Даниил Аль - Дорога на Стрельну
Раздались выстрелы. Возле моей руки просвистела пуля. Я поджал руку. Вторая пуля чуть не клюнула меня в затылок, просвистела возле самого уха.
— Ложись! — крикнул Шведов и опрокинулся в канаву. Я тоже плюхнулся вниз, взмахнув руками, точно меня подстрелили. Андрей быстро пополз вперёд по мокрому дну.
— Скорее, Саня, за те бугры. Что надо позиция!
За буграми мы осторожно осмотрелись. Враг перестал стрелять. Возможно, потерял нас из виду. Немца, упавшего возле трамвая, видно не было. То ли сам вполз в вагон, где оставалось его оружие и снаряжение, то ли ему помогли, то ли он свалился в кювет. Сколько их там, в трамвае? Ещё один или больше? Все четыре двери в обоих вагонах открыты. Все стекла целы.
Я заметил что-то вроде тряпки, свисавшей с крыши первого вагона, над передней площадкой.
— Смотрите, Андрей, на крыше трамвая фрицевская шинель. Вон пола свешивается.
— Точно, Саня! Ты, оказывается, глазастый! Так оно и есть, как я думал. Он это, подлец!
— Кто он?
— Наблюдатель. Телефонист его, наверно, в вагоне сидел, сведения передавал. А он на крыше располагался. Шинельку расстелил, чтоб помягче было лежать.
— Андрей, это он убил женщин?
— Кто ж ещё?
По мнению Шведова, наблюдатель видел нас, когда мы прошли по кювету буквально возле него. Затаившись, он пропустил нас мимо себя к Стрельне, в сторону вышедших на дорогу гитлеровцев. А не стрелял он нам в спину, хотя ему ничего не стоило нас уложить, чтобы не обнаруживать себя. За нами могли идти другие бойцы. Для него важнее всего было сохранить свой наблюдательный пункт. С крыши трамвая он видел в бинокль далеко кругом. Другой точки, поднятой так высоко над этой ровной местностью, не было.
И Андрей, и я хорошо помнили, что, когда мы ползли обратно, никого не видели на крыше трамвая. Шведов предположил, что наблюдатель в это время спустился в вагон. То ли к телефону, то ли перекусить. Фриц, которого Андрей убил или ранил, был, по его мнению, телефонистом. Распарившись от долгого ожидания в перегретом солнцем вагоне, он «рассупонился» и вышел «до ветру».
— Крепко мы с тобой, Саня, оплошали, когда туда шли. Тогда и надо было этих фашистов уничтожить. А ещё лучше живьём взять. Все разговорчики! Послал же бог болтуна в попутчики, — ворчал Шведов. — Да и я тоже хорош! Как свинья под дубом: под ноги смотрю, а чтобы наверх поднять рыло, так этого нет. Знал ведь, что наблюдатель этот где-то неподалёку находится. Все хоронились от него, вместо того чтобы его разыскать и обезвредить. Вот что значит оборонительная тактика!
— Что уж теперь поделаешь!
— Что? Исправлять надо свою промашку. Хорошо бы живьём захватить фашиста. А на худой конец уничтожим его. Готовься, Саня.
— В принципе я готов.
— В принципе! Ты штык примкни. Ранец сними. Патронов в карманы побольше переложи. Проверь затвор. Индивидуальный пакет с собой?
Я закопошился, сидя на корточках. Андрей непрерывно вёл наблюдение.
— Побыстрее шевелись, — торопил он меня. — Фашист небось по телефону подмогу вызвал. Чтобы нас помогли прикончить и раненого забрали.
— Готов я.
— Тогда слушай. Если фриц в вагоне, позиция у него невыгодная: чтобы выстрелить, ему надо либо на площадку выползать, либо разбивать стекло и стрелять из окна. И то, и другое несподручно. Если он в кювете сидит перед вагоном, стрелять ему будет удобно. Правда, стрелок он вроде неважный… Мы с тобой с двух сторон на него пойдём, перебежками и ползком. Учти, если фриц в кювете, только сверху на него нападай. Упаси бог сбоку от него в кювет влезть: легко уложит, и целиться ему не придётся. Хорошо бы захватить фашиста живьём.
— «Ура!» кричать, чтобы запугать немца?
— Кричи… Чтобы себя подбодрить… Теперь так, Саня. Расползаемся по канаве в разные стороны, метров по пятнадцать отсюда. И по моему сигналу вперёд.
Я ползком двинулся по канаве. Но Андрей схватил меня за ногу.
— Отставить, Саня. Отставить! Глянь под первый вагон.
Я осторожно выглянул. Между колёсами первого вагона шевелились чёрные тени… Нет, какие там тени — ноги! Не меньше четырех пар сапог топталось на шоссе за трамваем.
— Четыре или пять фрицев прибежало, — сказал Андрей. — Остаёмся здесь в обороне… А ну, по фашистским ногам! Расстояние — двести метров. Прицел — два! Приготовься!
Я положил винтовку в небольшую выемку в бугре, поднял рамку, поставил прицел и стал наводить мушку на самую левую ногу.
— Огонь! — скомандовал Шведов.
Я выстрелил. Одновременно ударил и его выстрел. Немцы за вагоном разбежались в разные стороны, за колёсные тележки.
— Встречай, Саня, тех, кто слева, из-за второго вагона, появится. Только не стреляй, пока они из кювета на поле не выйдут. Пусть вслепую идут. Убери пока винтовку!
— Андрей, это считается бой?
— Считается, Саня, считается. Только целься хорошо. Не торопись. Чтобы наверняка.
Гитлеровцы не заставили себя долго ждать. С моей, левой стороны показались двое. Они вскочили в кювет значительно левее трамвая.
С другой стороны трамвая, из-за первого вагона, два других немца выбежали на поле. Один из них держал у живота автомат, другой прижимал, точно ребёнка, к груди что-то вроде ружья, но гораздо более массивное. «Ручной пулемёт!» — сообразил я.
По тому, как шли и осматривались эти двое, было ясно, что они нас не видят. Шведов полулежал вдоль канавы и наблюдал за фрицами.
— Стреляйте, — зашептал я ему. — У них пулемёт!
— Хороша машина! Пусть они мне его поближе поднесут. Только бы на тех, что слева, мне не отвлекаться. Смотри, не оплошай.
«Шведов, конечно, голова! — подумал я. — Он ухлопает этих фрицев, когда они доставят пулемёт к нашей канаве. Пулемёт станет нашим, и тогда немцы у дороги и в трамвае, сколько бы их там ни было, могут сдаваться!.. А если так не получится? Будет худо! Совсем худо. Нет, это наш пулемёт! Он должен быть нашим. Во что бы то ни стало! Я, правда, не умею с ним обращаться. Но Андрей-то уж сумеет».
Шведов вдруг встал на колено и прицелился. Стеганул выстрел. Немец, сопровождавший пулемётчика, остановился, удивлённо посмотрел в нашу сторону и упал, подогнув колени.
Тотчас слева, из кювета, дружно застрочили автоматы. Я уже не смотрел вправо и не видел, что делал фашист, который шёл с пулемётом. Я только слышал, что Андрей выстрелил ещё раз и ещё. Потом он выругался не то в адрес «своего» фрица, не то в свой собственный. Из этого я понял, что в пулемётчика он не попал. Как бы в подтверждение этой догадки, справа застучал пулемёт. Очередь ударила в бугор и срезала его верхушку. Мы распластались по дну канавы.
— Дай мне пистолет, — приказал Шведов.
Он пополз вправо. Пулемётчик лежал возле канавы лицом к нам. Вот бы сдёрнуть его вниз! Только бы он не заметил раньше времени, что Андрей к нему подбирается. Пожалуй, заметит. Тогда Андрей погиб! И я, конечно, тоже…
Гитлеровцы, что были левее трамвая, выскочили на поле и побежали к буграм. Я положил винтовку на край канавы, прицелился и нажал на спуск. Приклад ударил в плечо. Немцы продолжали бежать. Десятизарядка не требовала взведения затвора после каждого выстрела. Я стал часто нажимать на спуск. Ни в одного из фашистов я не попал. Заколдованы они, что ли? Почему я так мажу? Надо целиться спокойнее. Вот мушка уставилась в зеленое брюхо гитлеровца. Она подпрыгивает вверх-вниз. Или, может быть, это подскакивает светлая пряжка на его поясе? Не должна прыгать мушка. В первый раз в жизни мне приходилось целиться в человека. Я должен его убить. Должен! Потому что это — фашист… Надо целить выше пряжки, чтобы пуля не срикошетировала… Я должен его убить, чтобы помочь Андрею… Надо на мгновение затаить дыхание. Ну вот, сейчас. Теперь я не промахнусь. Стреляю. Фашист раскинул руки, сделал несколько шагов и грохнулся грудью на свой автомат. А второй побежал ещё быстрее. Я, почти не целясь, нажал на спуск. Выстрела не последовало. Я расстрелял все десять патронов. Скорее новые обоймы в магазин!.. Не успеть!
Я всунул палец в кольцо гранаты и стал ждать. Хорошо бы, эта здоровенная скотина прыгнула сверху прямо на меня, и тогда… Вот сейчас. Вот уже совсем сейчас… Мама, прощай! Немец подбежал уже к самой канаве. И тут раздался выстрел. Одинокий винтовочный выстрел. Немец свалился. Я приподнял голову. От кустов, росших метрах в пятидесяти позади канавы, бежал матрос с винтовкой наперевес.
— Павел! Павел! — завопил я, забыв об осторожности и замахав руками. — Ложись! Справа пулемёт! Ложись, Павел!
— Ур-ра! — закричал Кратов, продолжая бежать. — Ур-ра!
Пулемёт ударил длинной очередью.
— Ложись, Павел! — снова закричал я, приседая.
Одинокое «ура!», почему-то особенно грозное от этой своей одинокости, не смолкло. Пулемёт продолжал настойчиво строчить.
Я посмотрел вправо и увидел Андрея. Шведов бил из пулемёта по трамваю. Зигзагами прошивал он обшивку вагонов. Доносился звон стёкол.
