Ванчо Николеский - Волшебное седло
Всё Мацково будто вымерло. Опустошённая, сожжённая деревня показалась Трайче на удивление унылой и печальной. Везде разрушенные стены, ещё дымящиеся сараи, поломанные заборы… Нет, от прежнего Мацково не осталось и следа.
Трайче привязал Дорчо на гумне и вместе с матерью вошёл в дом, от которого уцелели лишь стены да несколько обуглившихся балок. Этот обглоданный огнём дом весь пропах дымом и копотью. Мать упала на колени и, закрыв лицо руками, зарыдала.
— Не надо, мама, не плачь! — принялся утешать её сын.
— Ох, как тяжело, сынок! Как тяжело!..
— Знаю, что тяжело, но ведь теперь ничего уж не поделаешь. А слышала, как вчера вечером Горян сказал: «Вы отстроите дома получше прежних…»
— Верно говоришь, сынок, — согласилась с ним мать. — Но давай поглядим, что сталось с нашим добром. Поищи лопату.
Трайче побродил вокруг дома и наконец отыскал лопату. Вместе с матерью он отгрёб в сторону жирную чёрную золу и принялся копать утрамбованную глинистую землю. По счастью, он напал именно на то самое место, где они зарыли вещи. Из-под земли показались доски.
— Ну вот и всё… — с облегчением вздохнула мать.
— Значит, вещи наши уцелели, — добавил Трайче.
На досках лежал такой плотный слой земли, что огонь так и не добрался до них.
— Танейца, Танейца! — вдруг окликнул её кто-то со двора.
Трайче и мать выбежали из дома. Во дворе стоял Евто и улыбался. Увидев Танейцу, он вскинул вверх брови, насмешливо прищурился и прикрикнул на неё:
— Ну что опустила руки?
— Да пойми же, сосед…
— Брось хныкать! — прервал он её. — Всё обошлось благополучно. Главное, уцелела у нас голова на плечах, а коли так, скоро построим новые дома. Нам не впервой.
— Эх, Евто, твоими бы устами мёд пить… — вздохнула мать.
— Пусть Трайче забирает Дорчо и идёт с нами в лес, — продолжал Евто, не обращая внимания на вздохи матери. — Там будем валить лес для будущих домов.
— Что ж, если надо, пусть едет, — тихо промолвила мать.
Трайче взял топор, отвязал Дорчо и вместе с Евто двинулся к лесу.
А тем временем со всех сторон в Мацково спешили мужчины, женщины, дети — словом, все, кто прятался вчера от немцев. Вернувшись на родное пепелище, они разгребали золу, расшвыривали полуобгоревшие брёвна, отыскивали уцелевшие вещи, вытаскивали из груды всё ещё дымящихся углей разные металлические предметы: лопаты, мотыги, кирки, цепи, таганы…
Некоторые крестьяне прямо на плечах, а другие на волах тащили в деревню брёвна и балки. На полях лежала в снопах скошенная рожь. Крестьяне цепами обмолачивали её, собирали зерно, а солому приберегали для будущих крыш.
Все работали дружно, весело, охотно помогая друг другу. Казалось, будто чья-то невидимая, но могучая рука крепко держала их вместе, сплачивая воедино…
От деревни мало что уцелело — всего лишь несколько домов. Поэтому крестьян размещали по старым загонам, разбросанным по зелёным отрогам величавого Караормана. Скотину угоняли в горы или к долинам холмов, а на ночь собирали в отары.
Жизнь, хотя и тяжёлая, шла своим чередом…
Партизанское оро
Пока Трайче и Евто добирались до Веляновой поляны, солнце поднялось уже высоко. У поляны громоздилась огромная скала, вся изрезанная пещерами. Вообще-то на Караормане было немало других скал и других пещер, но самая большая, самая просторная из них находилась именно в этой скале. Мацковские крестьяне называли её Вещун-скалой.
Солнце начало пригревать…
Путникам стало жарко, на лбу у них выступил пот. Евто сбросил пиджак и выдохнул:
— Ух, устали мы с тобой, Трайче… Но теперь всё позади: вот и скала.
Усевшись на тёплом камне, Трайче поинтересовался:
— Дядя Евто, почему эту каменную глыбу называют Вещун-скалой?
Евто вытащил из кармана кисет с табаком, набил трубку, сунул её в рот и взял в руки огниво, кремень и трут. Потом приложил трут к кремню и ударил по кремню огнивом. Брызнули искры, и трут задымился. Евто поднёс тлеющий трут к трубке, несколько раз глубоко затянулся и, наконец, раскурил её. Затем, помолчав, стал рассказывать:
— Когда-то, в давние времена, жил на свете один македонский царь. В Охриде у самого Синего озера были у него прекрасные дворцы. Царь очень любил охотиться. И вот как-то раз приехал он в Караорман поохотиться на диких кабанов. Здесь, вот у этой скалы, присел он на минутку, перекусил, попил из родничка прозрачной студёной воды и принялся расхваливать удивительную красоту Караормана. В память об этой охоте приказал он своим людям выбить на скале письмо. Вот потому-то и стали называть ее крестьяне Вещун-скалой… Время шло. Царь давным-давно умер, письмена на скале стёрлись, а само название сохранилось до наших дней. Вот такие-то дела…
Отдохнув, Трайче и Евто встали с камня и пошли вверх. По дороге Евто спросил вдруг у Трайче:
— А ты знаешь, зачем мы сюда идём?
— Конечно, знаю. Валить деревья.
— В этом ты, разумеется, прав, — продолжал Евто. — Но это ещё не всё.
— Не всё? Расскажи! — попросил Трайче.
— Хм… Сегодня утром повстречал меня командир бригады и приказал нам с тобой прийти на склон, что находится над Вещун-скалой.
— Зачем я ему понадобился?
— Он сам тебе скажет зачем, — прищурился Евто.
Потом затянулся трубкой, откашлялся и наконец сообщил Трайче необыкновенную новость:
— Утром собрались мы, крестьяне, все вместе и порешили сообща отстроить тебе дом.
Услыхав об этом, Трайче до того растерялся, что не смог вымолвить и слова…
Вскоре они подошли к скале. Из-за могучих буков на них смотрели стволы двух винтовок.
— Стой!
Трайче и Евто тут же остановились.
— Кто идёт?
— Крестьяне из Мацково. Мы к вашему командиру по вызову, — ответил Евто.
— Пароль!
— Крушево![15]
— Карабин! — отозвался часовой и повёл их на базу.
Они миновали Вещун-скалу и вышли на зелёный склон, где прямо на траве, под высокими буками отдыхали партизаны. Один из них, лежавший в тени густого дерева, встал, одёрнул китель, ладно сидевший на его стройной фигуре, и направился к ним. Это был Планинский. Вслед за командиром к гостям потянулись со всех сторон и другие партизаны.
Оглядев их, Планинский скомандовал:
— Бригада, по батальонам и поротно стройся!
Не прошло и минуты, как вся бригада выстроилась. Трайче удивился: впервые он увидел, что партизан так много. Среди них стояли и его земляки: дядя Ангеле, например, или те, что избежали с помощью партизан немецких лагерей. Во главе одной из рот стоял Федерико. Он весело подмигнул Трайче и улыбнулся.
Планинский, растягивая слова, подал новую команду:
— Бри-га-да, смир-но!
— Первый батальон, смир-но! Второй батальон, смир-но!.. Третий батальон… — пронеслось по бригаде, и все бойцы замерли в строю.
Тогда комиссар бригады вышел вперёд и произнёс чётко и внятно:
— Бригада, слушай приказ!
Переведя дыхание, он стал читать:
ПРИКАЗ
Вчера в бою с фашистскими захватчиками у деревни Мацково наш связной Трайче Таневский проявил подлинный героизм. Во время боя он под градом пуль подносил к нашим боевым порядкам ящики с боеприпасами. За проявленную беспримерную храбрость связному Трайче Таневскому объявляю благодарность и рекомендую всем бойцам и командирам брать с него пример, как с истинного патриота, отдающего все свои силы для освобождения нашей родины.
Смерть фашизму! Свободу народу!
Командир бригады Планинский.Комиссар подошёл к Трайче, крепко пожал ему руку и поздравил его. Так же поступил и командир, а потом скомандовал:
— Бригада, воль-но! Разойдись!..
Партизаны подбежали к Трайче и стали его качать, а неугомонный Федерико крикнул:
— Эй, ребята, давайте станцуем оро в честь Трайче!
Весело рассмеявшись, партизаны тут же взялись за плечи.
Оро повела медсестра Стевка. Вместе с ней в полукруге танцоров оказались ещё несколько партизанок, недавно вступивших в бригаду.
— Пусть ведёт оро Трайче! — выкрикнул Горян.
— Трайче, иди вперёд! — подбодрил мальчика Огнен.
К Трайче подскочила Стевка, схватила за руку и подтолкнула вперёд. Он смутился, покраснел, но упираться не стал.
По склону разлилась задорная песня:
Ухожу я, мама, в партизаны
По зову сердца на бой священный…
Плавно и стремительно неслось по кругу партизанское оро… Взволнованный, взбудораженный, захваченный вихрем танца, Трайче танцевал самозабвенно. Ощущение радости, душевного подъёма и признательности к этим людям с красными звёздочками на пилотках охватило его…
Когда танец кончился, Планинский отвёл Трайче и Евто в сторону и тихо сказал:
