Альберт Иванов - Король дзюдо
Моя настольная лампа от сотрясения включилась сама по себе, и я увидел в зеркале на стене свое глупое лицо.
Я прошлепал босиком к двери, распахнул и крикнул на весь двор:
— Полуночница! — словно маленький мальчишка.
Очень я разозлился на некоего Леонида Чижова, который не умеет держать язык за зубами.
Теперь-то я точно провел бессонную ночь, кляня себя со всех амвонов, самобичуя и разделывая под орех…
Глава 2. ОЛИМПИАДА
Заснул я только под утро, и мне приснился жуткий сон. Я вроде бы уже старый — мне тридцать один год. Женат на Нине, а она десять лет подряд каждый вечер ходит с Королем в кино! А он стал известным тренером по дзюдо. И она все время уговаривает его (лет десять), чтобы он тренировал ее мужа, меня! Брр… Хорошенькая перспектива.
Утром мне тоже поспать не дали. Приперся Славка и нахально разбудил:
— Ты тут дрыхнешь, а по телеку в утренней программе дзюдо показывали с олимпиады: соревнования в полутяжелом весе.
Я ничего не писал о том, как мы смотрели передачи: об открытии олимпийских игр, о первых соревнованиях — все вы и так, без меня, видели. Чего повторяться? Мы-то сами с нетерпением ожидали 27 июля, когда должны были начаться состязания по дзюдо. И надо же, проспал!
— Наш грузин Тенгиз Хубулури выиграл у Лоренца из ГДР, — частил Славка, заглядывая в блокнотик, — и у кубинца Торнеса. Хубулури в борьбе с кубинцем получил «коку». Бельгиец Ван де Валле победил венгра Сепеши, а болгарин Атанасов проиграл бразильцу Виржилью. Бразилец получил «иппон»!
«Иппон», как я уже говорил, — чистая победа, «кока» — низшая оценка.
— И знаешь, — продолжал Славка, — я, кажется, нашего Юрика высмотрел в первом ряду среди зрителей во Дворце спорта!
— У меня новость похлестче, — сказал я Славке. — Тебя Король простил.
— Врешь? — просиял Славка.
— А ты его простил? — Мне не понравилась Славкина радость. Я думал, что Славка обидится на «прощение».
— Давно… — улыбнулся Славка.
— Тюфяк ты, Славка.
— Я не тюфяк. Просто я не могу долго злиться, — потупился он. — У меня мамин характер.
— Во-во, маменькин сынок!
— Не тетин же, — простодушно сострил Славка. — Давно пора мириться нам всем. Юрик приедет, а у нас тут какая-то Куликовская битва. Глядишь, и откажется от нас, — взволнованно рассуждал он. — Зачем мы ему, если друг с другом на ножах?
По большому счету Славка был прав. Лучше плохой мир, чем хорошая ссора. И если уж Король извинился, как сказала вчера Нина, нам не к лицу хорохориться.
Обижаться ведь можно до бесконечности. Знаю. Был у меня в третьем классе дружок Мишка. Однажды мы возвращались из школы, и я своим портфелем выбил портфель у него из руки. Мишка гордо пошел дальше, а портфель остался валяться на снегу. Я тоже поднимать его не стал. Так мы и шли почти до самого дома, испытывая взаимную выдержку. Я все-таки не выдержал и унесся за портфелем. Слава богу, тот лежал на прежнем месте. И хотя я портфель вернул и даже извинился, Мишка заявил: «Никогда тебе не прощу». Через неделю не выдержал он и предложил мириться. Теперь я ему сказал, что никогда ему не прощу его слов. Затем еще через неделю предложил ему обо всем позабыть я. А он мне: «Ни за что не забуду, как ты отказался мириться».
Мы «забывали обо всем» целых полгода.
Потому я и говорю, что мириться можно до бесконечности и до умопомрачения, пока совсем не рассоришься.
…Снова, будто ни в чем не бывало, мы начали тренироваться в «дойо». А по утрам и вечерам смотрели у меня в сарае телевизор: все соревнования, какие показывали.
Мы ликовали, когда первую золотую медаль в весе до 78 килограммов завоевал наш спортсмен: Шота Хабарели стал олимпийским чемпионом, одержав пять побед, в том числе над чемпионом Европы из ГДР Хайнке и — в решающей схватке — над кубинцем Феррером.
Очень болели мы и за Емижа, который, к сожалению, получил «бронзу», а золотая медаль досталась французу Рею. Тут нам было обиднее всего: ведь это состязания в «нашем», наилегчайшем, весе!
Зато уж Николай Солодухин в весовой категории до 65 килограммов не подвел, стал олимпийским чемпионом. Сам он был родом из какой-то деревни в Курской области (а мы-то все-таки жили в городе), впервые увидел татами в Курске, занимался самбо и только затем, уже в институте, перешел в дзюдо. Значит, у нас не все потеряно, не поздно мы занялись спортом. И рост у него подходящий — всего метр шестьдесят четыре!
Сколько было интересных моментов! Особенно мне запомнилось, как француз Рей, имея «коку», выигрывал у кубинца Родригеса. «Матэ», — сказал арбитр, и борцы вернулись на середину татами. Электронное табло показывало, что до конца схватки осталась всего одна секунда. Кубинец бросился к французу, как тигр, а Рей… отбежал в сторону, словно испугавшись, что за эту секунду может что-то случиться. Мой телевизор сотрясался от хохота Дворца спорта.
Когда телекамера скользила по рядам зрителей, мы тщательно высматривали Юрика и Свету. Иногда нам казалось, что мы их вроде бы видим. Такой галдеж поднимался:
— Вот они! В третьем ряду!
— Нет, в шестом!
— Разуй глаза, в третьем!
В эти дни мы жили олимпиадой. Но одно меня по-прежнему угнетало: я все еще никак не мог решиться поговорить по душам с Королем. А обстановка накалялась…
Глава 3. ТАИНСТВЕННАЯ МАСТЕРСКАЯ
Я все время размышлял: неужели я такой уж трус, если боюсь поговорить с Королем? Наверное, и в подземный ход тогда пошел только потому, что с нами был Король, который ничего не боится.
И я решил доказать сам себе, что не совсем пропащий. Твердо решил: поздно вечером пройду подземным ходом один с острова от часовни по тому незнакомому нам ответвлению, куда мы так и не попали из-за той запертой двери. Либо я ее сворочу, либо подберу ключи, как опытный взломщик. Надо же себя как-то проверить, испытать!
Кроме того, меня увлекал туда и зуд любопытства.
Думаете, в «Тимуре и его команде» хулиган Фигура с компанией лазили за яблоками в чужие сады из жадности? Ничего подобного, у них свои собственные сады были. Самое обыкновенное стремление испытать опасность, нервы пощекотать. Запретный плод же сладок — всем известно.
Лично я не знаю ни одного пацана, который не совершал бы набеги на соседские яблони. Чувствуешь себя как на фронте: сердце в пятки уходит, а лезешь.
Так и меня тянуло в подземный ход. И страшно, и в висках стучит, и руки-ноги дрожат, а тянет словно магнитом.
Всяких старых ключей я набрал видимо-невидимо. И наступил тот почти роковой час — сами увидите.
В одну распрекрасную ночь, придерживая одежду, связанную ремнем, на голове и загребая другой рукой, я переплыл под покровом темноты на островок с часовней.
Оделся. Сковырнул в сторону копну сена, прикрывавшую вход, и углубился в подземелье, светя заблаговременно купленным фонариком. Никакой «нити Ариадны» я с собой не брал, а взял простой кусок мела, чтобы отмечать крестиками путь на стенах.
Дверь стояла на месте и по-прежнему была заперта. Напрасно я подбирал к замку ключи — ни один не подходил…
Я уже хотел повернуть обратно, но вдруг вспомнил про свой перочинный ножик. Без всякой надежды я просунул лезвие под язычок замка, поднажал, еще и еще… Лезвие хрустнуло, и одновременно щелкнул замок. Удалось!
Я осторожно отворил запищавшую дверь, в глубине души проклиная себя, что вспомнил про ножик. Если б не вспомнил, то шел бы уже себе домой.
Теперь отступать было глупо. Что желал, то и получил. На ловца и зверь бежит, как собака Баскервилей на Шерлока Холмса.
Фонарик осветил знакомый «зал», где мы уже были и где подземный ход разветвляется на две дороги.
Я постоял немного, успокаиваясь, и двинулся в неизвестность, не забывая ставить мелом крестики на стене.
Тот же свод над головой, те же стены… То сухая земля, то вязкая, мокрая глина под ногами.
«После четырехдневного изнурительного пути, полного нечеловеческих лишений и смертельных опасностей, проваливаясь в бездонные трещины и чудом спасаясь, я пересекал зубастые от сталактитов и сталагмитов пещеры, похожие на огромные раскрытые пасти, трижды переплывал подземные озера, был атакован стаей летучих мышей, цеплявшихся когтями за лицо и волосы, и все-таки остался жив благодаря своей железной воле» — так хотелось бы мне описать свое подземное путешествие, но ничего этого не было, хотя страху я натерпелся не меньше, чем если бы так и было на самом деле. Идти одному неизвестно куда под давящим сводом между осклизлых, заплесневелых стен — прогулочка не из приятных.
Летучую мышь я видел всего одну: она мгновенно пронеслась мимо меня — даже рассмотреть не успел. А может, то была какая-нибудь заблудившаяся птица…
И еще я увидел крысу — ее глаза сверкали красными бусинками в свете фонаря. Она медленно, чувствуя себя хозяйкой подземелья, перешла мне дорогу и юркнула в дырку в стене.
