Глория Му - Детская книга для девочек
И секретный агент, она же Поля Рындина, она же Геля Фандорина, не откладывая, прямо за ужином принялась задавать вопросы. Первым делом поискала виновницу своего провала – кошка с самодовольным видом восседала на коленях Василия Савельевича и время от времени капризно мяукала, требуя подачек. Суровый прапрадедушка, сюсюкая, кормил бессовестное животное прямо с вилки. Ну, просто умереть-уснуть! Геля хмыкнула и спросила:
– Папа, а почему ты все же обзываешь кошку Силами Зла?
Ответила Аннушка, которая как раз, пыхтя, притащила пыхтящий самовар почти с нее же размером:
– Это у Василь Савельича юмор такой – английский. Как скажет что, так мороз по коже.
– А, я знаю! – обрадовалась Геля. – Gallows humour называется.
– Да как ни назови – все одно ведь пакость! – Аннушка, похоже, и кошку недолюбливала, и черный юмор не одобряла, вот и разразилась настоящей обличительной речью: – Едва объявилась эта зараза в доме, так никакого спасу от нее. Некраденый-то кусок быстро приедается, она и давай на кухне у меня из-под рук тащить! Уж и веником ее, и полотенцем гоняла, но нет-нет да и не досчитаюсь чего. Я к доктору – уймите, говорю, кикимору свою, мочи нет терпеть. А он: «Да что вы, Анна Ивановна, какое беспокойство от малюсенькой кошечки?» – Ах, так, – говорю, – а кто говядины полфунта скрал? Шпалеры кто ободрал в передней? А обивку диванную кто изорвал, уж не вы ли? А вазу кто разбил, ту, что Аглае Тихоновне на день ангела подарили? Да это не кошка, а, стесняюсь сказать, силы адовы! Ему все смех. – Аннушка сердито передразнила доктора: – «Прекрасная идея, – говорит, – прек-расная, так и назовем нашу кошечку – Силы Зла, и будут ответы на все ваши вопросы. Кто сметану съел? Силы Зла. Кто Полю исцарапал? Силы Зла. Кто пальму повалил? Силы Зла. Что там у вас дальше по списку?» – Да вы что, – спрашиваю, – совсем ума решились? Мало что притащили в дом черную кошку, так еще прозвание ей такое гадкое хотите дать? Но ему разве что втолкуешь? Только хохочет. А эта тварь – и без того ведь несносная, с каждым днем все наглее, – Аннушка с осуждением покачала головой, собрала грязные тарелки и понесла на кухню.
– Сами вы, Анна Ивановна, знаете ли… Вот что я вам скажу! – крикнул ей вслед раздосадованный доктор, нежно наглаживая Силы Зла.
– Папа, а откуда ты ее… притащил? – Геля не собиралась выслушивать очередную перепалку между Аннушкой и Василием Савельевичем – про кошку было куда как интереснее.
Но доктора снова опередили с ответом.
– Этого никто не знает, – загадочно улыбнулась Аглая Тихоновна.
– Ты меня разыгрываешь, так не может быть! – обиделась Геля, но Аглая Тихоновна рассказала вот что.
В тот день Василий Савельевич вернулся домой очень поздно, почти к полуночи – точно как сегодня. Сутки мотался по больным, ужасно устал – едва нашел силы снять пиджак, а шляпу и саквояж так и вовсе бросил прямо на диване в столовой.
Поля уже спала, но Аглая Тихоновна и Аннушка, конечно, тут же бросились заботиться о докторе, поить его чаем, но вдруг – как только часы пробили полночь – докторский саквояж взвыл, свалился с дивана и запрыгал по полу.
Василий Савельевич даже чашку выронил от удивления, Аннушка взвизгнула и закрестилась – саквояж издавал поистине душераздирающие звуки (в этом месте Геля покивала, с неприязнью поглядывая на кошку, – и как только такая милая с виду зверушка может так отвратительно и жутко вопить?). Аглая Тихоновна (как самая рассудительная из всех, мысленно прокомментировала Геля) храбро подкралась к саквояжу и расстегнула замочек. В ту же секунду оттуда вылетела маленькая черная молния, вскарабкалась по занавеске на карниз и там обернулась взъерошенной кошкой.
Василий Савельевич так громко хохотал, что зверек перепугался еще больше и сиганул на горку, стоящую в углу, разбив пресловутую дареную вазу.
Аннушка взялась было за веник, чтобы прогнать незваную гостью, но доктор не позволил – к кошкам он питал слабость.
– Но как же она оказалась в саквояже? – озадаченно спросила Геля.
– Видишь ли, кошки тоже питают определенную слабость к врачам. Из-за лекарственного запаха, – объяснил Василий Савельевич. – Они любят не только валерьянку, что общеизвестно, но и другие травки и микстуры. Вот Силы Зла и забрались в мой саквояж. А я так устал, что и не заметил.
– И хоть бы кошка была путная – толстая да ласковая, – посетовала Аннушка, – а то ведь огрызок злобный. Кроме доктора, никого к себе не подпускает, шипит гадюкой, ворует, да кусается еще хуже всякой собаки!
Доктор презрительно хмыкнул, и от этого Аннушка совсем разошлась:
– Что вы хмычете, что вы хмычете, вот ни стыда ни совести! Ведь барышню чуть не угробила ваша гадина, а вам и горя мало!
– Будет тебе, Аннушка, браниться. Так нельзя, – укоризненно прервала девушку Аглая Тихоновна, – то, что произошло с Полей, – несчастливая случайность, и винить в этом бедную бессловесную тварь – глупо и жестоко.
Глава 7
Кошка, будто обидевшись, вырвалась из рук Василия Савельевича и скрылась. Доктор хмурился. Аннушка сердилась. Аглая Тихоновна была явно огорчена. А Геля – Геля изнывала от любопытства.
Так это, значит, из-за кошки с Полей случилось несчастье? Умереть-уснуть, как интересно!
Но вечер вопросов и ответов, похоже, закончился.
Спохватившись, что время за полночь, Василий Савельевич отослал Полю, то есть Гелю – ах, неважно! – спать.
Но секретный агент Фандорина твердо решила разузнать все до конца (иначе ведь все равно не уснуть). Дождавшись, когда Аннушка принесет обязательный стакан молока на ночь, схватила ее за руку:
– Аннушка, миленькая, хорошенькая, расскажи мне про тот день. Как я упала? И при чем тут кошка? И что…
– Ну, застрекотала! – Аннушка улыбнулась. – Сорока как есть, сорока-трещотка, – но тут же прошептала, опасливо оглянувшись на дверь: – Неужто и впрямь ничего не помните?
– Ни вот столечко! – уверила ее девочка.
– Да и стоит ли рассказывать? Вдруг разволнуетесь, да худо вам станет, да снова головка заболит? – словно бы сомневалась Аннушка, но сама уже присела на край кровати, и Геля поняла – расскажет, непременно расскажет! Чтобы окончательно рассеять ее сомнения, сказала, напустив на себя важный вид:
– Разве ты не помнишь, что говорил папа? Нужно мне все рассказывать, и тогда память непременно вернется. Не-пре-мен-но!
Аннушка хихикнула:
– Бог с вами. Слушайте. Только рассказывать-то особенно и нечего.
В ту пятницу вы из гимназии вернулись и бегом в столовую, с маменькой здороваться. Обычная ваша манера – носитесь как угорелая, и нет с вами никакого сладу. Двадцать раз вам было говорено – воспитанные барышни не бегают, а ходят, да толку чуть, – Аннушка вздохнула и поправила Гелино одеяло, – а тут, как на грех, гадина эта и шасть вам под ноги! Это уж у нее заведение такое – трех шагов не сделаешь, чтоб четырежды об поганую тварь не запнуться! Вы-то ее всегда боялись – вот и отпрянули, поскользнулись, и со всего разбегу – хрясь! – затылком о порог. Аж звон пошел…
– То есть я споткнулась о кошку и упала? Всего-то навсего? – разочарованно протянула девочка.
– Ну вы скажете – «всего-то навсего», – обиделась Аннушка. – Уж мы страху натерпелись! Кинулись к вам, а вы лежите ни жива, ни мертва, глазки не открываете.
Хотела я вас поднять, а маменька ваша не позволила. Говорит, не тронь, Аннушка. Если человек так упал и сознания лишился – то, может, у него кость в голове треснула или шейные позвонки повредились. Отправляйся за Василь Савельичем, да поспеши.
Я юбки подхватила и бегом в участок. Телефонировать долго – пока соединят, пока подзовут, а участок вот он, в двух шагах.
Только в участке доктора не было.
– Где? – спрашиваю.
– Ушел.
– Куда ушел?
– А кто ж его знает. Сказал, ежели что спешное, так мальчонку за ним послать.
– Какого мальчонку?
– Да бойкий такой, вихрастый, у церквы Трех Святителей ошивался.
Я к церкве, а там мальчонков этих с дюжину. Православные за ради пятницы в храм валом валят, Святых Даров причаститься, вот пострелята хитрованские и попрошайничают – промысел у них такой.
Однако вижу личность одного мне вроде как знакомая. Пригляделась – и точно. Прынц ваш чумазый.
– Какой еще принц? – озадачилась Геля.
– Ох, горе горькое, – Аннушка жалостливо вздохнула. – Не помните? Крутился у нас под окнами, вошь трущобная. Все дожидался, пока вы из дому выйдете. Дождется, застынет чуть поодаль и пялит зенки. Уж и городовой его с бульвара гонял, и дворник – без толку.
Я, был грех, дразнила вас – поздравляю, мол, до чего ж завидный кавалер! А уж пригож да наряден – вместо соболя бить можно.
Очень вы сердилась и на меня, и на ободранца бедного, хоть он, по чести говоря, к обиде вашей был ни при чем. Все язык мой…
