Ежи Брошкевич - Одно другого интересней
Но Боб все еще боялся верить.
— Жан, ты что-нибудь слышал? — спросил он.
— Да.
— Что?
— Кто-то спросил, говорим ли мы по-английски, — шепотом ответил Жан. И добавил: — Слушай, Боб. Кому из нас все это снится?
Но тут тот же самый мальчишеский голос спросил:
— Douglas, one, two, five?
Тут им пришлось открыть глаза. Ведь именно этими словами вызывали их самолет по радио.
А перед ними стояло двое детей — мальчик и девочка. Мальчик был, пожалуй, постарше сына Боба, а девочка — чуточку младше дочки Жана. Вид у ребят был такой, словно они вышли на прогулку. Оба смущенно улыбались.
Мальчик говорил, медленно подбирая слова:
— Мы прилетели к вам на помощь. Идемте с нами. Летим в Ят.
А девочка подошла к ним и подала Бобу термос. Открытый термос, из которого доносился чудеснейший в мире запах — запах черного кофе.
— Жан, она дала мне термос, — сказал Боб.
Все еще не веря, что это происходит наяву, он налил в крышку термоса кофе и поднес ее к губам Жана. Жан с жадностью выпил. Потом проговорил:
— Слушай. Это действительно кофе.
Боб молча припал губами к термосу и даже поперхнулся от волнения. Потому что это действительно был кофе.
— Боб, — сказал Жан, — кто из нас сошел с ума? А может быть мы оба?
Боб встал, подал термос девочке. Она сделала книксен. Боб поклонился в ответ, потом посмотрел на Жана, который сидел, ошалело глядя то на Боба, то на ребят.
— Ясно одно, — сказал Боб. — Ясно то, что если мы даже спятили, то лучшего сумасшествия не придумаешь. Верно, приятель? обернулся он к мальчику.
Тот покачал головой.
— Я мало понимаю, — сказал он. — Прошу идти с нами. Летим в Ят, — и подошел к Жану. Подал руку, желая помочь ему встать.
Но Жан встал сам. И только крепко пожал протянутую руку. А потом рассмеялся.
— Ты прав, Боб, — проворчал он. — Мы очень удачно сошли с ума. Все это нам снится, все это, конечно, мираж. Но это очень хороший сон. И, может быть, даже он хорошо кончится.
Тут мальчик, видимо, что-то понял, потому что тоже засмеялся и сказал несколько слов на неведомом языке девочке, которая тоже залилась высоким, звонким смехом. Потом снова обратился к пилотам на ломаном английском языке:
— Все в порядке, — повторил он. И опять добавил: — Летим в Ят.
— Пошли, Жан, — сказал Боб. — Я хочу знать, чем этот чудесный сон кончится.
То ли кофе был тому причиной, то ли необычность всей этой истории, неизвестно, но пошли они к самолету бодрым шагом.
Там пилоты совсем онемели от изумления и только ошалело переглядывались. Как только они дошли до самолета, мальчик достал блокнот и подал каждому по листку бумаги, на которых четким, но еще не установившимся почерком было написано:
Координаты пассажирского самолета Объединенных Африканских Авиалиний «Дуглас-125» — двадцать градусов и восемь секунд северной широты, одиннадцать градусов сорок восемь минут двадцать шесть секунд восточной долготы.
Тут было несколько орфографических ошибок, и, конечно, любой настоящий летчик написал бы это сообщение иначе. Но вместе с тем это было, пожалуй, совершенно точное указание местоположения самолета. Неудивительно, что летчики только изумленно переглядывались.
А потом? Потом продолжался все тот же сон, чудеснейший из всех чудесных снов. Дети вошли в кабину и помогли туда взобраться пилотам. Мальчик вместе с Бобом сел на переднем сиденье, девочка с Жаном — на заднем. Все привязались ремнями к креслам, и мальчик сказал по-английски:
— Прошу ничего не трогать. — Тут он добавил несколько слов все на том же неведомом языке, и в ту самую минуту оба — и Боб и Жан принялись усиленно моргать глазами, щипать себя за нос и трясти головой.
Но все это не помогло. Сон продолжался. Самолет сам запустил мотор, сам тронулся с места, после короткой пробежки сам поднялся в воздух и на полных оборотах мотора помчался на северозапад. Пилоты, не веря своим глазам, смотрели, как ручка и педали управления двигались перед ними сами собой.
Под ними была пустыня, по которой бежала быстрая тень самолета. Сначала машина летела низко, потом внезапно взмыла ввысь, и Боб в безумном восторге крикнул что-то непонятное даже ему самому. Впереди — совсем неподалеку — сверкнули стены домов. Селение. Сидевший рядом с ним мальчик написал на листке блокнота две буквы: «Ят».
И самолет плавной дугой опустился неподалеку от селения. Прямо на песок.
Ребята отстегнули пояса. Мальчик сказал:
— Выходим. Мы уже в Яте.
— Боб, — шепнул Жан, — сейчас мы снова проснемся в самом центре бури. Сейчас проснемся.
И они вышли из самолета.
Ребята устало, но приветливо улыбаясь, махали им вслед. Мальчик еще крикнул:
— Вы уже в Яте!
Потом кабина закрылась, мотор снова заворчал, самолет побежал все быстрее и быстрее по гладкой песчаной долине, наконец взмыл ввысь и через несколько минут исчез.
— Боб, — сказал Жан, — через минуту мы проснемся, и это будет страшно.
— Нет, — сказал Боб, — сон продолжается. Смотри.
И показал вперед. Там был холм, поросший серой, пыльной травой. На самой его верхушке стоял маленький серый ослик, насторожив уши.
Они побежали к нему. Ослик испугался. Повернулся — и исчез за холмом. Но, когда они вбежали на его гребень, из их уст вырвался вопль. «Сон» продолжался.
В каких-нибудь десяти метрах перед собой они увидели знакомого ослика, двух верблюдов и молодого, изумленного их появлением негра.
— Что это такое? — крикнул Боб.
— Это Ят, — сказал африканец.
Через двадцать минут Боб и Жан сидели в кабине префекта, а радиостанция Ята рассылала во все стороны света весть о местонахождении «Дугласа-125».
Однако префект смотрел на своих гостей в высшей степени подозрительно. Он уже в третий раз спрашивал их, каким образом они так быстро, да еще во время песчаной бури, сумели преодолеть сто двадцать километров, отделявшие Ят от «Дугласа», и не мог дождаться ответа. Потому что летчики молчали и только смущенно переглядывались.
В конце концов тот, что был повыше, француз, сказал:
— Кажется, нас привезли сюда дети. Двое детей.
— Дети?! — закричал префект. — На чем?!
— На самолете, — прошептал француз.
Префект невольно отодвинулся. «Бедняги, — подумал он, видимо, лишились рассудка». Он ласково улыбнулся и переменил тему разговора. Потом вышел из комнаты и вызвал по телефону врача.
А Боб и Жан сидели в креслах и беспомощно смотрели друг на друга. После длинной паузы Боб покачал головой:
— Слушай. А может это были марсиане? Жан махнул рукой.
— Может быть, марсиане, может быть, венериане, а может быть, вообще никого не было! — сказал он измученным голосом. — Одно ясно: лучше об этом помалкивать, а то нас самих за лунатиков примут.
— Ты думаешь? — задумчиво спросил Боб.
Потом, обдумав все хорошенько, он решил вторично высказать предположение, что все-таки это марсиане, поглядел на Жана, но не сказал ни слова.
Потому что Жан уже спал.
Префект, который через десять минут вернулся с доктором, застал обоих спящими в креслах.
Врач приложил палец к губам.
— Пусть спят, — сказал он. — Когда проснутся, наверно, придут в себя и перестанут бредить.
Оба согласно покивали головами и вышли из комнаты на цыпочках.
НУ, ДЕТИ, — ВЕСЕЛО КРИКНУЛ ЯК, — будьте здоровы!
И дал «свечку». Дал «свечку» — это значит поднялся прямо вверх по вертикали; у Ики и Горошка просто дух захватило. Весь мир сделал сальто, а наша троица в какую-нибудь минуту оказалась высоко-высоко над пустыней.
Ясно: Як подпрыгнул от радости. От великой радости.
Ребята тоже были счастливы. Радость, известное дело, каждый проявляет по-своему. Один играет на рояле, у другого просто глаза горят.
Горошек — тот расхохотался во все горло, крикнул: «Будь здоров!» — и сразу же прижал подбородок к груди, потому что у него от этой «свечки» начало стрелять в ушах.
Ике — той от радости больше всего на свете хотелось заплакать. Но поскольку за время этого путешествия она успела всплакнуть дважды (что для нее было неслыханно много), она решила, что больше себе этого не дозволит.
И, вместо того, чтобы спрятать нос в платочек, она сказала очень сердито:
— Опять «дети»? Дались вам эти «дети»! Дети — в детском саду! Як затрясся от хохота.
— Ах, батюшки! — крикнул он. — Вы уж меня простите, дорогой товарищ! Рассеян я стал. Это от старости. Я ведь уже старенький!
И тут Ика сболтнула глупость. Большую глупость. Конечно, и то правда — все трое были измучены, изнервничались, сама она едва справлялась со слезами, а голос Яка звучал очень насмешливо. И все-таки она не должна была говорить того, что сказала.
