Станислав Хабаров - Остров надежды
Сидеть в камере скучно. Сидеть в камере долго. Поэтому они продолжали и тему про любовь. И оказалось, у Мотина собственная, гносеологически-эволюционная теория: любовь – чувство из необходимости. Когда-то, мол, на Земле трудно было выжить и существовал отбор: выживали там, где возникла «любовь», жертвовали собой для семьи, и феномен закрепился, его-то и обозвали любовью.
– Выходит, любовь из скудости?
– Из жертвенности для других. Она и спасла мир.
– Но говорят, что спасёт мир красота.
– Это подмена понятий. У древних космос – синоним гармонии и красоты. Выходит, космос и спасёт мир. Пожалуй, это нам ближе.
Сквозь дрёму слушал Жан их безответственную болтовню. Насчёт красоты были у него свои идеи.
«Давайте танцевать от печки,» – мог бы заявить он. А «печкой» служило для него вычитанное сообщение о том, что наложили как-то друг на друга тысячи негативов случайных лиц и получали массовый портрет, и он получился красивым. По сути дела осреднили отклонения и вышел идеал. И вышло красивый – средний, а вовсе не исключительный, и в поиске среднего и весь механизм отбора. Тот самый, что каждый считает сокровенным для себя, сакрально-индивидуальным, интимным. А в нас, внутри нас записан фоторобот, что дал сигнал поиска.
Жан думал об этом и даже к выводу пришёл, что существует твой геном, который и требует дополнить твой гаплоидный набор до диплоидного генома – идеала. А механизм? Очень прост. Существует система контроля ошибок ДНК при копировании. Она словно ОТК[19] отбраковывает отклонившуюся генетическую цепь и требует переделать брак. Она выбраковывает геномы соседствующих видов, мешая появлению межвидовых монстров. Вот отчего не могут скрещиваться слоны и гиппопотамы.
Конечно, конкретных деталей Жан не знал и думал даже посвятить свою жизнь разработке этой гипотезы. Но суть в том, что мы стремимся к среднестатистическому видовому идеалу и так и тянемся к тем, кто дополнит нас до видового совершенства. Итак, загадка объяснения природы красоты – в системе комплементарного контроля.
Конечно, немало поправок вносит жизнь, твой склад ума, твоя нервная система, все то, что составляет человеческий тип. Тогда же, коротая время в сурдокамере, Сергей и Софи безответственно рассуждали о любви.
– Но если любовь появилась в нищете, – ворковала Софи, – она отомрет при избыточности.
– Отнюдь. Возможен суррогат любви, да и вообще она так медленно возникала, что будет также медленно отмирать.
– И мы не останемся без любви? Я о человечестве…
– Ни за что!
В станции, хотя и не велось особенных разговоров, что-то в атмосфере присутствовало и формировалось и настораживало Жана. Он чувствовал, приближение опасного феномена любви и чего-то иного, пока им не распознаваемого.
Перед сном Шахразада-Софи рассказывала сказку, а после они разлетались по спальным местам. Каждый вёл себя при этом по-своему. Жан с ходу залетал в спальный мешок и тут же засыпал, и Софи звала его ещё «птичкой-ласточкой». Для себя она придумала ритуал. Она сравнивала увиденное с древними историями. Так в памяти её застрял миф-история про гору Каф – горную цепь, опоясывающую землю у мусульман, а ведь вся упомянутая земля в далёкие времена и составляла всего лишь пространство между городами Басра, Багдад, да разве что ещё Мисром, как называли тогда Каир. И теперь (это сама она увидела) легко убедиться, что горы вокруг этих мест составляли и впрямь единую цепь – Гималаи, Памир, Кавказ…. или вспомнила из библии, что «вся вода, что была в реке, превратилась в кровь, и рыбы в реке погибли. Вода стала скверно пахнуть, и египтяне не смогли пить эту воду…» И теперь она с орбиты увидела взрывное размножение ядовитых водорослей: то там, то тут, то в море, то в озере. Сначала вода, зацветая, делается желтой, потом краснеет, становится алой в конце концов. Знаменитые красные приливы в морях, реках, озерах. Погибает всё – ядовитые вещества в воде по эффекту напоминают яд кураре… И казавшиеся выдумками мифы в большинстве своём оказывались верными гипотезами.
Потом Софи обязательно прощалась с Землей. Она наблюдала из ПхО, как на Земле наступал очередной вечер с заходящим солнцем, и уплывала к себе с последним закатным лучом. Но даже очутившись в спальнике, она долго не могла заснуть и размышляла о том, о сём. О Жане. Этот маленький догматик «профессор» по-своему мудр, как гном, а его наивные теории тоже совпадают с мифами.
По древнегреческой легенде первые люди были обоеполыми; Зевс рассек их пополам и рассеял половинки по свету. Они ищут свои комплементарные половинки, дополняющие геном. Только этот догматик с линейкой и счётами недалеко далеко уйдет, оценивая красоту. Впрочем и она понимала, что есть какие-то физические основы. Проверять алгеброй гармонию, разложить сложное на составляющие. В этом самом, пожалуй, и есть призвание науки. Но бывает ведь и уродливая красота, встречаются страшные и прекрасные цветы, а у орхидеи на станции в первый же день опали лепестки.
Мысли Софи перед сном всегда путались. А о чём теперь думает Сергей? Он с какой-то тоской смотрел перед сном в иллюминатор. Наверное вспомнил кого-то, оставшегося на Земле? Наконец, кто-то тихо запел для неё голосом Ренаты Тебальди, и Софи провалилась в сон. Однако сон её был поверхностным.
Как ни старался, как ни штопал тришкин кафтан Сергей, отключая одни исправные кабели и подключая их к нужному оборудованию, их ограниченный запас оставлял ему слишком мало возможностей. Ещё везло, что разъёмы были всего трёх типов и в большинстве случаев подходила ответная часть, но исчерпав возможности, ему приходилось избирательно подключать одно, отключая на время другое.
Памятуя о принципе занятости (увлекать «пассажиров» делом), он время от времени на глазах Софи подплывал к иллюминаторам. Но Земля обычно пряталась за занавеской облачности, и удачные моменты, как в этот раз, были редки.
В иллюминаторе была яркая Земля. Облачности не было. Под станцией проплывала Африка. Справа по полёту вытягивался носорожий африканский рог, за ним Красное море – вытянутая щель, что пока не велика, но со временем станет океаном.
Легендарное, Красное. Ни одна река не несёт в него своих вод, а по новейшей теории она сама её генерирует. Вода выделяется из мантии в рифтовых зонах. В пустынях, самых засушливых районах мира, под песком, в местах, где были древние рифты, обнаружили чистую пресную воду.
Так учила теория, и они должны были в батискафе опуститься в щель Красного моря, что расходится на несколько сантиметров в год и непременно со временем превратится в океан. Он разделит Азию и Африку. (Обязательно разделит. И правильно. Части света должны быть естественно разделены. Так удобнее их изучать.)
В этом месте, где ширина моря наибольшая (307 километров), они опускались на глубину свыше двух километров у океанического подводного хребта во впадину с концентрированным морским рассолом. Мотин – пилот глубоководного батискафа. Это было его первым самостоятельным погружением. А теперь он вознёсся над этим местом. Не успев поздороваться, пришлось прощаться. Они летели над Землёй со скоростью 7,58 километра в секунду.
– Как твои рыбки?
– Прекрасно.
«Хорошо, хоть тебя не обзывают рыбкой».
– Живут.
Жан перенёс и устроил в каюте привезенный «Биотерм». У прибора имелось своё автономное питание, а еды питомцам пока не требовалось. Воздух в аквариуме слился в один центральный пузырь, и вокруг него, как спутники около Земли, кружились пучеглазые «рыбки» – головастики. Если «Биотерм» как следует встряхнуть, но так, чтобы пузырь не развалился, он начинает шевелиться словно живой, а вокруг непрерывно крутятся головастики. Вероятно, они принимают воздух за поверхность воды и поворачиваются к нему спинками. Опыт, полученный по наследству, они принесли с собой, потому что сами вылупились из икры в космосе.
В «Кванте-2», где Жан устроил свой живой уголок, по сути дела, была выставка приборов для выращивания растений. Приборы эти называли по-разному: «Оазис», «Фитон», «Малахит» и «Светоблок». В них, используя разные методы и средства, выращивали растения. Были опробованы гидропонные и аэропонные способы, когда корни обнажены и орошаются растворами из форсунок. Специалисты меняли обменные процессы (газо, водо, ионный обмен), однако растения не росли, и погибали рано или поздно. При этом у них уменьшались размеры и форма листьев (грибы вообще вырастали без шляпок).
Послеполетные исследования подтверждали изменения формы клеток, утончение клеточных оболочек, изменения стеблей растений по сравнению с контрольными. Но вот на «Салюте-7» в «Фитоне-3» были пройдены все стадии развития и получен урожай арабидопсиса.
Неприхотливая сорная травка сыграла роль «ботанической космической дрозофилы». Её короткий интервал (от прорастания до плодоношения не более 20–30 суток) позволял проследить на орбите все стадии развития. На питательной среде (чаще агар-агар) привозили проростки растений, они вырастали, цвели, плодоносили, давали потомство уже на Земле, которое изучали, и появилось множество публикаций, хотя дело практически не двигалось. При всём обилии «Светоблоков» с хитроумными устройствами орошения о выращивании овощей из семян пока не было и речи.
