Милош Кратохвил - Удивительные приключения Яна Корнела
«Вплоть до сегодняшнего вечера», — тихо сказал про себя каждый из нас, посмотрев на писарька. Опустив голову, Криштуфек поднялся, странно сгорбился и, как-то сразу уменьшившись, медленно зашагал куда-то в темноту.
Он ушел один, со своей болью и грустью.
Мы следили за ним, пока ночь не поглотила его. Все глубоко сочувствовали ему. Но никто из нас не осмелился пойти следом за ним и попытаться утешить его.
Кто бы мог подумать тогда, что эта история еще будет иметь свое продолжение, — Криштуфеку было суждено встретиться с Маркеткой. Однако его последняя встреча с нею окажется для них очень, очень печальной.
Глава четвертая,
повествующая о событиях, счастливо начавшихся на собьеславской площади и печально закончившихся в подвале
Свой полк мы догнали только в Собьеславе.
Этот городок выглядел, как картинка. На его площади красовались два белых костела, и весь он, словно невеста, сиял в первых лучах мартовского солнца. Возможно, городок понравился нам еще и потому, что здесь мы дождались чуда — наконец-то сюда привезли все жалованье, которое задолжал нам полк!
На середину площади — ее-то я никогда не забуду — въехала крытая брезентом повозка, окруженная эскадроном вооруженных до зубов мадьярских кирасиров, а в ней стояло два тяжелых окованных сундучка. Они казались не особенно большими, но, когда солдаты вытаскивали их, было заметно, что сундучки весят немало. Мы так наседали на эту повозку с диковинным грузом, что кирасирам пришлось отгонять нас от нее. Я очутился в первом ряду, и чудесные сундучки оказались прямо перед моими глазами. Мне даже удалось заметить на одном из сундучков, сбоку, маленькую свежую царапину, — по-видимому, он пострадал в пути. Разве я мог тогда предвидеть, что эта царапина способна лишить меня головы?
Полковник Помпейо и его штаб еще не прибыли, и все хлопоты по выплате денег солдатам взял на себя наш лейтенант Тайфл.
Солдат не пришлось сзывать барабаном. При выдаче жалованья никогда не бывает отсутствующих. Но в каждой бочке меда бывает своя ложка дегтя. Так и тут — лейтенант объявил, что он сможет выплатить нам только половину задержанного жалованья, поскольку, мол, полковая касса получила не все деньги. Правда, солдаты, было, заворчали, но скоро притихли, — каждый желал получить то, что было возможно, — с паршивой овцы хоть шерсти клок. К тому же, когда на ладони у изголодавшегося человека появятся гульдены, то он уже не думает ни о чем другом, как поскорее купить что-нибудь поесть.
Так, по крайней мере, отнеслись к этому мы, новобранцы. Однако старые солдаты не радовались, — они быстро раскусили, в чем дело, и стали покрикивать — им-то, мол, хорошо известны подобные штучки — и требовать выдачи всего, что им было положено.
Одноглазый лейтенант свирепо смотрел по сторонам, желая накинуться на кого-нибудь из крикунов, но те были осторожны и каждый раз кричали ему как раз с той стороны, куда этот черт тогда не смотрел. Когда же бывалые солдаты убедились, что их немало и к ним присоединяются другие, они начали орать и стучать копьями о землю. Казалось, теперь загремела вся площадь.
Лейтенант Тайфл вскочил на стол, за которым производил выплату денег. Он был бледен от бешенства, кусал губы и, как дьявол, сверкал своим глазом. Кирасиры, доставившие сюда деньги, сбились вокруг него, словно защитная стена, и обнажили мечи. Но это только подлило масла в огонь.
— Уберите свои перочинные ножи!
— Как же, испугались мы вас!
— Выдайте нам жалованье сполна!
Возмущение начало принимать угрожающий оборот, и лейтенанту пришлось прибегнуть к новой уловке:
— Солдаты! — крикнул он своим резким голосом, но вынужден был повторить это слово несколько раз, пока на площади не наступила тишина. — Я такой же воин, как вы. Мне хорошо известно, что вам пришлось испытать и как терпеливо переносили вы все это. Я запятнал бы свою офицерскую честь, если бы урвал хоть малость из того, что принадлежит вам по праву. Поскольку же вы не верите мне, то я постараюсь убедить вас.
Все насторожились, ожидая, что будет дальше. Тайфл наклонился к кирасирам и что-то шепнул им. Четверо из них тут же поставили открытый пустой сундучок на стол, вскарабкались на стол, подняли сундучок, над головами и стали показывать его, поворачивая так, чтобы он был виден каждому. Случайно оказавшись поблизости, я заметил, что это был как раз тот сундучок с маленькой царапиной на боку.
— А теперь второй! — приказал лейтенант.
Кирасиры слезли. Новая четверка сменила их и подобным же образом завертелась со вторым сундучком, словно голуби на куполе.
Со вторым сундучком…
Я так пристально глядел на него, что у меня чуть глаза не вылезли на лоб. Просто чудовищно — только действительно ли я видел?..
Видел. На боку сундука, в том же месте белела маленькая царапина. Это был тот же самый сундук, который Тайфл велел показать нам в первый раз!
Так вот оно что!
Меня словно топором оглушили. Боже мой, до чего же я был тогда глуп! Знаете, в ту минуту я даже чуть не разревелся, узнав, что на свете может существовать подобная человеческая подлость.
Пока я стоял да раздумывал, солдаты стали понемногу расходиться. Правда, они еще продолжали шуметь и ругаться, но лейтенант, очевидно, убедил их, — никто не заметил ни царапины на сундуке, ни Тайфлова колдовства за сплошной стеной кирасиров.
А я?
Я сгорал от стыда из-за того, что в первую минуту очень растерялся, стоял, точно пень, и даже не пикнул о замеченном мною подвохе. Хотя я продолжал молчать, однако теперь мне становилось все тяжелее и тяжелее, поскольку я, как осленок, думал только о себе.
Я не мог никому доверить своей тайны; расскажи я об этом, и все узнали бы о моей трусости.
Вечером после получки денег мы достали себе еды. Я ужинал вместе с Пятиоким и Картаком, но каждый кусок буквально застревал у меня в горле, как у гуси, откармливаемого к празднику. Хотя я и был голоден, однако ел без всякого удовольствия, растерянно озирался по сторонам и мысленно твердил себе: «Трус! Трус!»
К счастью, мои товарищи были так увлечены своей едой, что не замечали моего настроения. Пятиокий тараторил без умолку.
— Бьюсь об заклад на что угодно, — говорил он, пыхтя и отдуваясь после каждого глотка, — если я не хуже любой цыганки сумею предсказать точка в точку то, что произойдет теперь. Знаете, почему прислали нам лишь половину жалованья? Потому, что через два-три дня начнется битва.
— Как это так? — удивленно спросил, прекратив еду, Картак, недовольный тем, что его оторвали от ужина таким неприятным предсказанием. — Откуда тебе знать об этом?
— Светик ты мой, какой ты еще наивненький молокососик! — покровительственно ухмыльнулся мушкетер. — Тут надо немножечко пошевелить мозгами. Ведь во время сражения погибнет немало солдат, — верно? Ну, а полковнику и его штабу достанется довольно кругленькая сумма от половины жалованья тех, кто останется на поле боя. Другую половину получит только тот, кто уцелеет.
Так вот оно как! Все то, что вызвало у меня страшное возмущение, было давно уже известно старым и опытным солдатам. Это немного успокоило мою совесть, но ненадолго.
— Черт бы их побрал! — еще более горячо продолжал Пятиокий. — Все они одинаковы! — Когда же мы, удивленные его неожиданной вспышкой гнева, вытаращили глаза, он добавил: — Собственно, все то, о чем я рассказывал вам, мне довелось пережить самому несметное число раз. Только один командир полка — Помпейо — никогда не занимался такими гнусными делами. Он жесток по отношению к людям, но еще ни разу не обворовал солдата. Если бы лейтенант не показал нам два пустых сундучка, то я мог бы биться об заклад на свою голову, что это воровство — дело его собственных рук. Сегодняшней штуки ему ни за что бы не простили, — ведь он находился среди нас совершенно один и был беспомощен, как муравей в молоке. Тут ему, псу проклятому, пришлось бы сразу получить сполна за все его проделки.
Мною снова овладели угрызения совести. Я почувствовал себя преступником, — ведь в моей власти было открыть глаза солдатам, из-за моей трусости останется безнаказанным самый подлый вор, который обворовывает таких несчастных бедняков, как мы. Поскольку я не сообщил вовремя солдатам о проделке Тайфла, он набьет свои карманы деньгами. Гульдены всех убитых попадут ему в руки. Чем больше нас будет лежать бородой к небу, тем богаче окажется Тайфл.
Стоило только Пятиокому заговорить о нашем лейтенанте, как он уже не мог остановиться, — особенно разговорился Матоуш сегодня, совершенно не догадываясь, что каждое его слово глубоко задевает меня. Он рассказал нам о целом ряде бесчеловечных проделок Тайфла, показывавших отношение лейтенанта к своим солдатам. И вот такого изувера я спас сегодня своей трусостью!
