Анатолий Рыбаков - Выстрел
Она раскачивалась, закрыв глаза. Миша впервые видел такое отчаяние, не знал, что ему делать, как успокоить.
– Нет никаких доказательств, что это сделал Навроцкий, – сказал он. – Ты напрасно себя казнишь. Наоборот, все доказательства в его пользу, ты сама их приводила. Кроме того, убив твоего отца, они не взяли документов – значит, дело не в документах и, следовательно, не в Навроцком. Просто я так же, как и ты, не верю, что Витька убийца.
Она сидела молча, смотрела в одну точку, потом сказала:
– Я убью этого мерзавца.
– Перестань! – сказал Миша. – Не бросайся из одной крайности в другую. Идет следствие, оно все выяснит. Единственное, что от тебя требуется, – не выдавай Навроцкому своих подозрений. Обещаешь?
– Я с ним больше не вижусь, – ответила Люда.
28
Славкина квартира, раньше такая радостная, выглядела теперь скучной и запущенной. Пыльные ковры на полу, подгоревший абажур над столом, на диване в беспорядке маленькие подушки. И только рояль в углу такой же чистый и блестящий, как и раньше, и тот же перед ним вращающийся стул.
Дверь в спальню была открыта, там мелькнула фигура Константина Алексеевича в заношенном халате. Небритый, осунувшийся, мешки под глазами, он не вышел и не поздоровался.
Славка отнесся к этому спокойно, привык к странностям отца или не хотел, обращая внимание, подчеркивать их.
– Я не допускаю мысли, что Витька убил Зимина, – сказал Миша. – Обыскан весь чердак, перебрана каждая щепка – оружия нет. Проник в квартиру? Как? В окно? На виду у всего дома? Через дверь? Ни ключей, ни отмычек у Витьки не нашли. Дверь открыл Андрей? Андрей участвовал в убийстве отца? И главное – мотивы преступления? Ограбление? Почему унес только портфель? Документы? Зачем они Витьке?
– Я тоже не верю, что Витька убил Зимина, – сказал Славка.
– А я верю! – объявил Генка. – Кто такой Витька Буров? Начинающий бандит, подчеркиваю – начинающий. Он первый раз забирается ночью в чужую квартиру, волнуется, видит портфель, думает, в нем что-то ценное, хватает, убегает. Проходит неделя, никто портфеля не ищет, все тихо. Прекрасно! Витька идет опять, дорожка знакомая, но там неожиданно хозяин… Витька со страху стреляет, ему уже не до барахла, удирает, закидывает куда-то пистоль, забирается на чердак в свою конуру и притворяется, что дрыхнет.
– Если бы у Витьки был револьвер, он обязательно показал бы его ребятам, – возразил Славка.
– Может быть, и показал! А они скрывают. Главное – откуда на чердаке взялся портфель?
– Да, – сказал Миша, – портфель – единственная улика против Витьки. Но в портфеле были документы на брак; они нужны не Витьке, а Красавцеву, Панфилову и Навроцкому.
– А может быть, по их поручению Витька и сделал это? – предположил Генка.
– У него были плохие отношения с Навроцким, – возразил Миша.
– Для видимости можно и по мордасам лупить друг друга. Кто, если не Витька? Навроцкий? Когда украли портфель, он был с Зиминым в театре, когда убили Зимина – с тобой в цирке. Если он и взял портфель, если и убил Зимина, то Витькиными руками, а сам устроил себе алиби: сначала Художественный театр, потом цирк.
– Вы оба горячитесь, а зря, – сказал Славка. – Один твердит – Витька, другой – Навроцкий. Ну, а сам Зимин? Почему он скрыл пропажу портфеля с документами? Боялся, видите ли, подвести Андрея? Что грозило малолетнему Андрею? Ровным счетом ничего. Больше того! Несмотря на пропажу первых документов, Николай Львович взял домой вторую пачку документов, отправил на дачу жену и дочь, а сам с дороги неожиданно вернулся домой. Зачем? Вспомнил о докладной записке? Ерунда! Николай Львович не тот человек, чтобы забыть о докладной записке. Он вернулся не случайно, вернулся специально, намеренно, поехал на дачу, чтобы убрать из дому Ольгу Дмитриевну и Люду, а сам вернулся. Зачем? Почему?
– Что ты долдонишь: почему, почему? – заметил Генка. – Сам скажи – почему?
– Можно предположить только одно, – сказал Славка. – Зимин должен был встретиться с кем-то у себя дома. Встретились, повздорили, они его убили. Но заметьте, документов не взяли. Значит, не в них дело.
– То есть Навроцкий ни при чем, это ты хочешь сказать? – спросил Миша.
– Да, возможно, дело не в Навроцком, не в Витьке, а в ком-то третьем. Зимина могли вовлечь в какую-то аферу, запутать. Он, допустим, захотел выйти из игры, и его убили, опасаясь разоблачений.
– Зимин был нечестный человек?
– Честный. Может быть, даже сверхчестный. И в этом, может быть, все дело: он в чем-то запутался или его запутали.
– Выходит, никому нельзя верить?
Славка качнул головой:
– Просто я больше вижу, больше слышу. Я уже говорил: изнанка жизни. Вы ее не видите, я вижу. Сам подумай: зачем Навроцкому с Красавцевым убивать Зимина? Из-за документов? Красавцев мог с этими документами сделать на фабрике что угодно. Эти документы в его руках. Они отлично понимают, что за убийство вышка! Нет, это не Навроцкий, не Красавцев, это другие люди, которых, может быть, никто, кроме самого Зимина, не знает. И именно потому, что никто, кроме Зимина не знает, они и пошли на такое дело.
– Подведем итоги, – сказал Миша. – Генка считает убийцей Витьку Бурова. Так, Генка?
– Да. Допускаю, что Витька был исполнителем, орудием в чьих-то руках, возможно, в руках того же Навроцкого, того же Красавцева. Но портфель украл он, убил Зимина он.
– Ясно! Теперь Славкина точка зрения: Зимин запутался в связях с какими-то неизвестными нам дельцами, и его убили. Так, Славка?
– В общих чертах, так.
– И, наконец, мое мнение: Витька ни при чем. За этим делом стоит Навроцкий. Итак, встает вопрос: что будем делать?
Славка удивился:
– Что мы можем делать? И почему мы должны что-то делать? Следствие само разберется.
– Как мы можем вмешиваться? – добавил Генка. – И зачем? Витьку выручать?
– Да, – сказал Миша, – надо выручать Витьку.
– Бог тебе в помощь. Я этого не собираюсь делать, – заявил Генка.
– Бог мне не помощник и не товарищ. Вы мои товарищи. От вас я жду помощи.
– Что именно?
– Хотелось бы знать, что говорят об этом на фабрике. Твоя тетка, наверно, в курсе.
– Это можно, – согласился Генка.
– А ты, Славка, поскольку ты так хорошо знаешь изнанку жизни…
– Твои насмешки меня не трогают.
– Тем лучше. Так вот. Навроцкий – частый посетитель «Эрмитажа». Не мог бы ты узнать о нем поподробнее?
– Если что-нибудь узнаю, скажу.
– Прекрасно! От самого дела вы устраняетесь?
– Я не намерен тратить на это время, да у меня его и нет, – сказал Славка.
– А у меня нет желания защищать Витьку Бурова, бандита! – объявил Генка.
– Ну что ж, – сказал Миша, – значит, на этот раз я остался один.
29
Чем он располагает? Ничем, в сущности. История с вагоном? Маловато. И все же среди бесчисленных лиц, мелькавших в ту ночь на лестнице, пораженных, взволнованных, испуганных, лицо Навроцкого было единственным, исполненным затаенной тревоги, внутреннего напряжения, готовности к любой неожиданности. Воспоминание об этом лице укрепляло Мишу в его уверенности больше, чем все другое. Опять психология? Ну и пусть.
С чего начинать? Кого он знает из окружения Навроцкого? Только Юру. Но Юра ничего не скажет, верный паж. Продался за ресторанную похлебку, за бефстроганов и кофе со сливками. Не с него надо начинать.
Начинать надо с Андрея Зимина и Леньки Панфилова. Витьку они будут защищать, выгораживать, и все же могут обнаружиться какие-то подробности, что-то существенное в пользу Витьки. А все, что в пользу Витьки, то против Навроцкого. И говорить больше не с кем, надо говорить с ними.
Шныра и Фургон дежурили в бригаде распределения, и Миша отправился на кухню.
Нагретым кухонным ножом Кит ловко разрезал круг масла на одинаковые кубики. Виртуоз, ничего не скажешь! Человек, нашедший свое призвание.
Шныра и Фургон чистили картошку.
– Потоньше срезайте кожуру, который раз вам говорю! – выговаривал им Кит.
– Картофельная каторга! – пробормотал Шныра с отвращением.
Миша попросил Кита отпустить Фургона.
– Так ведь ужин скоро накрывать, – ответил Кит недовольно.
– На несколько минут всего. Идем, Андрей!
Они вышли на школьный двор, уселись в тени высокого тополя.
– Андрей, как ты думаешь, Витька виноват в том, что случилось с твоим отцом?
– Откуда я знаю? Я не видел, кто убил папу.
– А кто украл портфель?
– Я спал, когда его украли.
– И не слыхал, как кто-то забрался в квартиру и унес портфель?
– Не слыхал.
– А как портфель очутился на чердаке?
Вместо ответа Фургон пожал плечами, губы у него задрожали.
«Мучаю ребенка», – подумал Миша.
– Слушай, Андрей, – сказал Миша, – твоего отца убил негодяй, мерзавец. Неужели ты будешь его защищать?
