Камил Икрамов - Махмуд-канатоходец
— Посмотрите на землю, друзья! — прервал его Махмуд.— При чем здесь аллах? Разве не мы копаем арыки и каналы, возводим плотины и даем воду вспаханным нами полям, разве не мы сажаем сады и строим дома?! Разве не мы, простые люди, построили эту мечеть, разве аллах украсил резьбой эти древние колонны?!
— Посмотрите на небо! — вновь прогнусавил шейх Сеид-Алаветдин.— Оттуда высшая справедливость...
— Посмотрите на землю! — снова загремел голос Махмуда.— Посмотрите на землю — где справедливость? Разве нас не обирают богачи и муллы, разве не наш хлеб едят эти жирные кабаны?! Разве вам неведомо, как мулла Мухтар уморил голодом мою несчастную мать?! Кто не знает, как этот старый шакал украл мою невесту и избил ее отца, доброго скорняка Насыра? Где справедливость, если мы трудимся и голодаем, а богачи и муллы бездельничают и обжираются? Где божья справедливость? — спрашиваю я.
— Нет справедливости! — глухо ответила толпа, и каждый стал говорить о своих несчастьях и обидах.
Людей в мечети было много, и все хотели поведать Махмуду о притеснениях, чинимых шейхом и муллами. Только богатые купцы и баи кучкой сбились у мимбара и помалкивали. Их-то аллах защищал хорошо.
В сутолоке и неразберихе шейх с муллой Мухтаром незаметно выбрались через боковой вход, а толпа все гудела и негодовала.
Наконец кто-то хватился виновников несчастий, и возмущенная толпа ринулась вдогонку. По дороге ко дворцу шейха толпа выросла в несколько раз.
Портные выскакивали из лавок с медными аршинами, повара хватали тяжелые половники, земледельцы бежали с кетменями, остальные вооружились кольями и камнями. В одно мгновение была сметена дворцовая стража, но дворец шейха оказался пуст, как тыква, из которой выскребли мякоть. Сеид-Алаветдин напялил на себя женское платье, закрыл лицо чачваном и поспешил удрать. Только мулла Мухтар замешкался в кладовой. Его застали в тот самый момент, когда он, набив за пазуху скопленные деньги, пытался ускользнуть в окно. Мулла пятился задом, ногами вперед, и его живот застрял в узкой раме, ноги свесились, а халат задрался.
Били его с двух сторон — из комнаты и со двора. Никто не смог бы сосчитать, сколько синяков и шишек появилось на жирном теле муллы, но никто и не интересовался этим. Мухтара посадили на ишака задом наперед и выгнали из Хивы. По дороге он проклинал аллаха, всех святых, шейха и ишанов, а в промежутках между ругательствами выплевывал выбитые зубы. Потом, между прочим, говорили, что мулла опять стал проповедовать божью справедливость, стал где-то шейхом и нашел простаков, которые верили ему.
Долго не решался появиться в Хиве и Сеид-Алаветдин, а когда вернулся, то был тише воды и ниже травы.
При упоминании имени Махмуда шейх вздрагивал и начинал молиться с такой быстротой и так неразборчиво, будто у него вместо языка во рту была привязана живая мышь на веревочке.
Пышной и торжественной была свадьба Махмуда и Таджихон. На нее приехали тысячи людей со всего Хорезма, и весь город веселился на улицах и на площадях. В разгар празднества на базарной площади устроили состязание борцов и канатоходцев, и Махмуд показывал свое искусство, а потом взял Таджихон на руки и прошел с ней по канату, натянутому между двумя высокими минаретами. Таджихон было немножко страшно, она закрывала глаза и прижималась к Махмуду, но все видели, как счастливо она улыбается.
В этот день в Хиве никто уже не сомневался в том, кто спас узников шейха Сеида-Алаветдина от голодной смерти, кто приносил им еду. Когда Махмуд и Таджихон сошли на площадь, толпа окружила их и старики сказали:
— Тебя знают на всем Востоке. Тебя зовут Махмуд-непобедимый, Махмуд-поэт, Махмуд — отец богатырей. Отныне мы будем звать тебя еще и Махмуд-канатоходец.
А Махмуд, вежливо поклонившись старикам, поблагодарил их и ответил так, как не раз уже отвечал раньше:
— Зовите меня как хотите. Народ лучше знает, какое имя найти для каждого человека, но не нужно забывать, что я к тому же и Махмуд-скорняк, Махмуд-шубник.
Вместе с молодой женой Махмуд поселился в своем доме. Переехал туда и старый скорняк Насыр-ата, а Юсуп перестал скитаться по базару и стал учеником шубника. Жили они все вместе, одной семьей.
Не было отбоя от заказчиков, желающих ходить в шубах, сшитых у Махмуда, да не было и шуб лучше тех, что шил Махмуд. Каждый вечер во дворе под карагачем собирались люди, чтобы послушать стихи Махмуда и его рассказы о дальних странах, приходили за советом в самых разнообразных делах.
Махмуд для каждого находил доброе слово и каждому был рад помочь. Таджихон угощала гостей пловом и чебуреками, дынями и персиками. Юсуп разносил зеленый чай и внимательно прислушивался к разговорам взрослых.
Однажды к Махмуду пришел какой-то молодой человек и сказал:
— Я много слышал о ваших знаниях и мудрости и хочу просить совета. Мне двадцать три года, но я не знаю, как мне следует жить: что делать и чего избегать, что говорить и о чем молчать. Я прочитал много толстых книг, но ни в одной не нашел прямого и ясного ответа.
— А кто вы? Пастух, земледелец или ремесленник?— заботливо спросил Махмуд.
— Нет,— ответил гость.— Я сын богатого бая. Я ничего не делаю, а только думаю, чем бы мне заняться.
Махмуд внимательно посмотрел на него, помолчал и убежденно сказал:
— Хорошо. Я дам вам только один совет, какого не давал никому. Следуйте ему и будьте спокойны. Никогда не ешьте мясо трехцветной козы. Это для вас самое главное.
Гость ушел довольный, а Юсуп спросил:
— Дядя Махмуд, я понимаю почти все, что вы говорите. Вы подробно рассказываете людям, как и где лучше копать арыки и каналы для орошения полей. Вы объясняете, что нужно делать, чтобы уберечь скот от падежа, а садовые деревья от болезней, но этот совет мне непонятен.
— Видишь ли,— сказал Махмуд,— этому здоровому бездельнику идет уже третий десяток. Если он до сих пор ничего полезного не делал и ничего не хотел делать, то и впредь от него никакого толку не будет. Вот я и сказал ему: «Не ешьте мясо трехцветной козы». Теперь он, по крайней мере, знает, чего ему не делать. Видал, какой он довольный пошел? Большего этот бездельник не заслуживает. Дело нужно выбирать себе с детства. Вот ты, например, уже научился метать петли и пришивать карманы, тебя можно послать за нитками, и ты не принесешь гнилых... Да, скажи-ка мне, что нового ты узнал в городе и на базаре?
— Большие новости! — Юсуп обрадовался вопросу; ему показалось, что он может рассказать много интересного.— Из Золотой Орды пришел караван с дорогими мехами, а из Персии — с шелковыми тканями. На базар приехал китайский фокусник. У него такая круглая шапка, он вынимает из нее всякие ленты, платки и даже живую курицу.
— Ну, а что ты узнал сегодня из книги Абу-Рейхан аль-Бируни?
— Там нет больших новостей. Там написано только, что Земля и другие звезды кружатся вокруг Солнца. Я еще не читал дальше, но, кроме этого, пока ничего не узнал.
— Что же,— спокойно заметил Махмуд,— самую большую новость ты узнал именно из этой книги. Новое никогда не бывает большим, и не каждый его сразу замечает. Зоркий человек видит верблюда в пустыне, когда он еще меньше мухи. Потом верблюд приближается и становится с собаку, а потом он становится большим, как верблюд. Но это уже не новость. Это просто верблюд. Когда-нибудь люди, возможно, побывают на дальних звездах, и это случится потому, что они будут хорошо знать ту маленькую новость, которую ты узнал из книги великого Бируни. Я не зря дал тебе ее читать. Ты должен учиться.
— Это трудно,— пожаловался Юсуп.— В книгах много непонятного.
— Правильно,— сказал Махмуд.— Учиться нелегко. Кое-кто даже и не представляет, как это трудно. Ведь ученье отличается от всякой другой работы. Можно попросить, чтобы за тебя принесли дрова для очага, нарвали яблок или даже выкопали колодец. Но никого нельзя просить, чтобы за тебя выучили стихотворение или прочитали умную книгу, потому что стихотворение будешь знать не ты, а другой, и мысли мудреца останутся тебе неизвестны. Учиться ремеслу тоже нелегко, но ты — молодец! Завтра я научу тебя пришивать воротник. Ты не жалеешь, что выбрал скорняжное ремесло?
— Не жалею,— сказал Юсуп.— Мне нравится.
— Мне тоже,— улыбнулся Махмуд.— Ведь самое главное, по-моему,— это чтобы людям было тепло оттого, что ты живешь на свете.
Мавзолей героя
Прекрасно слово, ибо в слове
оставит память человек.
Синдбад-наме
Махмуд-Пахлаван прожил почти восемьдесят лет и умер в 1326 году. Шли годы, десятилетия и века, а молва и легенды о нем все шире распространялись в народе; память об отважном скорняке и веселом острослове жила в сердцах многих поколений простых тружеников Хорезма, Туркменистана и Кара-Калпакии.
