Эдуард Веркин - Жмурик-проказник
За дверью зашуршали, и под дверь просунулся листок, вырванный из блокнотика. На нем было написано: «Это я, Тоска».
Почерк Тоски я знал, но этот почерк был одновременно и похож на ее, и не похож. Трясущийся какой-то. Поэтому определить, она это или нет, я не смог.
— Чего надо? — спросил я.
Опять шорох и опять бумажка.
«Можно я войду?»
Мне стало не по себе.
Почему?
По нескольким причинам.
Причина первая.
Вампиры, во всяком случае некоторые вампиры, прежде чем войти, просят разрешения.
Причина вторая.
Чего Тоске делать у меня?
— Чего надо? — спросил я снова.
«Впусти, мне страшно!»
Это было странно. Вот уж не думал, что такая вредная особа, как Тоска, способна чего-то бояться. Ну, разве что взлета цен на армейскую обувь. А она боялась. И держать ее за дверью было нельзя. Но и впускать ее мне тоже было страшно.
Надо было как-то ее проверить.
— Прочитай «Отче наш», — сказал я.
«Я не знаю „Отче наш“!!!» Написано истерическим почерком.
Другого способа проверить, вампир Тоска или нет, у меня не было.
Тогда я решил проверить, Тоска ли это вообще. Смотреть в скважину было бесполезно — темно. Я взял эту самую бумажку и написал: «Кто написал оперу „Фауст“?» — и подсунул под дверь.
Кто написал оперу «Фауст», я знал — весной мы с классом ходили в театр.
«Придурок! „Фауста“ сочинил Гуно!»
Правильно. Я открыл дверь.
Тоска вошла.
Я приготовил нож.
Ничего мрачного и наглого в ней больше не было. Обычная перепуганная девчонка. Даже без плеера. Даже симпатичная.
— Ну, чего? — спросил я.
Тоска указала на горло и помотала головой.
— Понятно. Это оттого, что ты в красно-белых носках ходила, — сказал я. — Красно-белые носки притягивают неприятности. И еще ангину. Что у тебя стряслось?
«Там кто-то ходит», — написала Тоска.
— Где?
«У меня под окном».
Я спрятал в рукав нож. Затем мы вышли в коридор и осторожно перебрались к Тоске.
Комната Тоски мало отличалась от моей. Окно на лес. Открытое. На тумбочке горшок с засохшим цветком.
Я выглянул на улицу. Ничего особенного. Лес как лес. Ночной. Страшно, но в меру.
Указал Тоске на койку, она послушно устроилась под пледом. Я уселся в кресло. Мы прождали минут, наверное, двадцать, потом я услышал шаги. И это были не шаги спавшего на улице Дохода, это были другие шаги. Легкие и какие-то равномерные. Как будто под окном ходили часы с ногами.
Тоска округлила глаза. Пальцем мне указала. Я кивнул.
Шаги замерли. Зато вместо шагов с улицы послышалось корябанье. Как будто кто-то пытался взобраться по бревнам. Наверное, это на самом деле было так. Чтобы проверить, я поднялся на цыпочки и приблизился к окну.
Выглянул. И в этот самый момент на меня что-то прыгнуло снизу. Так и не понял что, что-то твердое и дурно пахнущее. С длинными ногтями — они расцарапали мне кожу.
Это что-то обхватило меня за шею и рвануло вниз.
— О-па! — сказал я.
После чего меня выдернуло в окно до пояса, я едва успел ухватиться за раму.
Существо тянуло меня вниз. Отцепить его от себя я не мог, поскольку руки у меня были заняты собственным удержанием. К тому же я ничего не видел, видел лишь какой-то грязный комок, из которого торчали длинные всклокоченные волосы.
Что-то похожее на Бабу Ягу.
Это существо действовало умело, рывками, с каждым рывком выдергивая меня из окна еще на несколько сантиметров. Помимо этого, меня эта тварь еще и придушивала.
— Тоска! — засипел я. — Тоска, помоги!
Тут мне пришло в голову, что если Тоска раскроет рот, то это будет вообще труба. И я заорал:
— Только ма-алчи! Молчи!
Тоска замычала — спрашивала, чем помочь, если нельзя орать?
— Горшок! — крикнул я. — Тресни ее горшком!
За моей спиной что-то брякнуло, потом послышался звук сдвигаемой тумбочки.
Меня выдернуло на улицу еще на несколько сантиметров.
— Лупи! — крикнул я.
И Тоска ударила горшком с засохшим цветком.
По голове.
Меня.
Когда тебя бьют по голове, почти ничего не чувствуешь. Отрубаешься окончательно секунды через три.
Когда я очнулся, то подумал, что каждая потеря сознания лишает меня нескольких миллионов нервных клеток. И что с каждой потерей сознания я становлюсь все глупее и глупее и шансы мои стать чемпионом мира по шахматам все меньше и меньше. А бабушка так об этом мечтала.
Было утро, а может, и день. Голова болела. На затылке набухла шишка. К тому же очень сильно пахло йодом.
Я открыл глаза.
Я валялся в кровати в комнате Тоски. Сама Тоска сидела рядом. Как всегда, с затычками в ушах, как всегда, напевая что-то из репертуара Большого театра.
— Привет, Тоска. — Я сел. — Спасибо тебе, что, типа, спасла мне жизнь.
Я пощупал шишку. С полкулака.
Тоска взяла блокнотик и написала.
«Я… Ну, короче, промазала».
Тоска старалась на меня не смотреть.
— Я это заметил.
«Попала тебе по тыкве».
— Я и это заметил.
Тоска вздохнула и продолжила:
«Ты отрубился и стал вываливаться в окно. А это тебя продолжало вниз тянуть. Едва успела тебя за ногу схватить».
— Ну и? — спросил я.
«Я тебя продержала минуты две, затем выпустила».
— И?!
«И ты упал».
Что ж, можно было сделать еще одну зарубку на косяке моей удивительной биографии — со второго этажа я тоже еще ни разу не падал. Особенно вниз головой. Век живи — век учись.
Мне вдруг стало страшно — а вдруг я себе что-то серьезно повредил? Я отбросил плед и выбрался из постели. Встал. Попрыгал. Ничего не болело.
«Не на землю упал, — успокоила меня Тоска. — Ты упал на Дохода. Он как раз под окном спать устроился».
— А это? То, что на меня напало?
«Не знаю. Я больше его не видела. Куда-то смылось».
— А что Доход?
Тоска поморщилась.
«Доход, он это… немножко перепугался. Он немножко перепугался, вскочил на ноги и побежал. Побежал, побежал, побежал…»
Тоска сделала неопределенный жест рукой.
— Куда он побежал? — спросил я.
«Туда, в лес».
Тоска зевнула и потерла ладонью нос.
«Как сказал Радист, проследовал направлением зюйд-зюйд-вест…»
— И где он сейчас?! — спросил я.
«А… там, в лесу. Типа, заблудился, наверное».
— Как в лесу?! — Я стал натягивать ботинки.
Нахождение в лесу человеку с такой фигурой, как у Дохода, было опасно. Топи, овраги, дикие звери. Голодные дикие звери. Голодные кровожадные барсуки.
— Как в лесу? — повторил я уже спокойнее.
«Так. Они хотели тоже в лес идти, искать, но Гундос их удержал. Сказал, что надо подождать, пока ты очнешься».
— Это правильно, — сказал я. — С такими типами ходить в лес…
«Они же выживатели».
Тоска сунула ноги в свои кочкодавы и принялась завязывать шнурки.
«Хотя они скорее выживатели из ума…» — написала она.
— Это точно. Ты готова?
Тоска понуро кивнула.
Мы вышли на улицу.
Возле обожженной машины собрались все способные держать в руках оружие. То есть все способные стоять на ногах.
Тут был Радист. В ожидании меня он от нечего делать пополнял наш запас дров. Вернее, запас дров брата Чугуна Изобретателя. Только дрова он рубил двумя топорами, один — в левой руке, другой — в правой. Дров становилось все больше и больше, и я подумал, что если Радист будет продолжать в том же духе, то скоро побережье Чертова омута будет погребено под дровами.
Гундосов тоже был на улице. Он складывал рюкзак по всем правилам выживателей: зажигалки, консервы, ну и всякая остальная дребедень, которую так любят таскать с собой в поход туристы-культуристы.
Чугун крутился вокруг. Он приплясывал на траве, шевеля носом, нюхал землю и вообще рвался в бой. Нас он приветствовал дружеским лаем. За ночь содержание собаки в Чугуне дошло до максимальных показателей.
Тоска улыбнулась и швырнула Чугуну овсяное печенье.
Чугун поймал его на лету зубами и схрумкал в секунду.
— Вы готовы? — Гундосов бодро забросил рюкзак и попрыгал.
— Готовы, — ответил я.
— Кто-то должен остаться и присмотреть за домом, — сказал Гундосов. — Мало ли что. Хозяин придет или Доход. Или еще кто приедет…
Тоска отрицательно замотала головой.
— Чугунов тоже вряд ли может… — Гундосов посмотрел на меня. — Разве что на цепь его посадить. Я умею в лесу выживать, Тоска девчонка, значит…
— Я могу остаться, — сказал Радист. — Мне все равно. А в лесу повышенная влажность, это опасно для подвижных соединений. Буду сидеть в гостиной.
— Чугун! — позвал Гундосов. — След, Чугун!
Было видно, что командовать своим бывшим командиром доставляет Гундосову большое удовольствие.
Чугун же послушно уткнул нос в землю и потрусил к опушке.
— Слишком быстро бежит, слишком нетерпеливый, — покачал головой Гундосов.
