались к креслам?
— Да.
— Ну… тогда внимание!
Потом, много позже, Горошек признался Ике, что если бы он заранее продумал, что значит «развлечься акробатикой», то никогда бы не сказал: «Ой, пожалуйста». Потому что Як вдруг словно обезумел.
Он начал вести себя, как пьяная ласточка. Как ласточка, в голове у которой все смешалось: где земля, где небо, где верх, где низ. И продолжалось это добрых несколько минут. Добрых? Гм-гм!
Перед каждой акробатической фигурой Як сообщал ее название: это «свечка», это «бочка», это «петля», и так далее и тому подобное. Но, говоря по совести, ребята ни одной из них не запомнили. И неудивительно! Они едва успевали сообразить, где собственно, находится земля. А земля большую часть этих «добрых» минут находилась либо над головой, либо над левым или правым крылом, и, по сути, ни разу она не была, как велит природа, под ногами!
В конце концов Як угомонился, и земля вернулась на свое место.
— Уф-ф-ф! — вздохнул с облегчением Горошек.
— Хорошо, а? — спросил Як.
— Даже пожалуй, чересчур, — проворчал Горошек.
Зато Ика (заметив, что Горошек несколько вышел из равновесия, она моментально его обрела) признала необходимым рассмеяться.
— Хи-хи-хи, — сказала она. — Замечательно!
— Может, повторить?
— Нет-нет! Спасибо! — поспешно закричала она. Так поспешно, что Горошек только сочувственно покачал головой, а у Яка что-то забулькало в моторе.
— Ну и на здоровье, — сказал он. — До свиданья, Африка!
Да, пришло время прощаться с Африкой, Як поднялся высоковысоко, и земля внизу очень медленно уходила назад. Все стало маленьким, далеким. Легкий туман, поднимавшийся над морем, смягчал краски земли и неба, смешивал их. Море стало зеленым, земля голубой, пустыня розоватой. И это зеленое-зеленое море все приближалось, словно набегало на них одной огромной, шириной во весь горизонт, волной.
— До свиданья, Африка! — повторили оба.
Потом Ика обратилась к Яку.
— Большое вам спасибо, — сказала она с достоинством. — Вы были такой храбрый и помогли нам. Ведь на самом деле все сделали вы, и только благодаря вам мы могли спасти этих людей. Я даже больше не прошу прощения. Я только очень, очень вас благодарю.
— Я тоже, — сказал Горошек.
А Як, покачав крыльями на солнце и что-то промурлыкав про себя, ответил:
— Все в порядке, дорогие. Все в порядке. Конечно, вы без меня ничего бы не сделали, но и без вас я тоже ничего. Словом, все поровну. Значит, честь и слава всем нам, героям! Хотя некоторые из нас и устарели, а некоторые еще немного… недостарели. Верно?
— Простите, — нетерпеливо перебила его Ика, — но ведь я уже перед вами извинялась, а вы опять…
— Надо было продумать, — проворчал Горошек.
— А вы опять и опять! — повторила Ика.
— Ладно, ладно. Я нисколько не сержусь, ведь это правда. Хотя я и считаюсь неплохой машиной. Еще только двадцать лет тому назад побил бы все мировые рекорды.
Горошек понимающе, сочувственно покачал головой:
— Так, так. Только двадцать лет — это страшно давно.
— Гм-гм, вот именно, — буркнул Як. — И десять лет тому назад я был для всех хорош. Уж очень вы спешите.
— Кто? — удивился Горошек.
— Ну вы, люди. Пятьдесят тысяч лет телега на колесах была для всех хороша и не устаревала. Потом паровоз был в моде целых сто лет. А потом уже все перевернулось со среды на пятницу. Взять хотя бы нашего друга Капитана — ведь он уже в музей годится по сравнению с новыми моделями, да и я тоже могу в любую минуту постучаться в двери этого музея. Вы думаете, я не знаю, что устарел? Мало надо мной реактивные на аэродроме смеются?
— Как им не стыдно! — возмутилась Ика.
— Ничего, — засмеялся Як. — Скоро и их очередь придет. Ведь уже ракеты летают. А я слыхал, сейчас делают такие опыты, после которых и над ракетами все смеяться будут!
— Над ракетами? Быть того не может! — запротестовал Горошек. Какие опыты?
— Очень даже может, — спокойно возразил Як. — А опыты над преодолением гравитации, это как?
— Гра… чего? — спросил Горошек.
— Как вы сказали? — спросила Ика.
— Гра-ви-та-ции. То есть… земного тяготения.
— Ага! — сказали ребята не совсем уверенно.
— Это надо еще продумать, — добавил Горошек.
— Вот как раз и продумывают, — засмеялся Як. — Вы знаете, что такое земное тяготение, а? Ну… сила тяжести.
— Ну… — начала Ика.
— Это почему все падает на землю? — сказал Горошек.
— Скажем, так. Так вот, хотят придумать что-то такое, чтобы земля перестала притягивать. И тогда…
— Что тогда? — спросила Ика.
— Тогда летать и над землей, и на луну, и даже еще дальше сумеют даже дети.
— Из детского сада? — грозно спросила Ика.
— Да-да! — ответил Як. — Из детского сада!
— А когда же это будет? — настаивал Горошек.
Як покачал крыльями.
— Откуда мне знать. Важно, что продумывают. Вот тогда даже и ракеты в музей пойдут.
— Да-а-а-а, — вздохнул Горошек. — Это действительно надо очень серьезно продумать.
Вздохнул, а потом зевнул. От него зевотой заразилась Ика. Показалось даже, словно и Як зевнул. Может быть, потому, что они как раз летели в скучных, сонных тучах.
— Так, — сказал Як, — средиземноморский центр низкого давления постепенно придвигается к Центральной Европе.
— Простите, — измученным голосом сказала Ика. — Что это значит?
— Это значит, — пояснил Як, — что, наверно, до самой Польши будем лететь в этой грязной вате.
— Скучно, — зевнула Ика.
— Правильно, — согласился Як. Спустя некоторое время он добавил: — Есть одно средство против этой скуки.
Ика не ответила. Горошек пробудился от своей задумчивости.
— Какое? — спросил он.
— А сделать то, что товарищ Ика, — сказал Як.
Горошек посмотрел на Ику. Она спала. Он вздохнул с облегчением: по крайней мере пока спит, никакой новой глупости не сболтнет. И вместе с тем немного растрогался: выражение лица у нее было очень усталое и беззащитное.
Ну что ж, неудивительно, что она измучилась. Он и сам-то чувствовал себя так, как будто целый день без перерыва играл в футбол. Что говорить, поработать пришлось. Было от чего устать.
— А я все-таки спать не буду, — тихо пробормотал он.
— Приказа такого не было, — добродушно отвечал Як, протискиваясь сквозь серо-жемчужные, тяжелые от дождя, сонные тучи. Он даже не спросил, почему Горошек не собирается спать. Может быть, почувствовал, что это был бы слишком трудный вопрос.
Дело в том, что Горошек твердо решил, что он все-таки не станет конструктором самолетов. Он пришел к убеждению, что это все же слишком старомодная профессия. Гораздо лучше заняться, скажем, вопросами земного тяготения. Этой… гравитацией. То есть чем-то, что позволило бы превращать притяжение в отталкивание, и так далее.
Надо признаться, что думать об этом было очень трудно. Чтобы не рассеиваться, Горошек прикрыл глаза.
«Значит так, — думал он. — Как же с этим сладить? А может… может быть, например…»
