Ванчо Николеский - Волшебное седло
Солнце клонилось к западу…
Дым над Мацково медленно рассеивался. Кое-где ещё догорали сараи. Одиноко и угрюмо торчали каменные остовы сожжённых домов. Неподалёку от деревни тревожно и тоскливо мычали коровы, блеяли овцы, ржали лошади, укрытые хозяевами от немцев…
Когда стрельба утихла, Трайче бросился разыскивать своего Дорчо. Отыскав, он взял его под уздцы и побежал к лощине, где оставил утром мать.
Мать и в самом деле была там вместе с другими женщинами и детьми.
Увидев Трайче, она ничего не сказала, а крепко его обняла.
Ночь на заброшенной мельнице
Вдоль ручья, бегущего с Караормана к реке Сатеске, сохранилось несколько деревенских мельниц, старых и ветхих. Летом мельницы не работали, потому что ручей в это время пересыхал.
Когда деревня сгорела, Трайче и его мать решили направиться к этим заброшенным мельницам, чтобы скоротать там ночь. Не спать же под открытым небом!
Вдруг у пересохшего ручья к ним направился какой-то человек, сидевший на осле. За ним плелась женщина с ребёнком на руках. Несмотря на сгущавшиеся сумерки, Трайче узнал обоих. Это был их сосед Евто со снохой. Когда те оказались рядом, мать Трайче спросила:
— Это ты, Евто?
— Я, Танейца.
— И куда же вы держите путь?
— Да вот, понимаешь, решил съездить на мельницу. Надо же смолоть хлеб! — пошутил Евто.
— Где же твой хлеб?
— Если хочешь знать, то хлеб мой сожгли немцы, так сказать, пустили его на кофе, — со смешком пояснил Евто.
— Эх, сосед! Ты всё шутки шутишь, — упрекнула его мать.
— Что делать, Танейца, что делать! Не плакать же нам. Что случилось, то случилось. Главное, живы остались, а всё прочее утрясётся со временем. Вот мы со снохой хотим переночевать на какой-нибудь старой мельнице.
— Не знаешь, куда все подевались?
— Разбежались кто куда: одни в отарах, другие в заброшенных загонах, третьи на мельницах…
Вскоре они подошли к Веляновой мельнице. Дверь мельницы была заперта. Евто отодвинул запор, и они вошли внутрь. Посредине мельницы уныло стояли застывшие жернова, а прямо над ними виднелся пустой бункер для зерна. В углу был пристроен очаг, а возле него лежала большая охапка соломы. По деревянному желобку, чтобы он не рассохся, бежала едва приметная струйка воды.
— Для начала подыщем подходящее местечко для скотины, а потом, будто заправские хозяева, разведём огонь в очаге, — решил Евто и повёл Дорчо и осла за мельницу, где стоял полуразрушенный сарайчик для скота.
Возвратился он с охапкой дров, разгрёб золу, взял пук соломы и распорядился:
— Ну-ка, Трайче, нечего тебе баклуши бить. Лучше принеси мне сухого камыша.
Трайче весело кивнул головой, выбежал наружу и вскоре притащил вязанку сухого камыша.
— Вот это дело! — заметил Евто, переломал камышовые тростинки, положил на них немного соломы и чиркнул спичкой. По соломе побежали синеватые язычки пламени, подобрались к камышу, и вскоре на старой мельнице ярко заполыхал костёр. Стало так светло, что можно было без труда разглядеть целые сети серой паутины, свисавшей с балок.
Надвигалась ночь. Непроглядная тьма окутала мельницу. До слуха новых «хозяев» не доносилось ни звука. Мёртвая тишина стояла над полями, над лесом, над далёкой деревней.
Евто закрыл дверь и проговорил:
— Ну вот, теперь у нас и крыша над головой есть. Можно, пожалуй, и спать укладываться. Поспим всласть.
— Эй, мельник! — неожиданно крикнул кто-то за дверью.
Все затаили дыхание, а неизвестный снова закричал:
— Мельник, открой дверь!
— А кто ты такой всё-таки? — спросил Евто.
— «Кто, кто»! — рассердился незнакомец. — Лучше сам мне скажи, как тебя зовут, а тогда и я тебе отвечу.
— Хе-хе… Я Койчин из Кочами с четырьмя глазами. Понял? — засмеялся Евто.
Неизвестный, должно быть, узнал его по голосу и рассмеялся:
— Да это же ты, Евто! Чёрт тебя побери с твоими шуточками! Открывай дверь.
Евто, поняв, с кем говорит, встал и отодвинул засов.
В помещение вошёл Горян с двумя вооружёнными партизанами. Прихрамывая, он подошёл к костру и заметил:
— Подходящий вы отыскали ночлег. Ничего не скажешь!
— Это верно, подходящий. Был, конечно, у нас ночлег и получше, да сожгли его немцы, — сощурился Евто.
— Ну ничего… Не пропадём. Раз уцелели люди, значит, отстроят себе дома получше прежних.
— А если немцы найдут нас и здесь? — озабоченно заметила мать.
— Успокойся, Танейца, — положил ей руку на плечо Горян. — Убрались они отсюда не солоно хлебавши и больше уже не сунутся. Но на всякий случай я поставил во дворе часовых.
Все расселись у костра. Евто подбросил в огонь ещё несколько сухих веток. Рой искр взлетел вверх до самой крыши. Когда ветки разгорелись, Евто заметил на правой ноге Горяна белую повязку.
— Как, ты ранен? — вырвалось у него.
— А, пустяки, — небрежно отозвался Горян. — Немного поцарапало. Ну, а Стевка, разумеется, тут же забинтовала ногу. Такая уж у неё должность. Лучше скажи нам, мельник, найдётся у тебя что-нибудь на ужин?
— Хочешь не хочешь, а гостей положено накормить ужином. Так что не отнекивайся, — пошутил другой партизан.
— Ха-ха… Как говорится, ручной медведь и тот голодный не танцует, — захохотал Евто и обратился к снохе: — Принеси мне мешок с мукой, и мы сготовим на скорую руку добрый ужин. А то гости-то наши раззвонят на всю округу, что мы — никудышные хозяева.
— Ты и муку с собой прихватил? — удивилась Танейца.
— Эх, соседка, ведь мне это не впервой… — вздохнул Евто. — Во время восстания 1903 года я был совсем маленький — вот такой же, как Трайче. И хорошо помню, как сожгли нашу деревню турки… Так что такую кашу я уже едал.
— Ничего, Евто, коли есть мука, значит, нет муки, — как бы вскользь заметил Горян.
Евто скрутил соломенный жгут и подал его Трайче:
— Посвети мне, сынок. Попробуем отыскать котелок покойного мельника, деда Веляна.
Трайче поджёг соломенный жгут, высоко поднял его, и Евто разглядел тогда висевшую на стёне солдатскую каску, прикрученную к гвоздю проволокой.
— Вот он, котелок деда Веляна! — радостно воскликнул он, снимая с гвоздя каску. — В первую мировую войну наверняка носил эту каску какой-нибудь несчастный, а мы теперь будем варить в ней мамалыгу… Чудно…
Евто хорошенько вымыл каску, налил в неё воды и подвесил над огнём.
— Уж потерпите малость, дорогие гости. Ужин скоро будет готов.
— А нам, между прочим, торопиться некуда, — откликнулся Горян. — Вся ночь ещё впереди.
Вода в каске закипела. Евто развязал узелок с солью, высыпал её в воду, достал мешок с кукурузной мукой, отломил толстую ветку и приказал Трайче:
— Ты будешь сыпать муку, а я — мешать. Вот и приготовим мамалыгу под названием «верти-крути». Учись, Трайче, чтоб стать… хорошим хозяином.
Трайче начал медленно сыпать в булькающую воду муку, а Евто взял гладкую доску, вытер её и вывалил на неё уже готовую мамалыгу. Она так аппетитно пахла, что у всех слюнки потекли…
— Присаживайтесь, дорогие гости, не стесняйтесь, — хитро подмигнув, пригласил Евто партизан. — А ты, сноха, принеси мне банку с перцем и солью.
Получив из рук снохи банку, Евто открыл её и высыпал перед и соль прямо на доску. Все уселись вокруг доски и принялись за горячую мамалыгу, сдабривая её солью и перцем.
— Прошу прощения, — пошутил Евто, — что у хозяйки не нашлось к мамалыге жареной свининки.
— Как-нибудь обойдёмся. И без свининки вкусно, — с усмешкой протянул партизан, сидевший рядом с Горяном.
— Да что там жареная свинина! Пустяк! Зато такого шикарного ужина не было даже у Джеладин-бея[13] из Охрида, — подхватил Горян.
— Разумеется, не было. При чём здесь мамалыга, если ему приносили на ужин жареного барашка или баклавы![14] — смешливо хмыкнул другой партизан.
За разговорами они и не заметили, как прошло время. Костёр погас, лишь тлеющие угольки помаргивали в темноте. Горян и партизаны встали, поблагодарили за ужин и, распрощавшись, ушли в непроглядную ночь.
Теперь можно было ложиться спать. По одну сторону очага прямо на соломе легли Трайче с матерью, по другую — Евто, а чуть поодаль — сноха с ребёнком.
Над мельницей застыла безмолвная тишина. Лишь монотонно и сонно журчал в жёлобе неутомимый ручеёк да в высоких буках зловеще ухал филин:
«Уууффф! Буууффф! Уууффф!»
На родном пепелище
Рано утром случайные «хозяева» мельницы были уже на ногах. Евто зашёл в сарай, отвязал там осла и вместе со снохой двинулся вверх, к дальним отарам. Трайче же с матерью решили вернуться в Мацково.
