Глория Му - Детская книга для девочек
И кто бы мог подумать, ведь доктор выглядел истинным ботаном – нервный и в очочках (ну, в пенсне, какая разница?). Ах, как все-таки прав был многоумный руководитель их театральной студии со своим методом тотемных зверей – Василий Савельевич оказался, без сомнения, львом.
Геля на цыпочках (из одного уважения) вышла из кабинета, прикрыв за собой дверь.
В остальных комнатах, если подумать, ничего такого особенного и не было. Ну мебель старинная, ну телефон – почти такой же, как в ее Москве, только покрасивее.
А вот кухня! Кухня оказалась самым интересным местом во всем доме!
Там находились совсем уж допотопные штуки, похожие на те, к которым привыкла Геля, примерно так же, как мамонт на слона.
Во-первых, плита. Нет, во-первых, холодильник. Ладно – во-первых, плита!
Плиту топили дровами! Настоящими! Как камин на даче у Динки Лебедевой!
А ведь везде в доме было самое обычное отопление, батареи – чугунные гармошечки, как в ее Москве, дома, на Солянке!
И вдруг – дрова!
Сама плита сверху была железной, с шестью конфорками, а по бокам выложена белой плиткой с голубенькими загогулинками. Снизу, по центру, большая дверка – это духовка, слева топка, дверка под ней – зольник, там можно было даже запекать картошку. Все три дверки – железные, массивные, как у сейфа. Прямо из стены, над плитой, торчала еще такая железненькая штучка-заслонка – вьюшка, чтобы закрывать дымоход, который был там, за стенкой.
По верхнему краю плита была обнесена перильцами – чтобы случайно не обжечься, если слишком близко подойдешь, и чтобы вешать всякие кастрюли-поварешки.
Венчал эту царственную плиту-чудовище медный колпак вытяжки.
Ну, а во-вторых – холодильник.
Геля его не сразу и в лицо-то узнала – шкафчик и шкафчик, мало ли их тут на кухне? Вон резной буфет, и посудный шкаф, и этажерки еще какие-то. Но даже шкафчиком он сразу понравился Геле – на гнутых ножках, с затейливыми резными розеточками по углам и с медными замочками на дверцах.
И тут Аннушка открывает эту самую дверцу, чтобы достать молоко, и Геля понимает, что шкафчик никакой не шкафчик, а вовсе даже холодильник!
Только работает не от электричества, а от большущей глыбы льда. Лед лежит в верхнем отсеке – ну, там, где у нормального холодильника морозилка. Продукты, которые необходимо заморозить или сильно охладить, тоже там лежат. А в нижних отделениях – молоко или овощи, которые нужно хранить в прохладном месте. Полки жестяные, и все внутри отделано жестью, а сбоку, если присмотреться, – медный крантик. Воду сливать, если с льдины натечет.
А еще был Аннушкин любимец – самовар.
Поначалу-то Геля на него и не взглянула – скучно. Не то чтобы она навидалась этих самоваров – дома, в ее Москве, у них был обычный электрический чайник. Но электрический чайник – это настоящая полезная вещь. Честный бытовой прибор, а самовар так, игрушка для туристов. Сувенир, как балалайка, ушанка и матрешка. Ну и какая нормальная московская девочка станет обращать внимание на такую ерунду? Ходить в ушанке, играть на балалайке и пить чай из самовара? Может, еще медведя пригласить? В кокошнике? Вот спасибо.
Но Аннушка возилась с этим чайником-переростком как с младенцем. Начищала ему латунные бока специальной щеточкой, топила в «два угля» (это когда вниз, в топку, кладут древесный уголь, а на решетку – каменный; Аннушка говорила, что всякие сосновые шишки это баловство, самовар уголь любит). И Геля, которая терлась на кухне, как кошка, волей-неволей прониклась интересом к сувенирному изделию. Самовар у Рындиных был здоровенный, на крышке клеймо «Паровая Самоварная Фабрика Воронцова въ Тулѣ», ручки красиво изогнуты, фигурный репеек, ветка сделана в виде петушка (репеек – это пластинка, в которую врезан самоварный кран, а ветка – ручка этого самого крана).
Вообще, выяснилось, что самовар – не просто жестянка для воды, а целый водонагревательный заводик, состоящий из множества отсеков, каждый из которых имеет свое название. Внизу у него настоящая топка, а внутри – труба, называемая «кувшин», куда, собственно, и закладывают уголь (ну, или баловство вроде щепочек и шишек). Вода в самоваре закипала удивительно быстро (почти как в электрическом чайнике), и тогда он начинал «петь» – издавать мелодичные, протяжные звуки. Аннушка относила его в гостиную, водружала на латунный поднос, заваривала чай, а заварочный чайник ставила на конфорку – корону самовара, самую верхнюю его часть.
Василий Савельевич кофе не признавал, а до чаю был лют, как Геля до морковки. Мог вечером за раз целый самовар выдуть – а это семь литров!
Глава 5
Впрочем, Василий Савельевич не так уж часто рассиживался у самовара.
Доктор уходил на службу сразу после завтрака, в девятом часу утра, возвращался в середине дня, к обеду, а после, по выражению Аннушки, начинался «цирк с конями».
Если везло – Василию Савельевичу удавалось вздремнуть час-другой после обеда. Но чаще не везло. Стоило ему прилечь, как тут же, словно по злому волшебству, начинал звонить телефон – требовали доктора, спешно, потому что кто-то умирает, рожает, сломал ногу, заболел пневмонией, страдает сыпью, мигренью, кашляет или совсем не ест.
Будто мало было телефона – вступал и дверной звонок – это «приличные» пациенты прислали горничную или лакея за Василием Савельевичем.
С черного хода стучал дворник – а значит, у ворот дожидается какая-нибудь хитровская рвань, которую в дом не пустишь, но и гнать доктор строго-настрого запретил – хитровская рвань, так же, как приличные люди, умирает, рожает и болеет. А то ведь еще и убьют кого-нибудь, и полицейский врач господин Рындин обязан освидетельствовать труп. Так что никому без Василия Савельевича не обойтись – ни живым, ни мертвым.
Аннушка, однако, в этом сомневалась и время от времени, теряя терпение, начинала орать – на дворника, на лакеев, в телефонную трубку:
– Спит он! Спит! Не позову и не просите! Что ж это такое, и так он крутится целыми днями, как кубарь под кнутом! Дайте поспать ему! Господи, твоя воля! Что, в Москве других врачей нету?
Доктор, спящий в кресле тяжелым сном смертельно уставшего человека, никак не реагировал на весь этот шум, а просыпался только от того, что Аглая Тихоновна мягко трогала его за плечо. Тогда он вскакивал, коротко спрашивал:
– Кто? Что?
По дороге в ванную, сдирая галстук и воротничок (воротнички мужских рубашек в то время, оказывается, пристегивались, но доктор никогда не возился с пуговицами, а всегда отдирал, потому что все время слишком спешил или слишком уставал), выслушивал отчет о происшедшем, быстро умывался, Аглая Тихоновна (всегда Аглая Тихоновна, не Аннушка) подавала ему пиджак, пальто, врачебный саквояж, и Василий Савельевич Рындин, страдальчески щуря близорукие бледно-голубые глаза, отбывал к пациенту.
Ровно та же история повторялась и вечером (если доктору повезло вернуться домой к ужину).
От такой развеселой жизни у Василия Савельевича завелась дурная привычка засыпать где придется – в кресле-качалке (любимое место), на диване в столовой, на кушетке в смотровой. Если возвращался от больного под утро – проскальзывал в кабинет и засыпал там на узенькой походной койке, чтобы не будить жену. Но Аглая Тихоновна все равно просыпалась, подкрадывалась на цыпочках (чтобы не разбудить!) к спящему Василию Савельевичу и бережно накрывала его своей шалью или пледом.
Геля слегка побаивалась доктора – из-за пронизывающего острого взгляда, который словно буравил собеседника насквозь. Когда прапрадедушка начинал расспрашивать ее – как она спала, да хорошо ли себя чувствует, да не болит ли голова, Гелю невольно пробирала дрожь. Ей казалось, что вот-вот проницательный доктор спросит – кто ты, девочка? И где моя дочь?
Поэтому она сторонилась Василия Савельевича и все больше льнула к Аглае Тихоновне – та добрая, и даже если (ну вдруг?) как-то выяснится, что Геля – кукушонок, подменыш, а вовсе никакая не Поля, Аглая Тихоновна все равно ни за что ее не обидит. Геля была уверена.
Но от всей этой свистопляски она стала ужасно жалеть бедного доктора и сама всячески старалась ему услужить – принести чаю в кабинет, или найти пенсне, сиротливо забытое на столике у кресла, или рассмешить чем-нибудь.
Только во время обеда Василию Савельевичу удавалось по-настоящему отдохнуть и побыть с домашними.
Но это вовсе не значит, что обед проходил мирно. Отнюдь.
Боевые действия начинались от самого порога.
Заслышав звонок доктора (три резких нетерпеливых трели), Аннушка коршуном летела в прихожую.
– Куда? Куда? Аспид вы бессовестный! Пальто снимайте и в ванную! – голосила она и, растопырив руки, гнала доктора в сторону ванной.
