Крепкий орешек Джонс и нарисованный город - Биддальф Роб

Орешек поднялась, сняла халат и мысленно стала готовиться получить неизбежную взбучку от мамы, которая уже наверняка вернулась со свидания. Орешек вышла из комнаты и спустилась по лестнице вниз.

Всюду горел свет – ничего удивительного. Интересно, подумала Орешек, полиция ещё здесь? Зная маму, можно было не сомневаться. Орешек вспомнила, как однажды, выгуляв Жиля, они с Лялябет вернулись домой и увидели шесть полицейских машин, которые стояли возле их дома, припаркованные под диковинными углами. Они задержались всего на двадцать минут дольше обычного (Лялябет предложила устроить весёлый эксперимент: дать пёсику убежать, а потом проверить, работает ли микрочип, который вживили ему в шею), но мама всё равно заявила в полицию о пропаже детей.

Орешек собралась с духом и вошла в кухню, но никакой полиции там, к счастью, не было. И вообще, там не было даже мамы! Только Лео с наушниками в ушах не торопясь загружал посудомоечную машину.

– Э-э… Лео, а ты почему не спишь? – спросила Орешек.

Лео вытащил наушник из одного уха.

– Наверно, потому что мне уже не шесть лет.

– В смысле… А сколько времени?

Она посмотрела на часы.

– КАКОГО…? – пронзительно завопила она. Не может быть! Её что, не было всего девять минут?

– Что с тобой? – в усталых глазах Лео замелькала тревога.

– Ой… Э-э… так. Ничего. Не беспокойся, – заикаясь, ответила Орешек. – Просто я очень устала. Пойду-ка я лучше спать.

Орешек поднялась вверх по лестнице, почистила зубы и надела пижаму. Она забралась в постель и вспомнила о Штришке – как же он там, в снегу и совсем один? Она представила, как он от страха свернулся калачиком под деревом, пытаясь согреться, и ей стало совестно. Что-то его напугало. Надо было, наверно, забрать его с собой. Нет, ничего бы не вышло – вспомни, что стало с дверью. Даже подумать о том, что Штришок мог превратиться в кучку серой пыли, было невыносимо.

Она схватила сброшенный халат, залезла в карман и достала карандаш. Потом взяла со столика возле кровати деревянную шкатулку, открыла секретное отделение, чтобы спрятать Хвостик, как вдруг её взгляд упал на одну из закладок. Подпрыгнув, она села в кровати и уставилась на рисунок.

– Не может быть! – ахнула она. – Я так и знала, что где-то его уже видела!

На закладке был нарисован пёсик. Каракули меха с лапами и хвостом. Он стоял на покрытом снегом склоне холма возле высокого столба, от которого расходилось в разные стороны множество плоских указателей-стрелок. В маленьком облачке, которое вылетало из пасти пёсика, читалось: «Привет, Орешек!»

– Это Штришок, – прошептала она. – Это же точно Штришок! И это же точно тот указатель, где сверху написано: «Вы находитесь в Северном Контуре».

Орешек встала с кровати, постигая громаду неожиданного открытия: да ведь папа не только бывал в Хроме, он ещё и повстречал там Штришка и даже, возможно, Мейкерштрихов! Видно, ответ, почему он пропал, надо искать в Хроме!

Орешек схватила с корковой доски над столом ленту фотографий паспортного размера, на которых они с папой строили забавные рожицы. И в этот самый момент приняла решение, которое навсегда изменит её жизнь.

Она заговорила, глядя на фотографии:

– Завтра я вернусь в Хрому. Я узнаю, кто это такие – Мейкерштрихи, и верну им Штришка…

Она глубоко вздохнула.

– …а потом я спрошу у них, вдруг они тебя видели.

Она поцеловала фотографию.

– Не бойся, папа. Я тебя отыщу.

21. Патронташ

Орешек проснулась в 6:59 утра и тут же выскочила из кровати. Полночи она пролежала не смыкая глаз, обдумывая план, и теперь настало время действовать.

Она подняла с пола халат и выдернула из петлиц толстый пояс. Потом достала старую бабушкину коробку со швейными принадлежностями, продела в иголку толстую хлопчатобумажную нить и сшила вместе два конца пояса. Затем она вырезала из халата несколько прямоугольников разного размера и пришила их к махровой петле. Продев в петлю правую руку, она перекинула всю эту штуковину через голову так, чтобы она свисала с плеча по диагонали, точно патронташ.

Напоследок она загрузила его тщательно отобранными принадлежностями для рисования: большим куском угля, тремя несмываемыми маркерами различной толщины, маркером-кистью, двумя кисточками для акварелей и маленькой коробкой акварельных красок, баллончиком с краской и, разумеется, жёлтым карандашом. На спину она прикрепила четыре пустые бутылки для воды, которые выудила из корзины для мусора. Потом взяла полоску паспортных фотографий, на которых были они с папой, сложила пополам и спрятала в передний карман комбинезона.

Она взглянула на себя в зеркало и кивнула.

– Так. Я готова.

– ОРЕШЕК! – долетел с первого этажа мамин голос. – МНЕ НАДО НА РАБОТУ ПОРАНЬШЕ. ТЫ НЕ МОГЛА БЫ ЗАБРОСИТЬ ЛЯЛЯБЕТ В ШКОЛУ ПО ДОРОГЕ В «СВЯТОГО ХЬЮБЕРТА»? И, КСТАТИ, ПРИШЁЛ ТВОЙ ДРУГ РОКВЕЛЛ.

– ХОРОШО, МАМА. СПУСКАЮСЬ ЧЕРЕЗ СЕКУНДУ.

Орешек быстро собрала коробку со швейными принадлежностями, ножницы и всё, что осталось от халата, и затолкала в шкаф. Она хотела снять с себя патронташ, но не успела даже перекинуть его через голову, как вдруг отворилась дверь и вошёл Роквелл.

– Твоя мама сказала, можно подняться. Ты, надеюсь, не про… Это что?!!

Орешек вздохнула.

– Хорошо, ладно. У истории появилось кое-какое… м-м… развитие. По-моему, тебе лучше сесть.

И в третий раз за сутки она рассказала ему всё.

22. La Porte

– Так, давай-ка я уточню, – сказал Роквелл. – Ты планируешь вернуться в эту «страну» (произнося последнее слово, он показал пальцами в воздухе кавычки)… найти этого «пёсика» (и опять кавычки)… и вернуть его владельцам, чьё местонахождение в настоящее время тебе ни в малейшей степени не известно?

– Да.

– А потом ты хочешь узнать, может, они где-нибудь видели, как твой отец бегал по этой воображаемой стране?

– Да.

– И даже если на это у тебя уйдёт целый день, это не имеет значения, потому что время в этом другом мире идёт медленнее, а значит, в школу ты не опоздаешь, что бы ни произошло?

– Да.

– И всё то время, которое ты собираешься провести в этих поисках, ты будешь носить своё самодельное приспособление из пояса, напоминая разом Винсента ван Гога и Чубакку из племени вуки.

– …

– Ну, знаешь, это известный художник, который отрезал себе ухо, и высокий такой, волосатый персонаж из «Звёздных войн».

– Знаю, конечно! И да, я буду носить свой патронташ.

– Ну и прекрасно. В четверг утром перед школой совершенно обычное дело.

– То есть ты не хочешь пойти со мной?

Орешек с удивлением поняла, что мысль о помощи Роквелла в её поисках ей вовсе не так уж неприятна.

– Слушай, – ответил Роквелл, – я признаю: то, что вчера случилось в лаборатории, было в какой-то степени поразительно.

Орешек приподняла бровь.

– Ладно, это было невероятно! – Роквелл ослабил галстук. – Но если ты ожидаешь, что я поверю, будто где-то, в параллель к нашему, существует целый нарисованный мир, боюсь, ты окажешься жестоко разочарована.

– Значит, по-твоему, я всё выдумала?

– По-моему, вчера произошло множество всего странного, и вполне естественно, что в результате тебе приснилось множество странных снов. – Роквелл поднялся и сунул большие пальцы под лацканы пиджака, как будто держался за невидимые подтяжки. – По-моему это Фрейд выдвинул положение, согласно которому побудительным мотивом любого сна служит воображаемое исполнение желаний и что подавляющее большинство снов случаются вследствие того, что произошло в течение предшествующего дня. «Элементы дневного опыта» – вот как он это назвал. И, по-моему, это Юнг сказал, что…