Вильям Козлов - Красное небо
— Приезжали бойцы, весь лес обшарили и не нашли, сказал Ратмир.
— Я сам видел, как он сигналил зелеными ракетами. Заховался где-то близко, гад!
На станции гулко хлопнуло, будто из гигантской бочки вылетело дно, послышались мужские голоса, потом натужно крякнул и тяжело задышал паровоз. Видно было, как из трубы роем вылетали искры. По путям шарили неяркие лучи фонарей, негромко лязгало железо, тарахтели двери теплушек, слышался частый топот многих сапог по перрону.
— Подсобим? — сказал Пашка, пристально вглядываясь в темень. — Там небось раненые.
С тропинки они свернули к путям и побежали вдоль насыпи. До станции было недалеко. Уже чувствовался острый запах взрывчатки, воняло горелой резиной. Пашка оказался прав: на путях стояли сразу два эшелона. И оба воинские, Несколько товарных вагонов были разворочены, один с вырванным боком лежал поперек путей. Возле них суетились бойцы и железнодорожники. Лучи фонарей выхватывали из темноты разбросанные вокруг белые ящики с непонятными надписями и цифрами, фигуры людей, освобождающих от них путь, черные неглубокие воронки. Паровоз отцеплял от состава неповрежденные вагоны и отводил на записной путь, где их ждали сцепщики. С головы эшелона вдоль путей по двое доставляли на носилках раненых в зал ожидания.
Пашка увлекал Ратмира на другой путь, где стоял еще один эшелон. Из теплушек высыпали красноармейцы, слышались возбужденные голоса, мерцали в ночи папиросные огоньки. Многие вагоны были насквозь прошиты осколками, в обшивке белели рваные дыры, оскалившиеся растрескавшейся щепой.
Они наткнулись на бойцов с носилками. Раненый глухо стонал, поминая бога и черта.
— Вы тут чего под ногами путаетесь? — прикрикнул на них высокий боец с белой повязкой на голове.
— Мы здешние, — бойко ответил Пашка. — Пришли подсобить вам.
— Что за станция? — спросил второй боец, пониже ростом.
— Красный Бор, — ответил Ратмир.
— На всю жизнь запомнится мне этот Красный Бор… — скрежетнув зубами, сказал раненый. — Кровавый Бор!
— Что с ним? — понизив голос, спросил Ратмир.
— Поглядите, нет ли кого там, — кивнул на запасные пути высокий. — Когда началось, из вагонов попрыгали кто куда…
До самого рассвета помогали ребята военным: находили лежащих на земле раненых и сообщали санитарам; тех, кто мог передвигаться, доводили до вокзала, где в зале ожидания пострадавшим наскоро делали перевязку. Здесь были местный фельдшер и акушерка. Белые халаты у них в крови.
Натыкались мальчишки и на убитых. Пашка нагибался над ними, прикладывал голову к гимнастерке, слушал, не бьется ли сердце.
— Я не могу, — с трудом подавив тошноту, шептал Ратмир.
К утру путь был расчищен, опрокинутые вагоны кранами поставлены на рельсы, лишь один, весь искореженный, с вырванными дверями, оттащен трактором в сторону. Эшелоны один за другим ушли на запад, а раненые остались на вокзале. Не очень тяжелых доставят в детский санаторий, оборудованный под госпиталь, что за военным городком, а тяжелых — увезут на машинах в райцентр, в больницу.
Пошатываясь от усталости, сдерживая то и дело подступающую тошноту, Ратмир не помнил, как добрался до дома. Не раздеваясь, упал на койку.
— Лица-то на тебе нет, родимый… И рубашка в крови. Никак зацепило? Аль нет? — склонилась над ним Серафима. — Тут одна нам погибель! Гляди, чего опять наворотил на станции… Уходить надо, сынок! У меня двоюродная сестра в Макарьеве, это двадцать верст отсюда… Приютит нас, не оставит на улице…
Горбунья еще что-то говорила, но постепенно голос ее отдалился, стал тише, совсем замолк и Ратмир провалился н глубокий, как омут, сон.
Ратмир обедал с теткой Серафимой, когда за окном раздался пронзительный свист. Так свистеть мог только Пашка.
— Пообедать не даст, отчаянная голова! — видя, что Ратмир отодвинул тарелку с жидким супом из кислицы, заметила горбунья.
После той ночи, когда «юнкерсы» разбомбили два воинских эшелона на станции, Ратмир не мог два дня прикасаться к пище: подкатывала тошнота, перед глазами стояли раненые и мертвые красноармейцы…
По сравнению с тем, что он увидел, гроб брата в комнате, кладбище в Задвинске, где он просидел на могиле больше часа, — все это теперь казалось детской игрой.
— Попей хоть чайку-то? — предложила Серафима, но Ратмир отрицательно мотнул головой и выскочил из дому.
Несмотря на жару, Пашка зачем-то надел малость широковатый в плечах серый пиджак. Вид у него был таинственно-сосредоточенный.
— Ты меня, Родя, ни о чем не спрашивай, — предупредил Пашка. — Шагай за мной и помалкивай в тряпочку.
— Может, тряпочку взять с собой? — усмехнулся Ратмир.
— Тряпочку не надо, а вот пустых бутылок захвати пяток, — распорядился Пашка.
— Зачем?
— Узнаешь, — сказал Тарасов. — Ну что гляделки выпучил? Тащи бутылки. Положи в корзинку и сверху прикрой, пусть думают, что мы за грибами…
Ратмир слазил на чердак за корзинкой, потом юркнул в кладовку и, стараясь не звякать стеклом, набрал бутылок из-под ситро, сверху прикрыл их своей грязной майкой.
Не привык он, чтобы им командовали, но из них двоих все-таки Пашка Тарасов был вожаком. Там, на станции, он наравне со взрослыми переворачивал раненых, помогал укладывать их на носилки, его не тошнило от вида оторванных рук и ног, хлеставшей из ран крови. И Пашка никогда не впадал в панику при виде заходящих на бомбежку «юнкерсов». Многие бледнели, бросались бежать куда глаза глядят и, случалось, погибали от осколков. Пашка же, задирая светловолосую голову в небо, сосредоточенно считал самолеты, смотрел, когда от них начинают отрываться бомбы, и, в зависимости от их траектории, командовал, в какую сторону бежать и когда падать на землю. Его хладнокровию мог бы позавидовать любой взрослый.
Ратмир же никак не мог перебороть в себе страх перед бомбежками. Услышав приближающийся гул «юнкерсов», он чувствовал, что его начинает колотить противная дрожь, а ноги сами несут его в какое-нибудь укрытие. Те, кто еще остался в поселке, вырыли за домами в огородах траншеи, или, как их называли, щели. Вырыл щель и Ратмир, но каждый раз, услышав гул моторов, выскакивал из дому и мчался по направлению к лесу. С перепугу несколько раз принял наши самолеты за немецкие…
Приходилось признаться самому себе, что Пашка храбрее его, не случайно его прозвали в поселке Шалый.
Пашка вел его в лес, причем не в ту сторону, куда они уходили на ночевку, а в противоположную. У Ближнего луга они пересекли железнодорожную насыпь и углубились по песчаной дороге в густой, захламленный буреломом сосновый бор. Так далеко Ратмир еще ни разу не забирался. А Пашка шлепал и шлепал впереди, оставляя в пыли следы своих босых ног. Пиджак он снял и перекинул через плечо, придерживая его пальцем, просунутым в петельку. Рубашка под штанами сбоку оттопыривалась.
Миновав неширокое болото, Пашка свернул в березняк и, когда отошли подальше от дороги, наконец остановился.
— А где же Михаил Иванович? — полюбопытствовал Ратмир, отмахиваясь от настырного слепня, с противным воем носившегося вокруг.
— Какой еще Михаил Иванович? — озадаченно взглянул на него Пашка.
— Топтыгин, — невозмутимо ответил Ратмир. — Я думал, ты меня к нему в гости привел.
— Вряд ли Топтыгин нам сильно обрадуется, — усмехнулся Пашка и, вмиг посерьезнев, ловко выхватил из-под рубахи блеснувший вороненой сталью пистолет и наставил на приятеля: — Руки вверх!
— Ух ты! Где достал? — Глаза у Ратмира загорелись. — Настоящий?
— Иди вешай на сучки бутылки — сейчас проверим, — сказал Пашка и с лязгом передвинул затвор.
Ратмир подхватил за ручку плетеную корзинку и припустил к ольшанику. Обломал несколько веток и на оголенные сучки нанизал бутылки. Как знал, взял ровно шесть: три для Пашки, три — для себя.
Первым выпустил три пули Пашка. И все промазал. Ратмир долго вертел в руках новенький пистолет ТТ — такими вооружали наших командиров, — даже понюхал его. О такой штучке Ратмир давно мечтал. До чего же приятно в руках держать! Правда, немного тяжеловат и Ратмир стрелять навскидку, как Пашка, не станет. Он подставит под руку с пистолетом вторую — согнутую в локте, тогда можно будет лучше прицелиться… Вот только какой нужно глаз закрыть: левый или правый?
— Ты какой глаз закрывал, когда целился? — поинтересовался Ратмир.
— Я? — наморщил лоб Пашка. Он очень расстроился, что промахнул. — Правый… А какой надо?
— Какой?
Ратмир мучительно соображал: какой же глаз закрывают при стрельбе? Стал вспоминать кинофильм «Чапаев», там много стреляют, но, хотя эту картину видел пять раз, вспомнить, какой глаз закрывают чапаевцы, так и не смог. Здраво рассудив, что раз Пашка влепил все три пули мимо, значит, нужно закрывать левый глаз, тщательно прицелился в крайнюю темную бутылку. Нажимать на курок нужно плавно, мушка должна совпадать с прорезью на дуле. Прогрохотал громкий выстрел, рука с пистолетом дернулась вверх. Бутылка как ни в чем не бывало висела на изогнувшейся ветке.
