Г. Бюргер - Приключения Барона фон Мюнхгаузена
Радости любви на Луне совершенно неведомы, ибо там как «варящие существа», так и все остальные животные одного пола. Все растет на деревьях, которые, однако, в зависимости от растущих на них плодов значительно отличаются друг от друга как величиной, так и формой своих листьев. Те, на которых растут «варящие существа», или люди, гораздо красивее других. У них большие, длинные прямые ветви и листья мясного цвета, а плоды их — это орехи с очень твердой скорлупой и длиной не менее шести футов. Когда эти орехи созревают, что сказывается в изменении их окраски, их очень тщательно собирают и хранят столько времени, сколько считают нужным. Когда хотят из этих орехов получить живые ядра, их бросают в большой котел, наполненный кипящей водой. Через несколько часов скорлупа лопается, и оттуда выскакивает живое существо.
Духовная сторона этих существ еще до их появления на свет от природы подготовлена для определенного назначения: из одной скорлупы вылупляется воин, из другой — философ, из третьей — богослов, из четвертой — юрист, из пятой — фермер, из шестой — крестьянин и так далее; и каждый из них немедленно приступает к усовершенствованию в том деле, с которым до сих пор был знаком лишь теоретически. Определить по внешнему виду скорлупы, что в ней кроется, очень трудно. Тем не менее как раз в бытность мою на Луне какой-то лунный богослов наделал много шуму, утверждая, что владеет этой тайной. Но на него не обратили особого внимания, и общее мнение сводилось к тому, что он больной.
Когда жители Луны стареют, то не умирают, а растворяются в воздухе и улетают, как дым.
В питье они не нуждаются, так как у них не происходит никакого выделения влаги, кроме как при выдыхании. У лунных жителей по одному пальцу на каждой руке; с его помощью они все делают так же хорошо, как мы, и даже лучше, хоть у нас, кроме большого пальца, еще и по четыре других в придачу.
Голову они носят под мышкой, а если отправляются в путешествие или на такую работу, которая требует большой подвижности, они обычно оставляют ее дома: посовещаться с ней они могут всегда, на каком бы расстоянии от нее ни находились. Знатные люди из числа лунных жителей, если им хочется узнать, что происходит среди простого народа, не имеют обыкновения сноситься с ним непосредственно. Они остаются дома, то есть тело остается дома, а вместо себя посылают свою голову, которая может везде присутствовать инкогнито, а затем, когда ее господин этого пожелает, — вернуться к нему и доложить
обо всем.
Виноградные косточки на Луне в точности похожи на наши градины, и я твердо убежден, что когда на Луне буря срывает виноград с лозы, косточки падают на Землю в виде града. Я думаю, что это явление давно уже известно многим виноторговцам; мне, во всяком случае, не раз доставляли вино, которое, по всей видимости было изготовлено из градин и вкусом совершенно походило на лунное вино.
Чуть было не забыл упомянуть об одной интересной вещи. Живот полностью заменяет лунным жителям наши чемоданы: они суют туда все, что может им пригодиться, и так же, как и желудок, отпирают его и запирают, когда им вздумается. Дело в том, что кишками, печенью, сердцем и другими внутренностями, они не обременены, так же, как и платьем. У них, правда, нет и таких частей тела, которые стыдливость повелевала бы им прикрывать.
Глаза свои лунные жители могут по желанию вынимать и оставлять, и видят они ими одинаково хорошо, — все равно, торчат ли они у них в голове или они держат их в руке. В случае, если они потеряют или повредят глаз, то могут одолжить у кого-нибудь или купить себе другой и пользоваться им не хуже, чем собственным. На Луне поэтому всюду можно встретить лиц, торгующих глазами. И в этом единственном случае лунные жители проявляют свои склонности и вкусы: возникает мода то на зеленые глаза, то на желтые.
Признаюсь, все это звучит неправдоподобно. Но я предоставляю право каждому, питающему хоть какие-нибудь сомнения, самому отправиться на Луну и убедиться в том, что я придерживался истины строже любого другого путешественника.
Путешествия по свету и другие достопримечательные приключения.
Если верить выражению ваших глаз, то я, пожалуй, скорее устану рассказывать вам о всяких необыкновенных случаях из моей жизни, чем вы перестанете слушать меня. Ваше внимание настолько льстит мне, что я не решусь, как предполагал раньше, закончить свое повествование путешествием на Луну. Итак, если угодно, выслушайте еще один рассказ, столь же правдивый, как и предыдущий, но своей необычайностью, пожалуй, даже превосходящий его.
Описание путешествия Брайдона на Сицилию, которое я прочел с огромным интересом, внушило мне желание увидеть гору Этну. По пути туда мне не пришлось встретить что-нибудь достойное внимания. Я говорю «мне», потому что многие другие сочли бы кое-какие происшествия удивительными, и, чтобы покрыть путевые издержки, во всех подробностях расписали бы всякие случаи, представлявшиеся мне такими повседневными мелочами, что я не могу повествованием о них испытывать терпение порядочного человека.
Однажды утром, покинув расположенную у подножия горы хижину, я пустился в путь с непоколебимым решением рассмотреть и обследовать, хотя бы ценою собственной жизни, внутреннее устройство этой знаменитой жаровни. После утомительной трехчасовой дороги я оказался на вершине горы. Она как раз бушевала в то время, и это длилось вот уже три недели. Вид горы при таких обстоятельствах описывали уже столько раз, что изобразить ее, если это вообще можно изобразить словами, я, во всяком случае, опоздал; если же, как я мог на опыте убедиться, описать это словами нельзя, то лучше мне не терять даром времени на погоню за невозможным, а вам не рисковать своим хорошим настроением.
Я трижды прошелся по краю кратера — вообразите его себе в виде огромнейшей воронки, — но, убедившись, что это ничего или почти ничего не прибавляет к моим познаниям, я, не колеблясь, принял решение прыгнуть в кратер. Едва лишь я осуществил свое намерение, как очутился в дьявольски нагретой парилке, и несчастное мое тело было в разных местах — благородных и неблагородных — основательно помято и обожжено раскаленными докрасна углями, непрерывно вылетавшими из глубины горы.
Как ни велика, однако, была сила, с которой угли выбрасывались вверх, все же тяжесть моего падающего тела значительно превосходила ее, и я довольно быстро и благополучно достиг дна. Первое, что поразило меня здесь, были нестерпимый стук, шум, визг и проклятия, раздававшиеся, казалось, со всех сторон. Я открыл глаза — и, представьте себе, оказался в обществе Вулкана и его циклопов. Господа эти, которых я давно со своей житейской мудростью отнес в область выдумок, вот уже три недели как поссорились, не сойдясь во мнениях о порядке и субординации, и от этого произошел такой шум на поверхности земли. Мое появление немедленно восстановило мир и тишину. Вулкан сразу же заковылял к шкафу, достал какие-то пластыри и мази и собственными руками наложил их на мои раны. Все они мгновенно зажили. Кроме того, он предложил мне подкрепиться и постйвил передо мной бутылку нектара и другие драгоценны вина, которыми обычно наслаждаются одни лишь богк л богини. Как только я несколько пришел в себя, Вулкан представил меня своей супруге Венере, приказав ей окружить меня всеми удобствами, необходимыми при моем состоянии. Красота комнаты, в которую она ввела меня, сладострастная нега дивана, на который она меня усадила, божественное обаяние всего ее существа, нежность ее чувствительного сердца — всего этого не описать обыкновенными словами, и голова у меня начинает кружиться даже при одном воспоминании.
Вулкан очень подробно описал мне Этну. Он рассказал, что гора эта не что иное, как нагромождение пепла, который выбрасывается из ее жерла, что ему часто приходится наказывать своих слуг и он в таких случаях в гневе швыряет в них раскаленными докрасна углями, которые они подчас с большой ловкостью перехватывают на лету и выкидывают в мир, чтобы угольки эти больше не попадались их повелителю под руку.
— Наши ссоры, — продолжал он, — длятся иной раз по нескольку месяцев, и те явления, которые это вызывает на свете, у вас, смертных, кажется, называются извержениями. Гора Везувий также принадлежит к числу моих мастерских. К ней ведет дорога, которая тянется под морским дном на протяжении по меньшей мере трехсот пятидесяти миль. Такие же недоразумения, как у нас, вызывают и там подобные извержения.
Если поучения бога Вулкана и приходились мне по душе, то еще приятнее было мне общество его супруги, и я, возможно, никогда не покинул бы этих подземных замков, если бы не кое-какие злорадные болтуны. Они насплетничали на меня Вулкану и разожгли в его добродушном сердце пламя ревности. Не выдав до этого ни единым звуком своего недовольства, он однажды утром, в тот момент, когда я собирался помочь богине при одевании, схватил меня, унес в незнакомую мне комнату и поднял над колодцем, который показался мне очень глубоким.
![ИОСИФ ЛИКСТАНОВ - ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЮНГИ [худ. Г. Фитингоф]](/uploads/posts/books/209268/209268.jpg)
