Илья Туричин - Кураж
Зал аплодировал.
– Комплимент, - крикнул Иван Александрович растерявшимся сыновьям, передал Гертруду готовым к выходу акробатам-прыгунам и заспешил на манеж вслед за сыновьями.
Петр и Павел прошлись по манежу арабскими колесиками навстречу друг другу. Иван Александрович приветственно поднимал руки.
Дядя Миша в клоунском наряде погладил Гертруду по голове и заспешил на манеж. Оттуда раздался дружный смех.
Гертруду Иоганновну унесли на руках в вагончик. Ей было плохо. При малейшем движении боль в ноге становилась нестерпимой. Мягкий серебристый сапог было не снять. Иван Александрович разрезал голенище ножницами.
Павел и Петр испуганно и с состраданием смотрели на мать.
Прибежал Григорий Евсеевич, цокал сокрушенно языком, сердито размахивал руками.
– Как же ты, Гертруда?… На ровном месте!
Гертруда Иоганновна виновато улыбалась.
Напротив сидел Киндер, склонив голову набок, и смотрел на нее печальными глазами. Из шапито доносилась веселая музыка и шум аплодисментов. В раскрытую настежь дверь то и дело заглядывали артисты. А в вагончике стояла гнетущая тишина.
Пришла врач, долго и осторожно ощупывала ногу Гертруды Иоганновны. Лодыжка опухла и покраснела. Прикосновения причиняли боль. Врач велела отвезти больную в травматологический пункт, там делали рентгеновские снимки круглые сутки.
Лейтенант Каруселин вызвался раздобыть автомобиль. Побежал в вагончик дирекции, звонил по телефону какому-то начальству. Вскоре возле цирка остановилась "эмка".
К счастью, у Гертруды Иоганновны перелома не обнаружили. Врачи наложили на лодыжку тугую повязку, сделали обезболивающий укол и строго-настрого приказали лежать неподвижно. По крайней мере недели три.
В гостинице у Лужиных, куда привезли из травмпункта Гертруду Иоганновну, сидели Григорий Евсеевич, Гурий Александрович, дядя Миша, Флич и лейтенант Каруселин.
Иван Александрович слонялся по комнате, перекладывал с места на место вещи, подходил к жене, спрашивал:
– Как, Труда?
Она улыбалась:
– Ничего. Терпимо.
Григорий Евсеевич сокрушался:
– Три недели!… Зарезали! Придется снимать с программы. А кем заменять? Кого вызывать? И когда еще приедут!…
– Не надо никого вызывать, - сказал Павел.
– А вам спать давно пора, - прикрикнул на братьев Григорий Евсеевич.
– Они молодцы, - сказал Гурий Александрович. - Не растерялись. Прекрасный финал получился!
– Да уж, - сердито откликнулся Флич. - Нарочно не придумаешь.
– Не надо никого вызывать, - настойчиво повторил Павел. - Мы с Петей отработаем.
– Малы еще! - возразил Григорий Евсеевич. - И трюков ваших мало.
– Думаете, у меня Мальва не пойдет? - запальчиво спросил Павел. - Пойдет. Как шелковая. Верно, мама?
– Пусть попробуют, - сказала Гертруда Иоганновна.
– Пусть, - кивнул Флич. - Наша, цирковая косточка.
– Завтра выходной. Манеж свободен, - сказал Павел.
– Так я на завтра вызову двух униформистов, - сказал Гурий Александрович, словно репетиция в выходной - дело решенное.
– Не надо. Управимся сами, - Иван Александрович привлек к себе сыновей.
– Управимся, - сказали они хором.
Лейтенант смотрел на них с любопытством: вот ведь какие мальчишки!
– Пусть попробуют. - Флич подбросил монетку, поймал, хлопнул ею о стол, и монетка исчезла.
– Утро вечера мудренее. - Директор Григорий Евсеевич любил, чтобы последнее слово оставалось за ним. Хотя и так все было ясно. - Поправляйся, Гертруда. А вы - спать! Чтобы завтра были в форме. А там поглядим-увидим.
Все ушли. Братья расставили свои раскладушки. Обычно они долго шептались о всяком-разном, пока не влетало от родителей. Сейчас легли и молчали. Завтра предстоял трудный день. Они приказали себе спать и уснули.
9
Великие Вожди встревожились. На первом уроке близнецов не было.
– Опоздали, - шепнул Долевич Сереге, который сидел на парте впереди. - Наверно, у Хрипака "загорают". - И лицо его сморщилось, будто не кто-нибудь, а он сам "загорает" у Хрипака.
Директор школы Николай Алексеевич иногда по утрам перехватывал в вестибюле опоздавших и уводил к себе в кабинет. Он никогда не спрашивал о причинах опоздания, был убежден, что уважительных причин не бывает. Он садился за стол и спокойно работал, как будто в кабинете никого не было. А опоздавшие стояли у стены весь урок, "загорали".
Не пришли братья и после переменки.
– Заболели, - предположил Василь.
– Сразу оба? - засомневался Серега.
– А может, у них, у близнецов, так: один заболел - и другой тут же.
Предположение казалось не лишенным смысла. Кто их знает, близнецов?
Братья в школу так и не пришли. А в цирке - выходной.
После уроков у "пушкинской" скамейки состоялось короткое совещание. Решили пойти в гостиницу.
Остановились около подъезда. Послали на разведку Злату.
Злата поднялась на третий этаж. Перед дверью пригладила ладошками волосы, поправила на поясе блузку и вошла в гостиничный коридор с независимым видом.
– Вы к кому? - спросила сидевшая за столом тетка с огромной брошкой на груди.
– К Лужиным. В тридцать пятый.
– С утра ушли. Только больная дома.
– Спасибо. Извините, - с достоинством сказала Злата.
Важно вышла на лестницу, а вниз скатилась кубарем, перепрыгивая через две ступеньки.
– Может, они с утра прямо в "вигвам" поехали? - высказал предположение Серега.
– Потащат они такую тяжесть, - возразила Злата.
– Идем в цирк. Если Киндера нету…
– Точно. Без Киндера они не поедут, - поддержал Толика Василь.
В цирк можно попасть, минуя сторожа. С другой стороны были ворота. Их створки обычно связывались проволокой. Но нынче на воротах висел большой амбарный замок.
– Сигаем через ограду? - спросил Василь.
– Неудобно, - сказал Толик. - Еще подумают что…
Обычно возле вагончиков было многолюдно, шумно. Сейчас - ни души. Над брезентовым куполом, над цветными вагончиками висела пронизанная солнцем тишина, такая плотная - хоть трогай руками. Даже перезвон трамваев сюда не доносился.
Толик сунул пальцы в рот и пронзительно свистнул трижды.
Из-под вагончика выскочил серый мохнатый ком, подкатился к ограде и залаял.
– Киндер, - ласково сказал Толик и протянул руку меж прутьев ограды, погладить.
Из-за вагончика появился один из близнецов. Он щурил глаза от яркого солнечного света.
– Привет! - крикнул Василь и спросил без обиняков: - Ты Петр или Павел?
– Павел.
Он направился к ограде. Великие Вожди заметили, что одет Павел необычно: голубая, вылинявшая футболка с темными пятнами, черные трикотажные брюки заправлены в высокие потрепанные сапоги.
– Вы чего в школе не были? - спросил Василь.
– Репетируем. Мама ногу подвернула. Приходится номер перестраивать.
Мужской голос позвал:
– Павел!
– Иду!
– А как же аккумулятор? - спросил Серега.
– Да ладно тебе, - оборвала его Злата. - Павлик, можно нам посмотреть… Мы тихонько. Нас и не заметит никто.
– Валяйте.
Василь подсадил Злату, а Павел бережно принял ее по ту сторону ограды.
– Да ты же мокрый весь! - удивилась она.
– Взмокнешь!
Мальчишки тоже перемахнули через ограду и пошли вслед за Павлом к цирку.
– Ты куда запропастился? - спросил Иван Александрович. Он стоял у форганга и с удивлением рассматривал ребят.
– Папа, это из нашего класса. Пришли узнать. Можно, они посмотрят?
– Мы тихо, - сказала Злата.
Иван Александрович глянул в ее синие глаза и улыбнулся:
– Ну, если тихо…
Великие Вожди, ступая так, будто рядом был спящий, которого никак нельзя будить, поднялись на несколько ступенек и сели на деревянную скамью для зрителей.
Как не похож дневной цирк на вечерний!
Над манежем горели две одинокие лампы. Они казались тусклыми, свет их не доходил до брезентовых стен, таял где-то на полдороге. Сквозь щели в брезенте тут и там пробивались тонкие полоски солнечного света. В них плясали пылинки.
На манеже вместо праздничного яркого ковра - серый, потертый, перепачканный опилками. И барьер вокруг серый, не алобархатный, как вечером. И только запах тот же. Цирк всегда пахнет цирком.
– Мальчики, - крикнул Иван Александрович, - помните: самое главное - синхронность!
Голос его тонул в полумраке и тишине, как свет ламп. Он вышел на середину манежа с длинным хлыстом в руке, одетый так же, как Павел, - вылинявшая футболка, потертые сапоги.
– Готовы? Пошли!
На манеж выбежали одна за другой серые в темных яблоках лошади. На легких седлах стояли Павел и Петр, поднимая в приветствии руки.
– Алле… Ап!
Павел и Петр одновременно спрыгнули с лошадей, перевернувшись в воздухе. Колесом прошлись поперек манежа. Лошади за это время пробежали полукруг. Братья снова вскочили на них на ходу, встали на седла.
