Идиллия Дедусенко - Приключения Альки Руднева
Пока Степаныч и Алексей осматривали квартиру и договаривались о покупке, Кузьминична организовала для Альки купание в ванной и стала перебирать вещи, оставшиеся от мужа, чтобы подобрать что-нибудь парнишке. Она открыла швейную машинку и начала подшивать брюки, ушивать рубашку. Конечно, все равно велики будут, зато все чистое. За этим занятием и застали ее отец и сын Звягины.
— Никак, обмундирование парнишке мастеришь? — поинтересовался Степаныч.
— Сам видишь, у него все порванное и в крови.
— А почему в крови? — не понял Алексей.
И Степаныч уже во второй раз за день рассказал о ночной операции, о геройской стойкости Альки, а заодно и о скитаниях троих друзей.
— Не знаю, что я смогу для них сделать, — сказал Алексей, выслушав отца, — но пока поеду в магазин и куплю им всем одежду, обувь. Только вот как с размерами быть? Вдруг не угадаю?
В этот момент у двери позвонили, и Кузьминична впустила Петра и Антона.
— А ты вот их забирай, — посоветовал отец, — на них померяешь. А Алька такой же, как Антошка, только чуть повыше. Так что на Альку бери с походом, на размер больше.
— Ты по ларькам пройдись, там скорее подберешь самое необходимое, — посоветовала Кузьминична. — Оттуда вернетесь — ужинать будем. У меня окорочка куриные есть, так я быстренько плов сделаю.
Одежды Алексей всем купил по два комплекта, и там было все — от маек до курточек, обувь зимняя и на весну. А еще — домашние тапочки. Их все трое ребят долго рассматривали с каким-то благоговением, потому что ничто так не напоминало о доме, как эти тапочки.
Еще Алексей привез много всяких вкусностей, но ужинать не остался, сославшись на занятость. А все остальные, наевшись плова и напившись чаю со сладостями, сели на большом диване перед телевизором — этого удовольствия ребята и Степаныч давно не получали.
— Сейчас моя любимая передача начнется, — сказала Кузьминична, — «Жди меня». Не могу без слез ее смотреть. Плачу, а смотрю. Ведь сколько судеб сломанных! Иной раз сердце так и заходится. Думаешь, где только люди силы берут, чтобы все пережить.
— Народ наш неистребим, — философски заметил Степаныч, — потому что гибкий, как лоза, и стойкий, как камень.
На экране появились ведущие — Маша Шукшина и Игорь Кваша. Замелькали печальные и настороженные лица, фотографии пропавших без вести, посыпались просьбы: «Если кто-нибудь знает, сообщите…». Двое взрослых и трое ребят молча смотрели и слушали. Алька, напоенный чаем с малиной и закутанный в шерстяной платок, смотрел, как плачут матери, потерявшие детей, и сам еле сдерживал слезы. На него внезапно обрушилась такая тоска по дому, что он готов был сейчас бежать туда без остановки, но… Но кому он там нужен, когда мамы нет? Антошка, тоже внимательно смотревший на экран, вдруг тихонько сказал:
— А моя мама тоже плакала, когда отец меня сильно бил.
— Плакала? — серьезно переспросил Петр. — Ты же говорил, что она тебя тоже била.
— Била, но не так сильно, как отец. Она не такая злая, как он. И отец тоже… Он же не всегда дерется, только когда сильно напьется. А когда они трезвые, то ничего…
— Эх, парень, — прервал его Степаныч. — Тоска по дому в тебе заговорила. Ты сейчас готов все простить отцу и матери. Что поделаешь, так устроен мир: человек рождается в семье и жить должен тоже в семье. И должен уметь прощать близким их ошибки.
— А как он теперь домой попадет? — сказал Петр. — И неизвестно еще, может, его родители по-прежнему пьют, и будет ему от них доставаться. Нет, уж лучше я его с собой в детдом заберу. Я уже решил: мы все втроем туда поедем — я, Алька и Антошка. Вот только заработаем денег на дорогу — и поедем.
— Ну, за деньгами дело не станет, — сказал Степаныч, — у нас теперь «спонсор» хороший. Только примут ли там вас троих?
— Я директоршу попрошу, — заверил Петр, — она добрая, примет.
— Ну, все, реклама кончилась, — оповестила Кузьминична, — давайте дальше смотреть.
В эти минуты у кого-то прямо в студии произошла долгожданная встреча, а потом опять начались розыски пропавших. На экране появилось лицо девушки, державшей фотографию подростка с яблоком в руке. Волнуясь, она стала говорить, вытирая носовым платочком набегающие слезы:
— … ушел за хлебом и не вернулся… Я теперь понимаю, что очень виновата перед тобой, Олег. Если ты меня слышишь, прости и возвращайся. Мы с папой ждем тебя. Очень! Я каждый день плачу… Если кто-нибудь видел этого мальчика…
— Алька, это не ты на фотке? — Петр смотрел то на друга, то на экран.
— Похож, — подтвердил Степаныч, — очень похож. Только этот — Олег, а наш — Алька.
И тут с экрана донесся голос ведущего:
— Катя из Пятигорска разыскивает своего младшего брата Олега Руднева. Дома его звали Алькой, наверное, это имя он и называет новым знакомым. Если кто знает…
— Алька! Из Пятигорска! — в один голос закричали Петр и Антошка.
— Так это ты и есть, — окончательно догадался Степаныч. — А почему Олег? Я думал, раз Алька, значит, Александр.
Алька ничего не отвечал, он тихо скулил, как в день побега под ивой, размазывая по щекам слезы.
Возвращение
С Катей по телефону разговаривал Степаныч. На правах старшего, который мог все толком объяснить. Катя хотела сразу утром бежать на автовокзал, но Степаныч ее успокоил:
— Незачем так торопиться. Он простудился немного, пусть денька два в тепле посидит, окрепнет. Мы его тут на поезд посадим, а вы там встретите. Не маленький, и один доедет.
— А вдруг убежит? — засомневалась Катя.
— Никуда он теперь не убежит, — опять заверил Степаныч. — Набегался, нахлебался вольной жизни. Он парнишка хороший, честный, а тут еще и героем стал. Да он дома сам все расскажет.
С трудом, но Катю удалось уговорить подождать еще день-два, пока Альку отправят домой. Она только попросила, чтобы дали ему хотя бы на минутку трубку. Алька, услышав голос сестры, опять расплакался, и она слышала в трубке только хлюпанье, шмыганье и невнятное бормотание:
— Да… да… да…
Что говорила Альке сестра, никто не слышал, но, видно, что-то хорошее, раз он со всем соглашался. Петр, конечно, порадовался за друга, который скоро вернется домой, но не без сожаления сказал:
— Расстаемся, значит. Может, и не увидимся больше никогда.
— А ты приезжай ко мне в гости, — предложил Алька. — Вместе с Антошкой летом приезжайте.
— Я вот что думаю, — вмешался Степаныч. — Антон со мной пока останется. У меня теперь квартира настоящая будет, нам на двоих хватит. В школу здесь пойдет. А летом мы в Москву к Алексею в гости поедем, оттуда до Антошкиного дома рукой подать. Съездим да посмотрим, что там с его родителями. Может, они его тоже давно ищут. Мы же телевизор не смотрели, может, и пропустили… Ну, а не ищут, так он со мной останется. Вместе веселее будет. Так что, Петруша, в детдом один поедешь. Один ушел — один и вернешься.
— Жалко, — сказал Петр, — мне же они оба как родные стали.
— А что вам мешает родниться? — встряла Кузьминична. — Будете в гости друг к другу ездить — вот и родня!
— Здорово! — согласился Петр. — Только чур не я один к вам ездить буду, а вы ко мне в детдом тоже. Вы не бойтесь, Надежда Васильевна, директриса наша, хорошая, добрая. И воспитатели тоже. Они все рады будут, если ко мне друзья приедут… Я, конечно, виноват, сбежал. Меня там, может, тоже ищут…
— Конечно, ищут! — подхватил Степаныч. — Обязательно ищут! А ты телефон помнишь? Давай позвоним.
— Да уж поздно, — вмешалась Кузьминична. — Кто там в такое время сидеть будет?
— Надежда Васильевна всегда сидит допоздна, — заверил Петр.
— А вот и проверим! — сказал Степаныч. — Говори номер!
В детдоме трубку сняли сразу, и послышался громкий чуть протяжный голос:
— Криунова у телефона.
— Надежда Васильевна? — на всякий случай уточнил Степаныч.
— Да, Надежда Васильевна. А кто спрашивает? Я что-то голос не узнаю.
— Не узнаете, потому что и вовсе не знаете, — стал объяснять Степаныч. — Я звоню из Ростова. Зовут меня Николай Степанович. Я пенсионер, ветеран труда.
— Да, да, Николай Степанович, а какое дело у вас ко мне?
— Да вот воспитанник ваш рядом со мной стоит…
— Неужели Петя нашелся?! — радостно перебила Надежда Васильевна.
— А как вы догадались, что о Петруше речь идет?
— Так у нас все на месте, один только он весной исчез, и мы его через милицию ищем. Он здоров? С ним ничего не случилось?
— Слава Богу, все в порядке. Вот только он сомневается, примете ли его обратно, беглого.
— Как же не принять, ведь мы его несколько месяцев ищем, совсем надежду потеряли. А трубку можете ему дать?
— Конечно. Петруша, говори.
— Надежда Васильевна, простите меня, я больше не буду…
— Не маленький уже, чтобы такие заверения давать, — послышался громкий голос Надежды Васильевны. — Не ожидала от тебя такого, Петя. Непонятно, почему ушел, ничего не объяснил, заставил столько поволноваться. И бросил-то нас весной, когда на нашем огороде страда началась. Ребята без тебя чуть все грядки не погубили, агроном ты наш.
