Владимир Файнберг - Завтрашний ветер
Накидав с полкорзины рыбы, он вздохнул и непонятно сказал:
— Я модернизировал стандартный перемёт. Крючки при горизонтальном положении соседних поводков должны отстоять друг от друга на полтора дециметра… Ну, поехали, покажу кое‑что…
Я покосился на Владилена Алексеевича. Тот сидел совсем хмурый. Я не знал, что нам теперь делать, и погрёб за резиновой лодкой.
Когда мы выходили на берег, Владилен Алексеевич упал. Но про это лучше не вспоминать.
— Я на рыбалке не пью, — с обидой и завистью сказал глупый дядька. — За Нинкой глядеть приходится. Надзор. Вы знаете, она чуть что — в воду падает! И с лодки. И с берега. Откуда хотите норовит. А плавать не умеет…
Нинка сидела у погасшего костра рядом с громадным бидоном и, разинув рот, глядела на меня.
— Папаня, я боюсь, — сказала она, не сходя с места.
— Чего ж ты кашу не варишь, даже костёр у тебя затух! — рассердился дядька и вдруг обернулся на меня: — Так это же ты вчера был! Вот дьявол! Девчонку чуть заикой не сделал, меня до инфаркта не довёл!
Я попятился.
— Простите его, — сказал Владилен Алексеевич. — Он костром ошибся.
— Да чего уж… — махнул рукой дядька. — Вы лучше обратите внимание, сколько я за четыре дня заготовил; скромновато, конечно, было б соли побольше…
В тени палатки стояли вёдра и бидоны, тесно набитые солёной рыбой.
— В основном щуки, — похвастался дядька. — Я этот водный массив хорошо изучил — в третий раз приезжаю.
— Солёные щуки? — удивился Владилен Алексеевич и потянул носом воздух. — Зачем они?
— Шут их знает! — пожал плечами дядька. — Ловятся и ловятся. Не засолишь — протухнут, а так, может, до дома довезу, реализую, родственникам раздам… Так у вас соли излишней не будет?
У нас в рюкзаке лежало целых две пачки соли. Мы одну‑то едва начали. Вторая была совсем ни к чему. И я уже думал, что Владилен Алексеевич отдаст эту пачку, но он почему‑то сказал:
— К сожалению, у самих горстка осталась. До свидания. Пойдём, Валера.
— А вы навещайте. — Дядька проводил нас до самой лодки. — Вам хорошо, мальчонка самостоятельный, вы и выпивать можете…
Мы отчалили, я погрёб к нашему мысу. Раньше я б никогда не подумал, что он может врать, а тут он соврал.
Я не удержался и брякнул:
— А ведь соли у нас — засолись не хочу…
— Знаешь что, дружок, — отозвался Владилен Алексеевич, — что‑то скучно здесь стало, на этом водном массиве… И воздух пахнет солёными щуками, и вообще… Мне помнится, на карте я видел речушку — то ли приток, то ли ещё один рукав. Глухое место. Не махнуть ли нам туда?
— Айда! — сказал я и вспомнил о его руках.
— Осталось не так уж много времени, — непонятно сказал Владилен Алексеевич и умолк.
На нашем месте было всё в порядке. Костёр ещё дымился. Я быстро раздул огонь, сбегал за своей удочкой и куканом с плотвой.
Мы решили как следует поесть, собраться и к вечеру доплыть до речки.
Когда Владилен Алексеевич, по своему обыкновению, взялся чистить лещей и плотву, нож выпал из его пальцев и воткнулся в землю.
Этого делать он уже больше не мог.
Глава 22
Вечерние облака на синем небе
— Может, обратно поедем? — сказал я, глядя, как он мучается с вёслами и лодка кружится на одном месте, потому что правая рука ещё могла держать весло, а левая еле–еле.
Я сидел на берегу у погасшего костра. Палатка была уже снята, свёрнута и погружена в лодку вместе со всеми вещами. Владилен Алексеевич неловко шлёпал вёслами по воде, и никто б не поверил, что ещё утром он мог здорово грести…
Он бросил вёсла, поглядел на меня и отвернулся куда- то вбок.
— Гребной сезон окончен, Валерка, — сказал он тихим голосом, — не выходит.
Я спустился к воде, залез в лодку и взялся за вёсла.
— Владилен Алексеевич, давайте обратно поедем, — снова сказал я.
— Надоело? — спросил он.
— Мне? Да я б хоть ещё год, хоть сто лет путешествовал!
— Из‑за меня испугался?
Я молчал. Потому что он угадал, о чём я думал.
— Валера, ты ещё маленький, но постарайся, пойми. Картина почти снята. Через несколько дней наш актёр выйдет, мы снимем то, что осталось, — и в Москву. А что меня там ждёт? Больница, уколы, сочувствие друзей и знакомых…
Он как будто советовался со мной… А что я мог сказать? Я поднял вёсла.
— Туда, на речку?
— Конечно, туда, на речку! — отозвался он. — Кажется, она называется Глушица… Многообещающее название, правда?
— Правда.
— Слушай, брат, ты у меня не журись. Жизнь прекрасна, понял? Человеку некогда быть грустным, несчастненьким. Надо жить!
— Понял.
Мы должны были обогнуть остров, войти в главное русло — в Казак, переправиться через него, найти вход в эту Глушицу.
Я грёб и думал: как же так, на глазах помирает человек, и никто не может его вылечить. Я чуть не заревел.
— Ну вот, опять! Мы ведь, кажется, договаривались о грустном не говорить и не раскисать? Брось! Хочешь, открою один великий секрет?
— Какой? — спросил я.
— Как живьём поймать зайца!
— Да ну вас! — сказал я. — Это всё неправда.
— А вот и нет. Старинный охотничий способ. Ну, рассказать?
Я кивнул.
— Значит, так, — серьёзно сказал Владилен Алексеевич, — надо взять лимон, нарезать кружочками и положить на видное место в лесу. Ну, скажем, на пенёк. Любопытный зайчишка подбегает, берёт кусочек и жуёт, жмурясь от кислоты. А раз он жмурится — он тебя не видит. Ты спокойно подходишь — хвать его за уши, и вот он попался!
Я недоверчиво ухмыльнулся. Меня на сказках не проведёшь! Не маленький!
— Ну, не веришь, — сказал Владилен Алексеевич, — и не надо.
Мы уже огибали остров, и впереди сквозь ветки деревьев засинел широкий Казак. По нему полным ходом шла белая «Ракета». До чего же хорошие у нас места! Я раньше никогда не думал, что такие хорошие.
Владилен Алексеевич сидел на корме, откинувшись на свёрнутую палатку, и глядел в небо.
Солнце уже заходило. Два или три красноватых облака плыли по синеве.
— Владилен Алексеевич, — спросил я, — а у вас в Москве кто‑нибудь есть?
— В Москве? — Он всё так же смотрел на небо. — Родителей уже нет. А жениться я, к счастью, не успел.
— Почему?
— Не знаю — поймёшь ли… Той, кого любишь, не хочется причинять горе…
— А она знает?
— Что люблю?
— Да.
— Знает! — Он сел и снова глянул на свои руки.
— А что… больны?
— Нет, Валерка. Ну зачем ей это знать?.. Осторожно, катер!
Я оглянулся. Впереди посередине Казака тарахтел катерок с каютой и рубкой на палубе. За штурвалом стоял сильно загорелый, небритый человек в очках.
Я притормозил лодку и развернул её носом к волне, чтоб не опрокинуло. Но волна от катерка была небольшая.
Я хотел было грести дальше — до того берега Казака стало уже совсем близко. Вдруг катерок сам развернулся и пошёл прямо на нас. Недалеко от лодки мотор на катере выключили, и он бесшумно проскользил по воде прямо к нашему борту.
— Извините! — крикнул человек с катера. — Вы, чудом, не режиссёр кино?!
— А что? — спросил Владилен Алексеевич.
— Слушайте, ей–богу, это вы! — обрадовался человек. — Что вы тут делаете? Я ведь давно и тайно мечтаю с вами познакомиться — у меня для вас куча замыслов, на двадцать лет хватит!
— Я тоже вас узнал, — перебил его Владилен Алексеевич. — Читал ваши книги и был бы очень рад… Да, к сожалению, сейчас не совсем то время… И вообще мы едем в Глушицу. Кстати, где туда вход?
— Это близко. Да и место вправду глухое. Не советую, — сказал он. — Вон видите там на мысу четыре ветлы? Сразу за мысом вход в протоку. Хотите, провожу на катере?
— У меня такой капитан, что лоцманов не требуется, — ответил Владилен Алексеевич. — Спасибо.
— Моя стоянка ниже по Казаку на Бычьей пристани, может, увидимся? — с надеждой спросил человек в очках.
— Может быть. Там ведь, кажется, есть почтовое отделение?
— Есть, есть! — ответил человек, заводя мотор катерка. — Вы там будете?
— Наверное, послезавтра.
Катерок затарахтел и пошёл куда‑то своей дорогой наискось по реке, а мы поплыли к мысу с четырьмя вётлами.
— Он в самом деле интересный писатель, — сказал Владилен Алексеевич. — Наверное, обиделся… Да ты не гони, Валерка, устал ведь. На Глушице никто нас не ждёт.
Глава 23
Мальчик–раколов
Едва только мы из широкой реки вошли в протоку, как сразу стало темно и сыро. Высокие вётлы и ивы совсем заслонили вечерний свет. Мне стало холодно.
