Эрих Распе - Путешествия барона Мюнхгаузена
Доктор на это возразил тоже шепотом, но настолько громким, что я мог все слышать:
— Нет, капитан! Он совершенно здоров, но доверяет чутью своей собаки большее, чем разуму всех ваших офицеров… Он, разумеется, проиграет, да и поделом.
— Тем не менее, — сказал капитан, — с моей стороны было бы не совсем честно согласиться на такое пари. Впрочем, тем больше будет для меня чести, когда я потом верну ему деньги.
Тем временем поведение моей собаки еще больше укрепило меня в моей правоте, и, когда я вторично предложил пари, Гамильтон принял его. Но едва мы уговорились и ударили по рукам, как сидевшие с удочками матросы вытащили из воды громадную акулу. Собака стала крайне беспокоиться, и я сказал коротко:
— Ну, вот вам и дичь!..
И действительно, когда вспороли акуле брюхо, в ее желудке оказалось шесть пар живых куропаток! Бедные животные так долго были в заключении, что одна из самок уже сидела на семнадцати яйцах, и из одного вылупился цыпленок как раз в то время, когда птичек извлекли на свет Божий. Мы воспитывали этого птенчика вместе с котятами, родившимися за несколько минут до того. Во время этого плавания у нас никогда не было недостатка в свежей дичи, потому что та или другая куропатка постоянно высиживала новое потомство…
Несколько недель спустя мы пересекли с полагающимся по этому случаю торжеством экватор милях в ста к западу от Суматры и направились затем прямо на север, в сторону Калькутты и Бенгальского залива. Тут число окружавших нас крупных морских чудовищ возросло в такой поразительной степени, что эти небывалых размеров рыбины стали стеснять движение нашего корабля. Одно из этих животных было так громадно, что мы не могли рассмотреть его во всю длину даже в подзорные трубы. К несчастью, мы заметили это чудовище только тогда, когда уже было невозможно избежать встречи с ним среди кишмя кишевших китов и других морских животных. Мы видели, как этот гигант подплывал к нам все ближе и ближе, — и вдруг он раскрыл пасть и втянул наш корабль со всеми мачтами и распущенными парусами между своими исполинскими зубами, сравнительно с которыми грот-мачта величайшего военного судна показалась бы маленьким прутиком.
Я положительно солгал бы, если бы вздумал утверждать, что пребывание в его пасти было в каком-нибудь отношении приятно, — а всем известно, что для меня невозможно произнести хотя бы маломальскую неправду… Я думаю, что такое отвращение ко лжи всегда было уделом нашего рода, потому что я знаю многих родственников, которых схватывают жесточайшие судороги каждый раз, как в их присутствии кто-нибудь произнесет хотя бы самую ничтожную ложь. Я сам обыкновенно испытываю сильнейшие припадки морской болезни, как только мне приходится попасть в общество любителя приукрасить свои приключения…
После краткого пребывания в пасти чудовища мы заметили, что оно снова раскрыло ее, втянув в себя громадную массу воды, и в результате этого наш корабль, который все-таки был не мелкая щепка, спустился в желудок. Здесь мы стояли так же спокойно, как будто бросили якорь в полное безветрие. Воздух был слишком теплым и неприятно густым, и мрак колоссального туловища рассеивали лишь местами — то тут, то там — множество факелов, которые, впрочем, освещали лишь небольшой круг. Мы нашли здесь якоря, канаты, лодки, барки и значительное число кораблей, как нагруженных, так и пустых, которые поглотил этот морской гигант…
Мы, разумеется, не могли видеть в своем плену солнца, луны и звезд, и здесь, конечно, никогда не бывало дневного света. Но, как и в море, тут ежедневно бывали и приливы, и отливы. Прилив наступал, когда животное пило, и по приблизительному расчету в него поступало тогда больше воды, чем имеется в Женевском озере. Затем вода мало-помалу убывала, и наступал такой отлив, что все суда лежали как бы на отмели, пока через несколько часов снова не повторялся сильный прилив. Во время отлива мы ходили в гости пешком к товарищам по несчастью, а при высоком уровне воды добирались до них на лодках и с большим участием узнали, что некоторые из них находились в этой ужасной тюрьме уже несколько лет. Для меня было непонятно, как это люди могли смириться с таким положением, не предпринимая серьезных попыток освободиться — например, проделать дыру в теле чудовища или проколоть ему сердце. Я решил посоветоваться с нашим корабельным плотником, не можем ли мы сделать из нескольких мачт какую-нибудь распорку, которая не позволила бы чудовищу закрывать пасть… Для осуществления этого плана мы тотчас же скрепили скобами семь самых больших мачт. Затем отобрали сотню самых сильных мужчин, чтобы воспользоваться тем моментом, когда животное разинет пасть, и поставили мачты между его зубами таким образом, чтобы они не только плотно держали его громадный язык, но и мешали ему сжать челюсти. Тут вода беспрепятственно хлынула внутрь, и мало-помалу все человеческое население чудовища выплыло наружу в лодках, барках, на больших и малых кораблях. Наши мачты мы, конечно, оставили в пасти чудовища и благодаря этому избавили других от страшного несчастья быть заживо погребенными в этой ужасной и мрачной бездне. Вероятно, чудовище погибло жалкой смертью — ведь оно лишилось возможности заглатывать пищу, — и это совершенно справедливо.
Старший судовой капитан произвел нечто вроде морского смотра, и оказалось, что, кроме множества мелких судов и лодок, в брюхе этой рыбины было свыше семидесяти кораблей…
Но где же мы, собственно, находились?
Самые опытные морские офицеры всех национальностей установили путем различных наблюдений, что мы плыли в Каспийском море, которое, как вы знаете, не имеет никакого известного соединения с другими морями. Но поскольку мы все-таки очутились на его поверхности, то это является доказательством имеющегося подземного сообщения Каспийского моря с океаном, так как нас, например, чудовище примчало сюда, несомненно, из Индийского океана…
Затем мы поплыли в разные стороны. С нашего корабля я первый соскочил на землю, радуясь, что опять ступаю по твердой почве. Тут громкое ворчанье заставило меня повернуть голову, — и я совсем близко от себя увидел медведя, который бежал прямо на меня. Я бесстрашно пошел на него, схватил обе его лапы и, в виде приветствия, так сильно потряс их, что медведь пожелал как можно скорее освободиться из моих рук и громко и недовольно ревел, потому что не мог этого сделать. Однако я не только крепко держал его, но и заставил его оставаться в этом положении до тех пор, пока он не умер на месте с голоду.
Яне знаю, как вернулся в Англию капитан Гамильтон, потому что на следующий же день двести наших товарищей по заключению прошли мимо нашего лагеря, направляясь в Персию; и когда я выразил намерение пристать к ним, они тотчас же выбрали меня начальником и предводителем каравана.
Тринадцатый вечер
Неравный бой бунтовщиков с персидскими горцами-разбойниками. Удачный захват лошадей и блестящий прием у персидского шаха.
— Первое, что я намеревался сделать после моего почетного избрания предводителем экспедиции, так это отобрать из ее участников самых молодых, ловких и умных, одеть их в женское платье и, вооружив их так, чтобы этого не было заметно, послать эту необычную группу на несколько сотен шагов впереди главного отряда, в виде прикрытия. Вначале это вызывало в мой адрес много насмешек и язвительных замечаний, потому что никто не знал моих планов. Я же думал: «Смейтесь на здоровье! Хорошо смеется тот, кто смеется последним!»
Мы пристали к берегу на расстоянии одного дня пути к югу от Баку и шли вдоль берега. Таким образом, мы находились уже в областях, подвластных собственно персидскому шаху. Однако горные племена Кавказа, которые хотя и платят дань персиянам или русским, но продолжают считать себя свободными и не желают признавать над собой никакой власти, делают в высшей степени опасными для путешественников все местности, расположенные к западу и к югу от Каспийского моря, по которым часто проходят большие и малые караваны…
В один прекрасный солнечный день, после полудня, мы вступили в чудную долину, орошаемую источником, и люди, утомленные долгой ходьбой, тотчас же растянулись на земле, решив расположиться здесь на привал. Тогда я взобрался на каменную глыбу, лежавшую посреди долины, и приказал всему моему отряду, состоявшему из двухсот пятидесяти человек, собраться около этой ораторской кафедры.
Львиным голосом, разносившимся по всей долине, я объяснил, что даю час времени на отдых и размышление. Они выбрали меня своим предводителем и очень заблуждаются, если думают, будто я должен и согласен подчиняться в чем бы то ни было воле и решению большинства. Избранная ими для привала долина со всех сторон открыта для вражеского нападения. Поэтому я поищу в окрестностях какое-нибудь другое место, более надежное, и вернусь через час спросить их, одумались ли они и готовы ли следовать за мной или нет…
