Ольга Качулкова - Робинзон в русском лесу
— Теперь, — говорил Вася, с наслаждением хлебая своей неуклюжей деревянной ложкой, — можно будет поесть горячего зимой, а то все приходилось питаться сухим мясом и запивать водой.
Началась зима, пошли морозы, и мы поневоле должны были проводить большую часть времени в доме. Как дорог и уютен показался он нам теперь! Защищенные от ветра и стужи, мы могли наслаждаться теплом и светом, которые позволяли нам работать для удовлетворения наших еще очень многочисленных нужд. Занимаясь очень тяжкой работой на открытом воздухе, мы почти не замечали осеннего холода, но снег напомнил о том, что нам необходимы шубы. Шкуры двух волков уже высохли, и мы решили сделать из них себе по хорошему полушубку. Ни кроить, ни шить мы не умели, но нужда всему научит! Долго раздумывали мы, как приняться за дело, наконец Вася предложил взять за образец его казакинчик, который разостлал на полу, на шкуре. Кроить приходилось перочинным ножом, потому что у няни в ящике оказались только маленькие ножницы для вышивания. Резать ими шкуру — значило изломать их, а мы с Васей очень берегли свои вещи! Наконец, мы смастерили полушубок, тщательно выскоблив безволосую сторону шкуры. Три необходимые к нему пуговицы мы отпороли от моего сюртучка, обшлага и ворот обшили заячьим мехом. Окончив его, мы радовались, хохотали и прыгали, как сумасшедшие. Второй полушубок дался нам легче. Шапки мы сделали из заячьего меха, шерстью наружу, а чтобы грубая невыделанная шкура не терла лоб, я пожертвовал своей жилеткой, из которой Вася вырезал подкладки. Летние сюртуки наши сохранились довольно хорошо, потому что работать в них было жарко, и приходилось снимать их. Мы повесили их на стену, намереваясь не надевать до самого лета. Но брюки и сапоги совсем износились. Пришлось сшить и их из заячьих шкурок, но меха хватило только на одну пару, для меня. Мне было неловко, но Вася объявил, что моими лохмотьями он залатает свои брюки, так что они прослужат ему еще довольно долго, а до тех пор мы успеем еще наловить зайцев. Это меня несколько успокоило. Больших трудов стоили нам также сапоги. Мы выкроили их из лосиной шкуры, шерстью внутрь. Но кожа была так тверда и жестка, что пришлось делать их гораздо ниже колен, чтобы они не терли ногу при сгибании. Шить ее можно было не иначе, как сперва наколов дырочек столярным шилом. Сколько раз вспоминали мы няню и благодарили Бога, что мне пришла в голову мысль захватить ее рабочий ящик! Он дал нам возможность завести огород и обзавестись теплой одеждой. Занимаясь шитьем теплого платья, мы не забывали и о благоустройстве нашего жилья. Я сделал два стола, два стула и несколько полок. На одной из них мы разложили столярные инструменты, на другой разместили порох, дробь, пистоны и пули, а под нею повесили два ружья, пороховницы, дробницы, ягдташ, летнее платье и шляпы. Остальные полки заняла глиняная посуда. Под самой крышей я вбил в стену два кола и на них положил несколько досок, заготовленных мною еще с лета для разных домашних поделок. Там они отлично просушились. Стружки и щепки, остававшиеся от работ, мы ежедневно подметали и сжигали в печке. Бульон стал нашим постоянным кушаньем. Я выстрогал новые ложки, потому что те, которыми мы сначала пользовались, были очень грубы, деревянные вилки часто ломались, а потому в свободное время смастерил их около дюжины. Очень хотелось мне сработать шкаф, но для этого оказалось слишком мало материала, и пришлось отложить на будущее. Вася усердно трудился над посудой из глины, которую мы спрятали в сарай при первом появлении снега. Он вылепил еще несколько котлов, горшков, чашек и кружек и обжигал их в печке.
Снег в эту зиму выпал очень глубокий и доставлял нам немало хлопот. Мы все боялись, что он своей тяжестью раздавит крышу, а потому после снегопадов сбрасывали его вниз. Вокруг дона скоро образовались высокие сугробы, которые грозили совершенно погрести нас. Избавиться от них одними лопатами было невозможно. Тележка не годилась, потому что колеса глубоко врезались в снег, и везти ее стоило непомерных усилий. Необходимо было сделать сани, и у нас не было годного для этого дерева. Мы оделись в свое меховое платье и пошли на поиски. Нам попадалось много глубоких следов волков, лосей, лисиц, но самых зверей мы не видели. Идти было очень трудно, мы беспрестанно проваливались или спотыкались за обломанные ветви деревьев, так гладко засыпанные снегом, что приметить их не было решительно никакой возможности. Такие мелкие неприятности повторялись часто и очень смешили нас. Наконец, у самого берега озера мы вырубили два молодых вяза, обчистили и с трудом дотащили их домой. На другое утро мы обтесали вязы с двух сторон, как можно глаже в тех концах, которые нужно было загнуть, сделали их гораздо тоньше, чем в остальных частях. Вася привязал к тонкому концу веревку, толстый упер в стену и принялся изо всей силы натягивать ее. Дерево поддалось и стало сгибаться. Чтобы оно снова не выпрямилось, мы привязали другой конец веревки к толстому комлю вяза, положили его на лежанку. Высохнув в согнутом положении, дерево навсегда сохраняет его. Затем мы занялись заготовкой второго полоза и обстругиваньем копыльев: на это ушла целая неделя.
Наконец полозья высохли, мы продолбили гнезда для копыльев, вколотили их, переплели заготовленным заранее молодым березняком, и сани наши были готовы. Мы поставили на них корзину и стали вывозить се двора и сваливать снег ниже дома.
— А то, — говорил предусмотрительный Вася, — весной он станет таять и вся вода потечет к нам в дом. Пожалуй, размоет еще стены.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Моя болезнь. Заботы Васи и его способ лечения. Выздоровление.
Эта работа не прошла для меня бесследно. Снег был очень глубокий и очень легко засыпался за мои низкие широкие голенища, таял от теплоты ног, и я скоро промок до колен. Оттаскивание саней требовало больших усилий, меня бросало в испарину, и я расстегивал полушубок. Вероятно, меня прохватило в это время холодным ветром. Когда смеркалось, мы возвратились домой. Я почувствовал сильный озноб и головную боль. Вася уговорил меня не работать в этот вечер, уложил на лежанку и покрыл всем теплым, что только у нас нашлось. Я скоро согрелся, но озноб перешел в сильный жар, головная боль усилилась. С лета у нас остался небольшой запас сушеных ягод. Вася вспомнил, что в случаях сильной простуды заваривают сушеную малину, как чай, и дают ее пить больным.
Он тотчас же занялся приготовлением этого первобытного потогонного средства. Я выпил несколько кружек, но испарина не появлялась. Ухаживая за мной, бедный Вася совершенно выбился из сил, и я уговорил его лечь спать. Он долго не соглашался, наконец сказал:
— Хорошо, я лягу, только не на своей лежанке, а у вас в ногах. Если вам что-нибудь понадобиться, толкните меня ногой — я сейчас же вскочу.
Когда он заснул, на меня напала невыразимая тоска. До сих пор все время мое было так наполнено насущными заботами и трудами, что я редко, да и то как-то мельком, вспоминал о родном доме, о матери, о сестрах, об отце. Теперь все они пришли мне на память — и мне казалось, что я способен отдать половину жизни, чтобы в эти минуты заботливо наклонилась ко мне мать, ласково заговорил со мной отец, или весело защебетали сестры.
Дома ко мне позвали бы доктора, а здесь за окном завывает ветер, и волки точно подтягивают ему, помогая петь какую-то замогильную песню. Вот до чего довела меня моя опрометчивость. Точно я тогда не мог сообразить, что остров, на который буря выбросила Робинзона, совсем не то, что наш глухой сосновый лес. Там не было зимы, ему не приходилось возить на себе снег. Там не было ни одного дикого зверя, а водились только смирные и полезные животные. Он мог почти не заботиться о своем пропитании — на деревьях росли для него все припасы. А мы-то: вечная работа, вечный страх умереть с голоду, вечное опасение попасть на ужин какому-нибудь серому волку!
Мне стало страшно и невыразимо жаль себя. Вася спал невозмутимо. Переменить лучину в светце было некому. Она догорела и потухла. Мне было душно, голова болела нестерпимо, мной окончательно овладела тоска: я принялся было плакать, но скоро впал в забытье.
Сколько времени продолжалось мое бессознательное состояние — я не знал. Когда я пришел в себя, Васи не было дома. Я от нечего делать стал осматривать наше жилье. Меня поразило множество мелких перемен: вокруг моей лежанки были сдвинуты два стола, оба стула, а в ногах торчали сани. Окно, свет которого падал мне прямо в глаза, было завешено. Перед дверью был натянут остаток лосиной шкуры. Я попробовал было приподняться, но почувствовал такую слабость, что принужден был снова опуститься на подушку.
Прошло довольно долгое время. Наконец я услышал шаги по снегу, затем какой-то странный стук у дверей, и через минуту из-за лосиной шкуры осторожно появилась фигура Васи. В руках у него был мертвый заяц, за спиной висело ружье.
