Эдвард Игер - Волшебство наполовину
Но тут вышла мисс Мами Кинг и начала им говорить, что маленькая чудесная волшебница живет в самом большом пурпурном бутоне наперстянки, а от подобных разговоров детей воротит. И они послушали ее только из вежливости, а затем уныло побрели назад и уселись на крыльце собственного дома.
Так они и сидели и не могли придумать ничего интересного, и ничего не происходило, и именно в этот момент Джейн стало все настолько противно, что она громко сказала:
— Хоть бы что-нибудь загорелось, что ли!
И остальные были потрясены таким кощунством, но еще больше они были потрясены, когда услышали то, что далее последовало.
А услышали они ни что иное как пожарную сирену!
Мимо них пронеслись машины — пять штук: машина, качающая воду — мотор ее страшно дымил, как вообще в те времена дымили моторы, — машина начальника пожарной службы, машина с баграми, машина с лестницей и машина химической службы!
Марк, Катрин и Марта посмотрели на Джейн, а Джейн посмотрела на них — и глаза у нее были круглые от удивления. А затем дети бросились следом.
Пожар был далеко — в восьми кварталах отсюда — и у них ушло много времени, чтобы добраться туда, потому что Марте нельзя было самой переходить улицу и она не так быстро бегала, как остальные; так что им приходилось поджидать ее на всех перекрестках.
И когда они наконец добежали до дома, возле которого остановились пожарные машины, то оказалось, что горит вовсе не дом. Горел домик для детских игр на заднем дворе, самый удивительный домик для игр из всех, которые дети когда-либо видели, — двухэтажный, с окошками, как в мансарде.
Все вы прекрасно знаете, что такое смотреть на пожар, — из окон вырываются яркие языки пламени, и самое замечательное — это когда обрушивается крыша, или того лучше — когда есть какая-нибудь башенка и она падает, проламывая крышу. У этого детского домика была башенка, и самым прекрасным был момент, когда она обрушилась, с треском проломив крышу и подняв целый сноп искр.
И поскольку это был детский домик, то есть такой же маленький, как сами дети, то все выглядело так, будто пожар был устроен специально для них. К тому же оказалось, что девочка, которой принадлежал этот домик, была без сомнения избалованной и капризной, ее звали Женевьева и у нее были длинные золотые локоны, которые, наверно, никогда не знали ножниц; так что все получилось, как надо. Более того — дети подслушали, как ее отец сказал, что купит новый домик для игр за деньги, полученные по страховке.
Так что, в общем и целом, у всех четверых не было причин для каких-либо иных чувств, кроме как чувства глубокого удовлетворения, — его-то они и испытывали, когда стояли, тяжело дыша, и глядели, как пожарники героически сражаются с огнем, оставаясь при этом абсолютно невозмутимыми, что характерно для всех пожарников мира.
И только когда последний язык пламени погас и вместо домика для игр взору предстал один черный, обгорелый остов, мокрый и еще дымящийся, — только тогда Джейн почувствовала свою вину и ее радость тоже почернела.
— Ох, что ты наделала! — прошептала ей Марта.
— Я не хочу об этом говорить, — сказала Джейн. Но она направилась к женщине, которая, кажется, была нянькой золотоволосой Женевьевы, и спросила о том, как это все началось.
— Все вдруг как полыхнет, ну прямо как Четвертое Июля[4]! — сказала нянька. — И я так думаю, — добавила она, с большим подозрением глядя на Джейн, — что это поджог! А ты, девочка, что здесь делаешь?
Вместо ответа Джейн развернулась и пошла со двора, стараясь держаться как можно прямее и не побежать. Вся троица последовала за ней.
— Джейн что, волшебница? — прошептала Марта на ухо Катрин.
— Не знаю, но думаю, что да, — прошептала Катрин в ответ.
Джейн сердито посмотрела на них. В молчании они миновали два квартала.
— И мы тоже волшебники?
— Не знаю. Я боюсь даже думать об этом.
Джейн сердито посмотрела на них, и они снова замолчали. Но на сей раз терпения у Марты хватило лишь на полквартала.
— А нас не сожгут как ведьм?
Джейн взвилась от ярости.
— Я желаю… — начала она.
— Не смей! — чуть ли не взвизгнула Катрин, и Джейн побледнела, плотно сжав губы, и пошла быстрее. Чтобы остальные не отстали, Марк заставил их прибавить ходу.
— Так не пойдет. Мы должны все это обсудить, — сказал он Джейн.
— Да, обсудить, — сказала Марта, уже не с таким испуганным видом. Она питала большое уважение к Марку, потому что он был мальчиком и знал абсолютно все.
— Вопрос в том, — продолжал Марк, — был ли это просто несчастный случай, или это мы так хотели стать волшебниками, что у нас что-то вдруг получилось. Значит, надо, чтобы каждый из нас попробовал загадать желание. Тогда все станет ясно.
Но Марта заупрямилась. С Мартой никогда не договоришься. Иногда она ведет себя по-взрослому, как и все остальные, а иногда она ну просто маленький ребенок. Теперь она была маленьким ребенком. Губы ее задрожали, и она сказала, что не хочет загадывать желание и ни за что его не загадает, и вообще было бы лучше, если бы с ними вовсе ничего не произошло.
Посоветовавшись, Марк и Катрин пришли к выводу, что эти слова можно было бы счесть за желание Марты, но что, похоже, оно не сбылось, потому что иначе бы они ничего не помнили про это утро, а они помнят, и даже очень хорошо. Но в порядке проверки Марк повернулся к Джейн.
— А что мы сегодня делали? — спросил он.
— Смотрели на пожар, — горько сказала Джейн, и тотчас, словно в подтверждение ее слов, мимо пронеслись пять пожарных машин, направлявшихся к себе в пожарное отделение.
Так что затем Марк без особого подъема пожелал, чтобы его туфли превратились бы в семимильные сапоги-скороходы, но когда он попытался шагнуть на семь миль, оказалось, что так они не шагают.
Катрин пожелала, чтобы явился Шекспир и поговорил бы с ней. Она забыла сказать, когда именно это должно произойти, но, прождав минуту, в течение которой Шекспир так и не появился, они решили, что он, наверно, вообще не придет.
В общем, похоже, что если кто среди них и был волшебником, так только Джейн.
Но сколько они ни пытались, они не смогли заставить Джейн загадать еще какое-нибудь желание, пусть даже маленькое и безобидное. В ответ на все их уговоры она просто упорно трясла головой, а когда уговоры низвелись до прямых оскорблений, она даже слова не проронила, что было абсолютно не похоже на Джейн.
Когда они вернулись домой, она сказала, что у нее болит голова, ушла в свою комнату и закрылась. Она даже не вышла на ланч и пробыла у себя весь день, где она поговорила только с кошкой по имени Кэрри и в раздумии опустошила целую коробку бисквитов. Мисс Бик уж и не знала, что с ней делать.
Вернувшись с работы, мама сразу поняла, что дома что-то не так. Но, будучи человеком чутким, она не стала ни о чем расспрашивать.
За ужином она объявила, что вечером ее дома не будет. Джейн даже не подняла на нее глаз, пребывая в состоянии молчаливого размышления, но остальных это заинтересовало. Детям всегда хотелось думать, что у их мамы бывают всякие удивительные приключения, но такое случалось редко. В этот вечер она отправлялась навестить тетю Грейс и дядю Эдвина.
— А зачем? — поинтересовался Марк.
— Они были очень добры ко мне после смерти вашего отца. И они очень добры к вам.
— Дарят полезные подарки! — презрительно обронил Марк.
— А тетя Грейс скажет тебе: «Попробуй, пожалуйста, этот маленький шоколадный тортик, такого ты еще не ела, я сама его сготовила»? — поинтересовалась Катрин.
— Нехорошо смеяться над вашей тетей Грейс. Не знаю, что сказал бы на это ваш папа.
— Папа тоже над ней смеялся.
— Это разные вещи.
— Почему?
Такого рода разговор был детям всегда очень интересен и мог бы продолжаться вечность, поскольку касался их самих, но взрослые к подобным разговорам почему-то относились иначе. Мама положила ему конец, отправившись к тетушке Грейс.
Когда она ушла, снова стало происходить что-то странное. Джейн то появлялась в комнате, где они сидели, то исчезала, а они, взяв карты, играли в малоинтересного подкидного, пока не почувствовали, что начинают сходить с ума.
Марк наконец взорвался:
— Почему ты нам ничего не скажешь?
Джейн покачала головой:
— Не могу. Вы не поймете.
Естественно, что это еще только больше всех разъярило.
— Она думает, что раз она волшебница, то значит, всех умнее! — сказала Марта.
— Я думаю, что она вовсе не волшебница! — Это сказала Катрин. — Только она боится, что так оно и есть, и потому не загадывает желания.
— Нет, волшебница! — не очень убежденно воскликнула Джейн. — Только я не знаю — почему или насколько. Это все равно, что отсидеть ногу, — от нее ни пользы, ни радости. Я боюсь даже думать о желании. Я вообще думать боюсь!
