Мила Блинова - Большой Кыш
— Бяка, твой Енот на старте вел себя как обиженный скунс. Просто дышать было нечем, — прыснул Бибо.
— Странно! Очень странно… — тревожно пробурчал Бяка.
— Что в Еноте может быть странного? — удивился Бибо.
— Ну, как он чесался, — пояснил Бяка.
— А как? — не понял Бибо. — Хорошо чесался. Обо всех. Об меня, например.
— Он чесался неистово, вот как, — вздохнул Бяка, — а это блохи. И у тебя теперь тоже.
— Ну вот опять! — рассердился Бибо. — Не одно, так другое! А ты не видел, об Сяпу Енот не чесался?
— Он такую бучу устроил на старте, что определенно ничего нельзя было понять, — сказал Бяка.
Бибо поежился и задумчиво потеребил ухо. Через минуту он уже чесался, как Енот, — неистово.
— Ой, Бяка, не могу! Блохи одолевают! Давай отведем зверей по домам и сбегаем к Асю. У него есть… эта самая… зола, в которой… надо, как его, выкатываться. И чудо-настойка, в которой… надо… то самое… вымачиваться, чтобы эти, как их… блохи разбежались. А потом можно нырнуть в ручей.
— Нет, Бибо. Иди один. На меня блохи не запрыгивают. Я очень чистый. И каждое утро натираюсь полынью. Они этого не любят.
Большой Кыш прощально махнул Бибо лапой, взял под уздцы Енота и повернул к своему дому. Бибо с Сурком, не переставая почесываться, поспешили в другую сторону. Перед поворотом Бибо оглянулся. Ему вдруг стало несперпимо жаль Бяку, этого большого, но одинокого кыша.
Сяпа, ревниво следивший за происходящим, подметил сочувственный взгляд Бибо, и у него защемило внутри. Зря он поссорился с ним! Бибо ведь очень хороший друг. А теперь Бибо подружится с Бякой, и он, Сяпа, станет ему больше не нужен. И тогда действительно — вей гнездо на дубе и кукуй один в панаме.
Группа перехвата молча ждала. Наконец Дысь тихо сказал:
— Ну всё. Порядок. Пошли по домам.
Начал накрапывать мелкий дождь. Он моросил тихо и душевно, напоминая Бяке о том, как ему сегодня было хорошо. Первый раз Бибо звал его за компанию купаться. А эта фифочка Утика ему подарила цветок. Бяка счастливо улыбнулся и критически взглянул на бредущего рядом грязного Енота. Дружба дружбой, а баня баней.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Подвиг
Сяпины изобретения.
Самый черный день маленького философа.
Непотопляемый герой Хрум-Хрум.
Примирение.
После гонок маленькая Утика вернулась в Сяпин дом, не знавший удобств и уюта: стол, табуретка и жесткий топчан из палочек — вот и вся обстановка. И все же в нем не было пусто. Это странное жилище было битком набито множеством изобретений странноватого хозяина-выдумщика. По углам пылились тачки-катушки, копалки, маскировочные зонтики, желудевые самокаты. Двери закрывались сами благодаря изящной системе веревочек и грузиков. Пламя очага регулировала система поддува, дающая сильный, жаркий огонь. Когда на кухне готовилось сладкое, можно было завести механическую мухобойку, прилаженную к потолку. Подвал и чердак проветривались сложной системой вентилирования. В хижинке в дождливую погоду было сухо, так как под домом был проложен водоотвод. Даже слабый ветерок с легкостью приводил в движение установленную на крыше гремелку, отпугивающую ворон. А под маленьким каштаном, росшим рядом с Сяпиной липой, было припрятано серьезное оружие — камнешвырялка (на случай обороны от страшных хищников). И это не считая мелких бытовых приспособлений вроде свистков для чайников, сделанных из стручков акации, механической поилки для Сурка и гордости изобретателя — деревянных сандалий под мелодичным названием «гульсии».
Утика боялась всех этих новшеств. Они казались кышечке живыми существами. Каждое утро она вежливо здоровалась с ними, а вечером желала им доброй ночи. Обметая с них пыль перышком горихвостки, кышечка размышляла о странных поворотах своей судьбы: «Мое яйцо погибло. Слезы бы лить, а я радуюсь. Стыдно, что мне хорошо, но это так. На холме я познакомилась с милыми и отзывчивыми кышами. Вот Сяпа, он такой талантливый!» И почему-то вспомнила о другом кыше, лихо гарцующем в малиновом берете с помпоном на полосатом Еноте. Он был каким-то особенным. Но очень одиноким.
А сам хозяин дома в это время глубоко печалился. Рассорившись с Бибо, Сяпа на собственной шкурке почувствовал тяжесть одиночества. Его уединение скрашивал лишь Сурок, к которому Сяпа переселился на время. Сурок был добрым и преданным зверем. Он без колебания поделился с Сяпой припасами и кровом. Увы, соседство с Сурком оказалось делом непростым. Толстый неповоротливый зверь ужасно толкался. Ночью он не давал кышу уснуть, отчаянно храпя, а днем навязчиво выказывал уважение, тщательно вылизывая Сяпину шкурку. Сяпа выдержал всего трое суток.
Однажды, разбуженный сонным бормотанием Сурка, кыш выбрался из его норы и отправился куда глаза глядят. В этот раз Сяпины глаза глядели в сторону дома Бибо. Туда он и пошел. Нет, не мириться, это ни за что! Ему просто хотелось узнать, как сильно страдает без него Бибо. Подкравшись к его дому, он спрятался за камнем и прислушался. Из дома доносился басок Бяки, кыша по прозвищу Большой.
— Я понял: это все старик Ась подстроил. Как только ложишься в этот «воспитательный» гамачок, всякие мысли в голове начинают копошиться: «Сделай то, сделай это! А вот этого не делай! Это — плохо!» А для меня, Бяки, нет слова «плохо». Все, что я делаю, — хорошо. А если где-то что-то не так, то меня это не касается. Овраг, видишь ли, разрушит холм! Ну и пусть рушит. Мне-то что?
— Да что ты сегодня разошелся? — удивился Бибо. — Идем лучше пить чай. Я тебя вкусными печеными корешками с медом угощу. Знаешь как их Сяпа любит!
Бибо погрустнел и вздохнул. Увидев это, Бяка взорвался:
— Не смей убиваться! Ушел и ушел! Пусть! — убеждал Большой Кыш Бибо. — Все твердят: Сяпа умница! Сяпа изобрел желудевый самокат и тачку-катушку! Да, изобрел. Но к дружбе это не имеет никакого отношения. Из-за чего он на тебя взъелся? Из-за ерунды — плошки чмоки! Разве это по-товарищески? Разве так поступает настоящий друг? Друг бы понял и простил. А Сяпа налетел вороной! Потому что он не друг, а жадина и злобище.
Сяпа замер. Сейчас… Вот сейчас Бибо рассердится на Бяку, топнет на него лапой, скажет, какой он, Сяпа, хороший и добрый! Но нет. Бибо молчал.
Несчастный Сяпа повернулся и бросился прочь, натыкаясь мордочкой на колкие веточки черники. От обиды и слез он ничего перед собой не видел. Кыш удирал сам от себя, как заяц удирает от охотника. Единым духом миновав черничник и Поляну Серебристых Мхов, он выскочил на топкий хвощовый лужок, где было холодно, сыро и тоскливо. Там он немного отдышался и припустил дальше, вверх по холму.
Когда маленькие лапы подогнулись от усталости, Сяпа присел на мшистом пригорке и натянул панаму на глаза. В душе кыша было черней безлунной ночи. Чтобы как-то выплеснуть тоску, он стал тихонько поскуливать. Вскоре скулеж перерос в жалобный и протяжный плач. Испуганные муравьи сняли посты с проходящей рядом грузовой тропы и выставили новые, чуть поодаль. Большой шмель, оглушенный кышьим плачем, с размаху налетел на молодой клен и, потеряв управление, рухнул в яму, наполненную дождевой водой.
— Скорее спаси его, — раздался за спиной у Сяпы сердитый голосок Утики, — разве ты не видишь? Бедный шмель теряет последние силы.
Сяпа вздрогнул, быстро вытер глаза и высморкался. Оглянувшись, он увидел, как кышечка, лежа на краю ямы, пытается веткой дотянуться до шмеля. Крылья насекомого намокли, и он никак не мог ухватиться за спасительную ветку.
Сяпа бросился было на помощь, но, споткнувшись о камешек, потерял равновесие и жабой плюхнулся в воду. Плавать Сяпа не умел. Как-то недосуг было научиться. Оказавшись на глубине, кыш понял — дело плохо. «Прощай, Бибо, я иду ко дну». Он последний раз взглянул на солнце. Вода сомкнулась над ним. Отягощенная обилием умных мыслей голова камнем потянула Сяпу вниз.
Пуская пузыри на дне ямы, кыш увидел проплывающего мимо тритона. Извиваясь всем телом, тритон что-то втолковывал ему. Сяпа подумал: «А и правда, чего же это я? Надо сопротивляться неудачам!» И он энергично завертел хвостом, подражая тритону. Неведомая сила мгновенно подхватила маленького кыша и вытолкнула на поверхность. Вынырнув, Сяпа сильно забарабанил лапами по воде. Он кое-как добрался до края ямы и, тяжело отдуваясь, быстро выбрался на сушу, не забыв выловить и панаму, всплывшую у самого берега. Удивительно, но Утика ничего не поняла.
— Сяпа, какой ты благородный! — щебетала она. — Ты так смело нырнул в воду и спас бедного шмеля! Ты — герой! Ты — храбрый Хрум-Хрум!
— Боюсь, несчастное насекомое погибло, — устало прошептал «герой». — Я не сумел ему помочь.
— Как это «не сумел»?! Что ты такое говоришь, Сяпа? — засмеялась Утика. — Смотри, шмель сидит у тебя на макушке.
