Мариэтта Чудакова - Дела и ужасы Жени Осинкиной (сборник)
А потом в Курганском областном суде было назначено новое судебное заседание. Туда должны были привезти из Потьмы Олега Сумарокова.
Обо всем этом только что узнали по мобильнику Том и Женя.
А в поселке Эликманар Чемальского района Республики Алтай события между тем развивались следующим образом.
Василий четко объяснил Александру Осинкину, что ему придется задержаться в Горно-Алтайске, пока не завершится первый хотя бы этап стадии дознания. Результатом должно быть обвинение двух задержанных в покушении на убийство. На вопрос Осинкина – да будут ли еще такие отморозки давать показания? – Василий только засмеялся:
– Будут! Еще как будут! Проситься будут в камеру! Приговора ждать как манны небесной!
И увидев некоторое недоумение, пояснил:
– Заказ-то они не выполнили! А небось аванс брали – и потратили. За эти дела в их кругах наказывают. И в колонии достать могут. Они теперь дрожать везде будут. В камере им сейчас в сто раз спокойней, чем на свободе. Если в несознанку пойдут – я им тут же говорю: «Отпускаю – вывожу за ворота без конвоя». Тут же опомнятся!
Осинкин уже сообщил своему американскому коллеге Флауэрсу – начав разговор, разумеется, с горячей ему благодарности, – что киллеры находятся под арестом. И тот обещал всячески способствовать следствию новой информацией – очень надеялся узнать имена заказчиков. Он брался также незамедлительно сообщить калифорнийскому нотариусу о самом существовании в России, а также о постоянном адресе той самой барышни, которая по завещанию Петра Андреевича Зайончковского является законной наследницей его состояния.
Сама Женя, узнав о всей подоплеке дела, пришла, разумеется, в полное изумление.
А отец пояснил ей ситуацию в духе семьи Осинкиных:
– Эти деньги, если действительно удастся их получить, сколько бы их ни было, будут принадлежать тебе лично. Ты будешь распоряжаться ими по собственному усмотрению. Мы с мамой будем рады быть твоими советчиками, консультантами – не более.
И Женя тут же сказала:
– Если правда появятся какие-то большие деньги, тогда ведь можно будет действительно что-то сделать – правда, пап? – для многих детей... Здесь, в Эликманаре, еще есть отделение детского туберкулезного санатория – для детей от году до семи... Им очень тесно в старых помещениях. А многие – из здешнего Дома ребенка. Родителей у них нет. Надо же их вылечить – пока маленькие, пока не заболели сильно... А у начальства местного денег на них нет. Они хотят не расширять санаторий, а сокращать, даже, говорят, вовсе закрыть. Если бы построить маленький хотя бы домик – для детей от году до трех!.. Леша и Саня говорили, что местные «афганцы» помогут...
– В России сегодня все возможно – и очень злое, и самое лучшее, – отвечал ей отец. – Очень много можно сделать хорошего – при наличии доброй воли, упорства и терпения. Никому не верь, что ничего не возможно. Но вообще-то – мне кажется, ты сможешь что-то сделать, помимо всего этого, и для себя лично. Не вижу в этом ничего дурного. Петр Андреевич, исходя из того, что я о нем знаю, несомненно, одобрил бы это.
– Тогда... Тогда, папа, я хотела бы куда-нибудь съездить...
– Не наездилась еще? – не удержался отец.
– В Америку... Или в Париж... – говорила Женя мечтательно. – Или во Флоренцию и Венецию... Увидеть мир... Но это – потом. Когда, папа, удастся здесь хоть что-то сделать. Пока я еще не заслужила такой красивой жизни.
Осинкин слушал, внутренне волнуясь. Какие перемены за такое недолгое время! Какие мысли, какие чувства... Если бы их слушал кто-то третий, нашел бы ее рассуждения выспренними. Но он знал свою девочку как никто. Он знал, что здесь нет ни капли наигрыша, неискренности, старания казаться лучше, чем ты есть. Просто стремительно взрослела душа. Юная телесная оболочка не поспевала за ней, да и ум, конечно, тоже.
– Да, циникам нашим не понять, – пробормотал Осинкин про себя.
Но Женя расслышала.
– Пап, я как раз давно тебя хотела спросить – а что такое циник?
В этот самый момент Тося, лежавшая все время разговора у ног Жени, вскочила сначала на все четыре лапы, а потом на две задние, а обе передние положила на плечи Александру Осинкину.
– Ого! – сказал Осинкин, которого сразу признавала любая собака, и потрепал Тосю за большое мягкое ухо. – Ну и велика же ты!
И Тося, недолго думая, лизнула его щеку своим теплым тряпочным языком.
– Но-но! – закричал Осинкин, отталкивая ее огромную морду. – Без этих глупостей!
– Признала, признала! – закричала Женя, хлопая в ладоши. – Признала хозяина!
– Это ты хочешь сказать, что мы ее в Москву берем? – спросил Осинкин, нарочито удивляясь.
– Папа! – укоризненно сказала Женя, чувствуя, что Тося уже защищена. – Она мне жизнь однажды спасла!
– Ох, дочка, – вздохнул Осинкин. – Что-то больно много посягательств на твою жизнь за не очень большой отрезок времени...
Но что такое «циник» Жене не удалось узнать и на этот раз, потому что в это время папа быстро набрал чей-то номер в своем мобильном телефоне и закричал бодро и весело:
– Маша, Машенька, где ты?.. Так, понятно. Здорова?.. Куда ехать, спрашиваешь? Выбирайся оттуда как-нибудь – и прямо в Москву! Только в Москву! Я дня через два-три прилечу! Где Женька, интересуешься? – папа подмигнул дочери. – Да вот она – тут, со мной рядом стоит!
И Женя стала рвать мобильник из папиных рук.
Но последовавший за этим разговор ее с мамой, наконец-то услышавшей голос живой дочери, мы читателю передавать не будем.
Как писал великий Гоголь – «Перо мое вяло, мертво, с тонким расщепом для этой картины!»
Он имел, разумеется, в виду оточенное и расщепленное у основания гусиное перо, каким писали в его время.
Мы, действительно, хоть и не пишем гусиным пером, не беремся описывать эту сцену. С одной стороны, как уже сказано, не имеем нужных для этого красок. С другой же стороны – жалеем нашего чувствительного читателя. И в то же время – не желаем слушать насмешек над слишком чувствительной сценой читателя вовсе бесчувственного.
Хотя ему браться за наше правдивое повествование мы бы и вовсе не советовали. Поскольку, хотя далеко не все наши герои – люди чувствительные, но большинство из них, несомненно, умеют чувствовать. И их чувства выходят далеко за границу острого желания выпить холодного пивка или сказать что-нибудь особенно мерзкое по поводу того, что самому тебе – недоступно. Как умение, например, танцевать в прославленном кордебалете Мариинского театра.Глава 55 В путь, в путь!..
Начались сборы в дальнюю дорогу.
Шамиль полагал, что Ножева и Веселаго он должен либо доставить домой тем же способом, каким они прибыли сюда, либо посадить где-либо на удобный поезд. Но помимо их двоих, он приглашал в свою машину и Тома, и Петра Волховецкого, и кого угодно еще, уверяя, что у него в ней есть еще одно дополнительное место...
В результате интенсивных переговоров сложилась такая картинка: сейчас все едут на двух машинах в Горно-Алтайск. На машине вирусолога Лютого едут Осинкин, Осинкина, Василий и Леша, а с Шамилем – все остальные. Василий тут же сказал Леше:
– Хоть по дороге пообщаемся!
Отметим, что Никита Лютый как впал во время схватки у Черги в некоторый ступор, так из него до сих пор и не вышел – поскольку после внезапно увиденного им самого настоящего, хоть и короткого боя возник новый, ничуть не менее неожиданный для него пласт впечатлений.
В его картину мира никак не укладывалось то, что он сейчас наблюдал.
У него самого было двое детей, одному – два, другой – четыре года. Каковы сегодняшние подростки – он точного представления, пожалуй, еще не имел. Но скорее уж он видел их с банкой пива в руке или на попсовом концерте в совершенно лунатическом состоянии – плавно поводивших высоко вытянутыми вверх руками. А здесь по обрывкам фраз он реконструировал совсем другую картину. И все никак не мог к ней адаптироваться. Тем более когда по ходу разговора узнал про музей Рауля Валленберга в доме Степы Барабанчикова...
Итак, в Горно-Алтайске путники предполагали воссоединиться с Саней – и, соответственно, с «Волгой». Там должны будут остаться Василий и Александр Осинкин. Все же остальные договорились двигаться дальше вместе на двух машинах – в сопровождении, конечно, мотоциклетного конвоя – до Барнаула. А к тому времени все помаленьку решат – кому куда.
Леша при этом дал понять Осинкину, что пусть он, нисколько не спеша, занимается вместе с Василием подготовкой обвинения киллерам – чтобы они ненароком не оказались на свободе за отсутствием материала для обвинения... И что генерал-лейтенант Шуст поручил им девочку, и они с Саней доставят ее в полном порядке – а тем более теперь, когда непосредственной опасности для нее уже нет, – в ту точку Москвы, из которой они ее забирали.
Пока ясно было одно – Женя, Том и главное – Слава-байкер, а также все желающие ехали дальше в Курган, на суд. Славу просто не могла найти на дорогах России судебная повестка о вызове его в качестве свидетеля. Но он был на связи со Сретенским и знал, что повестка эта послана. Ну а где Слава – там, само собой, должен был быть и Скин.
