Александр Шашков - Лань — река лесная
— Ну-ну?
— Нашёл я за болотом, на островке, могилу знакомого человека. Почти два года жили под одной крышей…
— Кто такой? — удивился горбун.
— Ты его не знаешь… Итальянец был у меня, Виано. Мы с ним даже в Италию ездили, к его родным. В отпуск… Я думал, он в ту ночь в плен попал, — очень уж неожиданно налетели они на нас. Да вот, оказывается, здесь лежит…
— А-а! — неожиданно весело воскликнул горбун, и в глазах у него загорелись хитрые огоньки. — Помню, помню! Ты рассказывал мне что-то такое. Правда, пьян был… Это не отец Виано помог тебе из Западной Германии перебраться в Италию?
— Он, — неохотно подтвердил Скуратов.
— Старый Виано, кажется, богат был?
— А тебе что? — насторожился Скуратов.
— Да так… — Горбун подмигнул Скуратову и, сделав пальцем движение, как будто нажимает на спусковой крючок пистолета, спросил — Это не ты его?
Густые брови Скуратова нахмурились. Он раздавил на столе недокуренную папиросу и, отчётливо произнося каждое слово, сказал:
— Ты бы прикусил язык. Больно длинным он у тебя стал!
— Ну вот и разозлился! — по-приятельски похлопал Скуратова по плечу горбун. — Успокойся, я пошутил. А какая вторая находка?
Скуратов помолчал, потом сдержанно усмехнулся и достал из кармана фашистский орден.
— Железный крест?
— Железный… Пятнадцать лет пролежал в блиндаже под полом и — как новенький!..
— Погоди, а чей это?
— Забыл уже! — засмеялся Скуратов. — Помнишь, как в сорок третьем по сигналам одного обер-лейтенанта на эти землянки, где мы сейчас сидим, посыпались бомбы…
— А-а! — воскликнул горбун. — Только… на кой чёрт тебе эта цацка?
— Пусть будет, может и пригодится. — Скуратов положил крест на ладонь, подкинул его вверх и, ловко поймав на лету, отдал горбуну. — Припрячь. И… выпьем за прошлое!
Сбитые с толку, ребята ничего не соображали. Кто эти люди? О чём они говорят?
— А теперь давай о главном, — после второго стакана сказал горбун удивительно звучным голосом. — Есть новости?
— Никаких, — холодно бросил в ответ Скуратов.
— Мгу-у-у… — недовольно промычал горбун. — Обрадовал!
Скуратов вспылил.
— Что ты мычишь? Ну, что ты мычишь? — почти закричал он. — Тебе что? Сидишь тут как у бога за пазухой, а я каждую минуту хожу по острию ножа. Что, если нарвётся какой-нибудь идиот, который видел меня тогда? Один уже нарвался! Знаешь, кого я дважды встречал? Галькевича! Помнишь, того разведчика, которого… — Скуратов перешёл на шёпот. Выслушав его, горбун встрепенулся:
— Он здесь?
— Говорю тебе, дважды нос в нос столкнулись!
— Нужно спешить, — растерянно пробормотал горбун, — а то, чего доброго…
— «Спешить»! — зло передразнил его Скуратов. — Не сделав дела, куда подашься?
— Это верно… — Горбун подумал немного, исподлобья глянул на Скуратова. — Скажи, Альфред, а ты дно этого озера хорошо осмотрел?
— Спрашиваешь! Кроме озера я обшарил километра три реки, окопы, землянки… Нигде ни следа! Я уже начинаю думать, не ищем ли мы вчерашний день.
— Головой ручаюсь, что нет! — воскликнул горбун…
— Тогда не знаю, что и думать…
Оба надолго замолчали. Откуда-то тянул ветерок, и пламя свечи испуганно металось из стороны в сторону. В разные стороны метались и чёрные тени на стене: скрюченная — горбуна и длинная — Скуратова. Будто они гонялись друг за дружкой и никак не могли сойтись.
— Так, значит, отбой? — вдруг спросил горбун, опираясь длинными руками о колени.
— Нет, до отбоя далеко! — громыхнул кулаком по столу Скуратов. — Лоб расшибу, всю пущу вот этими руками прощупаю, в каждую нору залезу, а найду!
— Может, и найдёшь, — вздохнул горбун. — Только… до каких пор ты будешь искать вслепую?
— А где же, ясновельможный пане, взять мне те очки, которые видели бы сквозь землю и воду?
— Вот тут, — горбун постукал себя пальцем по лбу, — глаза человека. Ты пробовал говорить с Войтёнком, с Казановичем? Может, они знают другое Чёрное озеро, Чёрный пруд или какой-нибудь Чёрный вир? Не спрашивал?
— Спрашивал. У Казановича спрашивал. Мы с ним на рыбалку ходили. Мне нужно было осмотреть дно реки возле моста и дальше, вдоль дороги, что ведёт на Дубы. Ну, я и пригласил его с собой. Мол, порыбачим вместе. По дороге разговорились. Он сказал, что, кроме этого озера, ничего «чёрного» не знает…
— А может, есть другое название, которое начинается на «чер»? Ты же сам говорил, что он, умирая, только полслова и успел сказать…
— Когда это я говорил? — удивлённо поднял голову Скуратов.
— Э-э, видно, сдавать начала твоя голова! — криво усмехнулся горбун. — На, почитай, что сам написал.
Горбун сунул руку в карман широкого пиджака и швырнул на стол толстый замусоленный блокнот.
— Так вот, оказывается, где моя записная книжечка! — протянул Скуратов, враждебно стрельнув в горбуна глазами. — А я столько лет ломаю голову, куда она могла запропаститься. Ты, случаем, не в Эйлау «одолжил» её у меня? Когда я приходил к тебе последний раз из концлагеря? Украл — и скорей сюда, на берег Чёрного озера? Не тут ли тебя, случаем, и сцапали?
— Ну-ну! — злобно проговорил горбун. — Нашёл что и когда вспоминать!..
— Ладно, молчу, — согласился Скуратов и, раскрыв блокнот, стал неторопливо переворачивать страницу за страницей, искать нужную запись.
— На двадцать пятой смотри, — подсказал горбун.
Скуратов ухмыльнулся:
— Наизусть всё выучил?
— Старая привычка.
Скуратов послушно перелистнул несколько страничек и стал читать:
«Второе июня. Этот человек, должно быть, из камня. Недаром у него и фамилия такая. Он молчал, когда ему загоняли под ногти иголки. И вот вчера заговорил. Правда, будучи без сознания.
Третье июня. Всю ночь он бредил, звал какую-то Валю, Рыгора. И только под утро заговорил про золото. Вот буквально его последние слова: «Золото, Рыгор, спасай! Оно там… Я бросил сундук в Чёр…»
Тут он глубоко вздохнул и замолк навсегда…» Скуратов отшвырнул блокнот, глянул на горбуна:
— Что ж ты сразу не отдал мне его? Хотя… Я и так всё это помнил. Ну да ничего. Не всё ещё потеряно. Давай допьём, да я пойду в лагерь. Скоро светать начнёт, а старого Войтёнка иной раз чёрт поднимает ни свет ни заря. В первую ночь, возвращаясь от тебя, только это я вылез из кустов, а он тут как тут. Червей копает. Хорошо, что я шёл тихо, так он, кажись, не заметил…
Эти слова для ребят были сигналом к отступлению. Они неслышно покинули свою засаду и через боковой выход выбрались на поверхность.
На этот раз всё обошлось хорошо. Вскоре юные разведчики уже лежали на нарах в своей палатке и шёпотом обсуждали, что им делать дальше. Хотя многое из того, что они увидали и услыхали, оставалось для них загадкой, было очевидно, что Скуратов и горбун — люди тёмные. Лёня высказал мысль, что неотложно надо обо всём сообщить Николаю Николаевичу и деду. Неожиданно против этого предложения восстал Валерка. Если Алику и Лёне впервой было ловить подозрительных людей, то у Гуза по этой части имелся уже «опыт».
Года два назад, возвращаясь из лесу с ягодами, он увидел во ржи возле самой пущи человека. Тот срезал ножницами колосья и клал их в сумку на груди. Гуз сразу смекнул, что это какой-то преступник, и долго не раздумывая помчался в деревню звать взрослых. Человека задержали, и оказалось, что это был… новый агроном!
Гузу тогда пришлось туго, хоть из деревни убегай. Полгода ему прохода не давали.
— Нужно подождать, — решительно сказал Валерка, припомнив ту, давешнюю историю. — Рассказать мы всегда успеем, а пока давайте следить за ними.
После недолгого спора предложение Гуза было принято.
Чёрная шкатулка
Скуратов, видно, дожидался, когда дед Рыгор и Казанович отправятся на Лесное. Не успели их лодки отплыть от берега, как он высунул из шалаша голову и хрипло позвал:
— Лёня! Поди сюда!
Лёня вопросительно посмотрел на друзей и неохотно пошёл к Скуратову.
Когда он вернулся, Алик тотчас спросил:
— Что он тебе говорил?
— Просил есть принести. Дулю пусть съест!
— Ну ты, не валяй дурака! — нахмурился Валерка. — Хочешь всё испортить? Бери котелок и неси.
Лёня молча взял котелок и пошёл в шалаш.
Скуратов уже сидел за столом. Щека его была повязана косматым полотенцем. Тем не менее больной набросился на еду с таким аппетитом и так уплетал хлеб и рыбу, что ему мог бы позавидовать любой человек со здоровыми зубами.
Опорожнив котелок, Скуратов весело подмигнул Лёне и вылез из-за стола.
— Теперь можно и в путь. Сегодня мы ещё раз пройдём по той дороге, по которой удирал Кремнев, когда вёз на аэродром золото. Заодно, если хватит времени, побываем и на аэродроме.
— А зуб уже не болит? — спросил Лёня.
