Римма Кошурникова - Следствие по всем правилам
— Кончать с этим надо! — и ка-ак трахнет по шарику! Бедняга — хлоп! — и в синие клочья. Я ему еще один подсунул, красный: пусть нервы разрядит, И его отправил на тот свет. И еще один…
А мать из кухни кричит:
— Игорь, не балуйся!
После пятого, желтого, Дюха успокоился и рассказал про милицию.
— Предлагаешь, значит, бросить? Милиция пусть разбирается?.. — говорю спокойно, а у самого все кипит внутри. — Ребят завели, столько уже сделали! Петька сейчас из рейда явится со своими. Мы с Чирой такой „сувенир“ раздобыли!
Когда я про „Шипку“ упомянул, Профессор оживился.
— Покажи!
— Смотри. Законный вещдок, точно? Кстати, ветка где? Которую Мурзик нашел?
Он как-то странно взглянул на меня и вытаскивает из кармана:
— Вот.
Тут у нас немая сцена получилась: я на него уставился, он — на меня.
— Где ты ее взял? — спрашиваю.
Профессор почему-то забеспокоился:
— А что?
— А то! Это совсем другая!.. И больше, и фасон не такой.
— Ничего не понимаю, — Дюха сел и вытер со лба пот.»
16«Двум смертям не бывать, а одной не миновать».
Слабое утешение для тех, кто идет на риск.Балконная дверь отчаянно сопротивлялась. Уже были отогнуты гвозди, которые накрепко прижимали ее к косякам, из всех щелей вынут поролон — защита от ветра, открыты шпингалеты, но дверь упорно «держала оборону».
Лаптев и Бельчиков в четыре руки дергали фигурную скобу и нервничали: ведь в любой момент могли вернуться из гостей Ягодкины или Касьяновна с дедом — и такой блестящий план рухнет!
— Да она же примерзла! — счастливо сообразил Саша. — Мурзик, тащи стамеску, надо лед сколоть.
Миша покорно доставил инструмент. Он, в отличие от своих товарищей, был абсолютно спокоен. Больше всего страшит неизвестность. А когда знаешь, что тебя ожидает в недалеком будущем (например, недельный бойкот, когда, кроме кота, с тобой никто не разговаривает, или самое легкое — пара «горячих» по мягкому месту), то невольно сосредоточиваешься и для волнений просто не остается времени.
Наконец, крепость пала, и ребят обдал резкий, ознобный и веселый дух морозного, солнечного дня.
Первым на белоснежную пушистую дорожку галереи ступил командир группы. Сотрудники, чуть помедлив, последовали за ним.
— Стоит, — сказал Петька, отлепившись от окна Касьяновны. — В углу. Только видно плохо.
Бельчиков и Ягодкин по очереди приложились к стеклу и подтвердили: елка стоит! Но определить, какого она цвета, тоже не смогли.
— Придется все-таки проникать, — обыденным тоном произнес Лаптев, как будто речь шла не о чужой, закрытой на замок квартире, а о собственной комнате.
Бельчиков отвел глаза. Миша молчал и обреченно ждал команды, потому что двум смертям не бывать…
— Чудики, — Петька хитро сощурился. — Все будет по самому законному закону! Бабуся нам сама откроет и скажет еще «Пожалуйста»!
Сотрудники явно не понимали ход мыслей своего командира и смотрели на него с некоторым замешательством.
— Мурзик, где Альбатрос?.. Что-то я его не вижу.
— В в-ванной сидит, закрытый, — Миша почувствовал смутное беспокойство.
— Тащи!
— 3-за-ачем?
— Скоро узнаешь.
Ягодкин набычился: породистого кота — голубого шартреза — впутывать в непонятные, подозрительные дела? Ни за что!
— Да ничего с твоим котом не случится, — наугад сказал Бельчиков. — Правда же, Петька?
Лаптев нахмурился и взглянул вниз, где, дружно держась за руки, прогуливались Карасева и маленькая Шептунова. Лиля оживленно болтала с девчушкой, изредка, будто невзначай, посматривала на галерею.
— Ты срываешь операцию, Ягодкин, учти!
С тяжелым сердцем пошел Миша за Альбатросом. Едва он щелкнул задвижкой, как голубой шартрез пулей вылетел к ногам хозяина и возмущенно заорал: почему его так долго держали взаперти?!
— Альбик, Альбик! — гладил, успокаивая кота, Миша, — Иди ко мне.
Альбатрос немедленно взобрался на руки и цепко ухватил Мишу за свитер. Почуяв морозный воздух, кот вздыбил шерсть и недоуменно мявкнул: для вечерней прогулки было еще слишком светло…
— Мурзик, ну где ты? — заглянул в комнату Бельчиков. То ли от холода, то ли от ощущения опасности Сашины зубы выбивали чечетку.
Неожиданно во дворе закуковала кукушка. Видимо, куковала она впервые в жизни, потому что голос ее срывался от волнения и часто давал «петуха». Дворовый пес Нинкиным голосом немедленно облаял неопытную кукушку.
— Полундра!.. Старуха возвращается! — звенящим шепотом прокричал Лаптев-младший и схватил Альбатроса. Но голубой кот намертво вцепился в хозяина и устрашающе зашипел.
— Толкай его в форточку! — скомандовал Петька. — Быстрей!..
Кот вытаращил глаза, судорожно растопырил лапы и дико завопил.
Бедная кукушка совсем охрипла. Наконец, перепуганного насмерть Альбатроса общими усилиями спустили в форточку и тут же ее захлопнули — единственный путь к отступлению был отрезан…
Теперь оставалось ждать. Лаптев и Бельчиков на цыпочках прокрались в прихожую и обратились в слух.
Чмокнул отпираемый замок соседней двери. Шаги прошаркали в комнату, стали глуше и совсем пропали: наверное, старушка и дед утомились после прогулки и присели отдохнуть.
— А вдруг они спать улеглись? — прошептал Саши. — С мороза знаешь как…
Он не договорил; стоявший у балконного окна Ягодкин тихо вскрикнул. Ребята бросились в комнату.
Миша показывал в окно и пытался что-то сказать.
— Ба-ба-баркина, — наконец выговорил он —
В окне северной башни, прямо напротив Мишиного, виднелась фигура. Лица было не разобрать, но сомнений не оставалось: плавно, как при замедленной съемке, описав полукруг, исчезла за спиной коса, затем силуэт растворился в серой глубине комнаты.
— За-засыпались, — прошептал Миша и почувствовал, как неприятно забулькало в желудке.
17«Тулупчиков и Баркина сидели за столом, а между ними, как граница, ветка голубой ели».
Из дневника А.Лаптева.Из дневника Андрея Лаптева:
«Игорь сверлил меня следовательским взглядом, а я ничего не мог объяснить: мне сначала было необходимо разобраться самому!
— Игорь… Ты сейчас иди к нам: там ребята уже, наверное, собрались…
— А ты?.. Понятно, — он усмехнулся. — Королева ждет? Ну, беги, беги.
Он ошибался, к Марине я и не думал идти, мне просто хотелось побыть одному. Я выбирал малолюдные улицы, ходил и думал, думал… Почему Игорь так ненавидит Маринку? Просто готов изничтожить! Ведь она такая, такая… Лучше всех девчонок! И тут же одёрнул себя: а ты?.. Только что заподозрил в подлости, презирал! Друг, нечего сказать! Вместо того, чтобы сразу правду выложить, прямо сказать, начал какие-то ловушки изобретать…
Уши запылали, будто отморозил, пришлось даже растирать их снегом.
А Маринка сказала правду! Но тогда… голубая метелка, которую я нашел в подъезде… ч у ж а я! Кто-то случайно обломил, когда заносил ель? Значит, о н а в Тереме? В северной башне?!
Меня понесло, будто ветром, и я, наверное, засмеялся, потому что прохожие на меня стали оглядываться. Представляю картину: мчится парень и хохочет. Рекорд я тогда побил наверняка!..
…Тулупчиков и Баркина сидели за столом, сердитые, красные, а между ними, как граница, — ветка голубой ели.
— Полюбуйся! Вещдок стащила и не сознается! — говорит Игорь, а глазами просто испепеляет Марину.
— Эту метелку подарил я, а эту, — кладу на стол рядом с первой еще одну, — нашел в подъезде северной башни, в Тереме. Сегодня.
Тулупчиков любит всякие эффекты, но тут и он речи лишился на несколько минут. И Марина, вижу, поражена. Я плохо по глазам читаю, но тогда мне показалось, в ее глазах был ужас!
— Интересно, как она туда попала? — Сыщик есть сыщик: с ходу начал расследование. Говорит, а сам в упор смотрит на Марину.
— Вы… Вы на меня думаете?! — она вскочила, руки прижала к груди…
Только тут я сообразил, что своим сообщением как бы подставил ей ножку.
— Маринка!.. Ты что?.. — пытаюсь ее успокоить, но после драки кулаками бесполезно махать. Я расстроился жутко.
А Игорь — прирожденный инквизитор!
— Почему такой переполох? — улыбается. — Походим по квартирам, найдем голубенькую, вот тогда и будет: „Хау ду ю ду, я ваша тетя!“ С вашей и начнем. Баркина, не возражаешь?
— Проверяйте! Хоть сейчас!.. — Марина заплакала.
— Прекрати немедленно, Тулупчиков! — я разозлился. — Если мы будем подозревать еще друг друга… Тогда вообще!..
— Вообще народная пословица советует: доверяй, но проверяй.
— Ветка могла оказаться там совершенно случайно! — Маринка размазывала по щекам слезы кулаками, как первоклассница, и не могла успокоиться.
