Ольга Гурьян - Повесть о Великой стене
— Что это за подвиг, который разбойники называют презренным, а приближенные князья — геройством? Что он должен будет делать завтра, когда Цзин Кэ выполнит дело, для которого взял себе У-яна в помощники? О, как трудно думать! И не у кого спросить, и какой тяжестью давят сердце сомнение и неизвестность!
Мальчик шел вперед, ничего вокруг себя не замечая и вое думая о том, сумеет ли он поступить правильно, когда наступит решительное мгновение. Так, незаметно, забрел он в небольшой тупичок и, наверное, стукнулся бы лбом в стену, преграждавшую дорогу, если бы вдруг что–то легонько не стукнуло его по затылку и к его ногам не упал бы огрызок яблока. У-ян остановился и с удивлением уставился на него. Потом поднял голову и увидел ветви яблони, свесившиеся через забор. На одной из этих ветвей сидела девочка лет десяти, грызла яблоко и смотрела на него.
— Как тебя зовут? — спросила девочка. — Что ты так глупо смотришь? Можно подумать, что ты спишь стоя, а все твои мысли улетели на луну.
Она выговаривала слова не совсем так, как говорили люди в стране Янь, но, наморщив лоб и немного подумав, У-ян все же понял ее и ответил:
— Я Цинь У-ян, знаменитый силач.
— Ах! — ответила девочка.
И оба замолчали, глядя друг на друга.
Вдруг девочка спрыгнула с ветви прямо на улицу, ткнула У-яна пальцем в плечо и сказала:
— Ты правда очень сильный. Как из бронзы кожа, из камня кости. Давай играть!
— Нет, — ответил У-ян. — Мальчикам нельзя играть с девочками. От этого у них делаются цыпки на руках.
— Это неправда! — крикнула девочка. — Я всю жизнь играю с мальчишками, а руки у меня чистые. Давай поиграем.
— Ты уже большая, а хуже маленькой, — сказал У-ян. — Во что же ты хочешь играть?
— Давай бороться, — сказала девочка.
— Нет, — ответил У-ян, — я очень сильный и могу тебя нечаянно убить.
В то же мгновение перед ним мелькнул маленький крепкий кулак и так неожиданно и ловко ударил его, что У-ян сел прямо в кучу мусора.
— Меня зовут Лин–лань! — крикнула девочка. — И я тебя поколотила!
С этими словами она схватилась за ветку, взобралась на стену и исчезла.
Нелегко было найти дорогу обратно в гостиницу. Иные из встречных говорили на непонятном У-яну циньском наречии, других он сам сбивал с толку, в рассеянности спрашивая: — «Что это за улица, где живет Лин–лань?» — вместо того чтобы спросить: «На какой улице гостиница, где останавливаются иноземные послы?»
Было уже совсем темно, когда он вернулся к своим спутникам и узнал, что Мын Цзя благосклонно принял дары, доложил вану о приезде яньского посла и уведомил Цзин Кэ, что торжественный прием назначен на завтра.
Всю эту ночь Цзин Кэ простоял, уткнувшись лицом в стену.
«Путь окончен, — думал он. — Путь окончен. — И все старался подумать о чем–нибудь другом и опять думал: — Путь окончен».
Так невыносим был страх перед тем, что ему предстояло совершить, что, казалось, легче было умереть, чем дожить до завтра. Наутро словно что–то оборвалось в нем, и он почувствовал спокойствие и решимость, будто сам себя взял за руку и повел вперед, и уже не было страха.
Когда слуги пришли помочь ему облачиться в парадные одежды, они изумились, увидев, как за одну ночь исхудало его лицо, втянулись щеки, оскалились зубы и глаза сверкали, как у попавшей в западню крысы.
ЦЗИН КЭ ВРУЧАЕТ ПОДАРКИ
Глаза Цзин Кэ сверкали и руки были холодны, как лед, когда слуги пришли помочь ему облачиться в парадные одежды. С ног до головы вымыли его горячей водой, надушенной травами. Его облачили в драгоценный халат цвета неба после грозы. На этом халате всеми цветами были вышиты морские волны и облака, а между ними скользили длиннолапые драконы, похожие на охотничьих псов. Подвески из молочно–белого нефрита, резанные в виде слонов, звенели на широком поясе. Шапка была приколота к волосам шпилькой из нефрита и золота.
Цэин Кэ подали ящик с головой Фань Юй–ци. Он ухватился за него с такой силой, что побелели суставы, переступил ногами и пошел вперед, как деревянный. За ним У-ян нее шкатулку с картой яньских земель, свернутую свитком, в которой закатан был отравленный кинжал. Так они явились в приемный зал саньянского дворца.
Пятьсот шагов была длина этого зала и пятьдесят — его ширина, и пятисот дней не хватило бы рассмотреть его чудеса. На потолке золотом и лазурью был воспроизведен небосвод с солнцем, месяцем и пятью планетами, с четырьмя священными зверями, символами четырех сторон света: темной черепахой на севере, лазурным драконом на востоке, красной птицей на юге и белым тигром на западе. Вдоль стен плыли на морях Блаженные острова, и так велико было искусство создавшего зти картины художника, что нельзя было отличить живых танцовщиц от сотворенных кистью иечно юных красавиц, в вечно застывшем движении извивавшихся в танце струящихся покрывал. Лаковые колонны чередовались с бронзовыми курильницами в виде бегемотов, единорогов, сказочных филинов, слонов и соколов — чжэн. На спинах у них были чаши, в которых курились благовония, и голубой дым, свиваясь клубами, колебался, качался в воздухе, дурманя головы, застилая глаза. Но Цзин Кэ ничего не видел, ничто его не поражало, и нестерпимый ужас нес его вперед, будто на облаке.
Пройдя положенное число шагов, Цзин Кэ и его спутники преклонили колени и склонили в земном поклоне головы. Поднявшись, ступили они и вновь пали на землю, и вновь поднялись, и снова склонились. А когда они вновь хотели ступить, то «Стойте!» — раздался голос, высокий, хриплый, будто волчий лай, пахнущий смертью и падалью.
Цзин Кэ поднял глаза и прямо перед собой увидел на литом золотом троне невысокого худого человека с горбатым орлиным носом, с выпуклыми, как у осы, желтыми глазами. На нем был небрежно накинут простой халат, распахнутый на груди, узкой и выпуклой, будто куриной. Это был Чжэн–ван, гроза государей Поднебесной, о котором говорили, что в заботах о своей стране он не жалеет трудов, вплоть до того, что одевается вечером и ест ночью.
Выступил вперед Мын Цзя, красивый и женственный, внук, сын и брат знаменитых полководцев, любимый советник вана, и заговорил:
— О государь! Яньский ван дрожит перед вашим могуществом. Чтобы доказать свою преданность, он отрубил голову мятежному Фань Юй–ци и прислал ее вам вместе с картой своих владений. Вот посол, явившийся, чтобы выслушать вашу волю.
Чжэн–ван протянул руки, и Цзин Кэ преподнес ему ящик с головой Фань Юй–ци, а У-ян — шкатулку с картой.
Они вместе приблизились к ступеням трона, но, в то время как лицо Цзин Кэ было неподвижно, как лицо изваяния, У-ян вдруг побледнел и задрожал.
— Что с ним? — угрожающе спросил Мын Цзя.
Но Цзин Кэ, перебив его, обратился прямо к Чжэн–вану:
— Не обращайте на него внимания, великий ван. Мы грубые люди, уроженцы севера, никогда не видели Сына Неба, поэтому он и дрожит. Ведь он всего мальчишка.
— Возьмите у него карту, — сказал ван.
Цзин Кэ вынул карту из шкатулки и, подавая вану, раскатал свиток. Тут обнаружился кинжал.
Глаза вана выкатились от изумления, а Цзин Кэ в тот же миг левой рукой схватил его за рукав, а правой поднял кинжал и нанес удар. Ван вскочил и рванулся, кинжал скользнул по шелку и не достал до тела. Ван рвал рукав из рук Цзин Кэ, но, не вырвавшись, схватился за меч.
Это не был обычный короткий бронзовый меч, а один из недавно вошедших в употребление длинных железных. Чтобы вынуть его из ножен, нужны были место и размах. В узком пространстве между троном, колоннами и высокой ширмой, ограждающей трон, сделать это не удалось.
Цзин Кэ тянул вана к себе за рукав, а ван метался из стороны в сторону, стараясь спрятаться за колонной. Все это случилось так быстро, что присутствующие растерялись. Все они были безоружны, так как, по закону, никому не разрешалось иметь при себе оружие в присутствии вана, а вооруженная стража находилась снаружи дворца и без приказа не смела войти.
Ван вырывался из рук Цзин Кэ, а Цзин Кэ тащил его к себе и старался ударить кинжалом, а сановники хватали Цзин Кэ голыми руками и не могли удержать, и посмотреть на это со стороны — казалось бы, что это детская игра, и страшно и смешно было бы глядеть, как все они толкутся в узком пространстве вокруг трона. Вдруг девушка–певица запела пронзительно:
Халат из тонкого шелка можно порвать, оторвать,
Через высокую ширму можно скакнуть, перепрыгнуть,
Перекинув за спину ножны, можно вытащить меч и рубить.
Цзин Кэ не понял этих слов, потому что она пела на наречии цинь, но Чжзн–ван понял. Рванув, отодрал рукав халата, перепрыгнул через ширму, очутился в свободном пространстве я, перекинув ножны через плечо, вытащил меч. В то же мгновение только что вошедший дворцовый лекарь Ся У-цзюй бросил в глаза Цзин Кэ мешок с лекарствами. Цзин Кэ покачнулся, а ван взмахнул мечом и отрубил ему левую ногу. Падая, Цзин Кэ метнул кинжал, промахнулся, кинжал вонзился в колонну и высек искры из бронзовых ее украшений. Ван снова ударил мечом. Пена выступила на его губах, и он снова ударил. Он нанес Цзин Кэ восемь ран. Тогда приближенные накинулись на Цзин Кэ, заглушили слова на его губах и дыхание в горле, душили, рвали, пинали ногами и наконец прикончили. Так Цзин Кэ своей жизнью рассчитался с наследником Данем.
