Игорь Нерцев - Шуркина стратегия
…Лайне Антсовна шла навстречу Шурке из канцелярии, и левую руку почему-то упорно держала за спиной.
— Шурик! — задорно сказала она. — Шурик, спляши: «калинка-малинка»!
Посылочный ящичек, чуть больше пельменной коробки, лежал у неё на ладони. Самые крупные буквы составляли приписку: «для Шуры Горюнова».
Шурка побежал к стене дома, в тень, поставил ящичек на каменный выступ. Крышка, прибитая с надлежащим стараньем, долго не поддавалась. Обламывая фанерный угол, Шурка всё же сорвал её.
Сначала увидел то, что явно было добавлено для заполнения пустого места: несколько лодочек, вырезанных неумело, но старательно из толстой, податливой, буро-красной сосновой коры, и кулёк любимейших соевых батончиков «с холодком внутри». На прокладки и обёртки друг Лёша бесцеремонно извёл свои, блистающие пятёрками, прошлогодние тетради.
А вот и бинокль. Шурка схватил его, приставил к глазам… Увеличенные подробности мира обрушились на него, закачались в поле зрения… Неожиданно вплыло лицо Лайне Антсовны — так крупно, что Шурка невольно отшатнулся. Она смотрела чуть растерянно, выжидающе. Шурка оторвался от бинокля, козлом подпрыгнул несколько раз, подтверждая: «Я рад, очень-очень рад!» — и снова приник к окулярам.
И круг света поплыл перед его глазами. Пароходики — чёрные грузовые и белые пассажирские — объявились под своими дымами смешные толстые дядьки, оказывается, приседали шеренгой в тени деревьев взрослого санатория; даже в пустом небе над перевалом обнаружился застывший, неподвластный земному притяжению коршун. Может быть, он тая замер ещё в день Шуркиного приезда — но только сейчас удалось его разглядеть.
Шурка опустил бинокль. И вдруг догадался: надо посмотреть на все с башни! Бросился к Дмитрию Игнатьевичу — так, словно башня могла через минуту исчезнуть.
— Вот! — Шурка показал ящичек. — Я бинокль получил… посылку… Можно мне в башню сбегать? Только посмотрю кругом — и назад.
— У двери, на гвозде — ключ… Дотянулся? Сними… Открывает легко. Там, кстати, и мои бинокль висит, можешь посмотреть. Только осторожно. Это — память о моём друге…
Открывая замок, Шурка думал: как неровно течёт жизнь! То — совсем ничего, а то вдруг — сразу всё! Даже сил столько нету прочувствовать. Уж хотя бы на два дня растянулось…
Как и в первый раз, Шурка видел белые точки изоляторов под крышей. И тогда он поднёс к глазам бинокль. Как всё сразу выросло! Вот серые от времени деревянные рейки, которыми прибита тёмная, в смолистых потёках кровля. Вот окна — в стекле отражается небо, из-за этого внутри домика ничего не видно. А вот и лестница — она скрылась в пятнистой живой тени от листьев.
Потом Шурка посмотрел выше, на каменную стену. Следы многочисленных осыпей казались дорожками наверх. И Шуркино любопытство быстро взбежало по ним к ровно срезанному горизонту.
По этой линии взгляд его заскользил к морю. И вдруг Шурка увидел на давно знакомой черте совершенно новый предмет: какую-то странную треногу.
Шурка оторвался от окуляров — никакой треноги не было, только точка — всё та же.
Опять приставил к глазу нагревшиеся пластмассовые кольца. Тренога! Внутри бинокля она, что ли?
И наконец догадался: точка на горизонте и есть та самая тренога. Три длинных жердины, скреплённые наверху.
Облизывая сохнущие губы, Шурка обернулся: футляр с биноклем Дмитрия Игнатьевича — на крючке, в простенке.
Приподнимаясь на цыпочках с тяжёлым футляром в руках, вскидывая ремешок, как ямщик вожжи, Шурка после нескольких попыток сдёрнул бинокль с крючка.
Присел, отстегнул толстую кожаную пряжку, открыл футляр… Тонкий старинный запах потянулся от тёмно-зелёной с отливом бархатной внутренней оклейки. Бинокль будто целился в Шурку двумя огромными линзами.
Робея под этим пучеглазым надзором, Шурка вынул бинокль и поскорей повернул окулярами к себе. Долго не удавалось сдвинуть их ближе — по Шуркиным глазам. Ага… так… теперь проверяем резкость… Ну, смелее!
Шурка ахнул! Всё было чуть темней в поле зрения этого бинокля — но зато насколько подробнее!
Вовсе это не жердины, а рыжие железные трубы со вмятинами. И наверху — толстые железные скрепы. И не верёвка — скорее, стальные тросы, целых три! С их помощью в железном треугольнике подвешен огромный металлический стакан — пустая снарядная гильза. А из стакана торчало что-то очень похожее на фитиль…
Маяк?
Шуркино воображение разыгралось. Ночь, война, непогода… Скоро должен высадиться наш десант… Партизанский отряд даёт задание двоим ребятам, Шурке и Серёже…
Под прикрытием темноты надо выйти к заброшенному светильнику и в условленный час зажечь его!
Ребята под лохмотьями прячут бутыли с маслом для коптилок. Вот зажигалка, вот толстый шнур-фитиль.
Командир отряда надевает на Шуркину руку свои часы с зеленовато мерцающими цифрами. Шурка запоминает: в двадцать три пятнадцать!
Идут… Скользко, темно, промокли насквозь. Враги наобум стреляют трассирующими пулями.
Вот, наконец, и вышка. Прятаться негде — надо лежать. Ничего, осталось двадцать минут! Масло уже залито в гильзу, фитиль пропитался…
Кажется, с моря донёсся стук мотора… Сколько на часах? Время! Зажигалка согрелась в руке. Р-раз — и огненный язык ослепил ребят!
Теперь — бегом, к единственному крутому спуску по каменной стене. Там, внизу — ждать наших. Перемахнули, уже спускаемся. Только бы не сорваться! Пулемётные очереди сменились артобстрелом. Недолёт, перелёт — маяк всё светит! По его огню наши катера уже вышли к бухте, которая не простреливается из вражеских орудий.
Бабах! Взрывная волна погасила пламя. Но теперь темнота даже к лучшему — десантники уже бегут по галечному пляжу. Ур-ра-а-а!
Конец фильма!
Большому биноклю ужасно не хотелось лезть обратно в футляр. И напоследок Шурка пробежался взглядом по лагерю: кто чем занят? Не улыбнуться было нельзя: как будто великанская рука подносила к Шуркиным глазам людей, даже не подозревавших, что кто-то наблюдает за ними.
Обнаружился невесть куда запропавший Серёжа. Никуда он не пропадал, а всего лишь, в ожидании Шурки, побежал в палату за своей любимой книжкой о дельфинах. Выйдя из палаты, раскрыл её — да так и застыл на месте.
Мимо него прошли Гошка и Кузя с необсохшими ещё ластами под мышками. Руками они изображали на ходу какие-то обстоятельства своих ныряний — как лётчики, пересказывающие воздушный манёвр.
Пробежал Вовка Углов… Шурка вздохнул: сколько людей успеваешь узнать за смену… Уже начался обмен адресами. Много их набралось и у Шурки.
В коридоре он вдруг остановился перед зеркалом… Сроду он не гляделся в зеркала — разве только когда подрисовывал усы. Или с очередным синяком — в стекло витрины, по дороге домой.
Шурку удивил собственный взгляд. Не исподлобья, как бывало… без всегдашней готовности огрызнуться, оборониться… Спокойствие, даже уверенность были видны в этом встречном взгляде.
Непривычное новое выражение не понравилось Шурке. «Толстый какой-то…» — заключил он про себя, медленно спускаясь по лестнице.
Странно всё-таки… Живёшь — ни к кому не пристаёшь, сам себе находишь занятия…
Но если есть у тебя своя забота и цель, ты уже не пылинка на ветру, уже не безразличен окружающим, тебя замечают, принимают как своего люди, которых и ты приметил… И ты уже не только сам для себя; тебе хочется что-то для них для всех сделать — и они стараются сделать для тебя что-нибудь. Так наполняется событиями жизнь, в которой тебе ничего не страшно, а только интересно: что будет дальше?!
