Владислав Крапивин - Трое с площади Карронад
«Ой, мамочка…» — сокрушённо подумал Славка.
И словно эхо отозвалось на улице:
— Ой, мамочка, не надо! Больше не буду! Пустите!
Славку будто прижало к тротуару. Издалека, из давних недобрых времён, прилетел эти крик.
— Ой, мамочка, не надо! Больно!
Да что же это? Неужели здесь может быть такое?!
Славка вскочил.
На другой стороне улицы крепкая женщина в розовом брючном костюме вела за ухо толстого мальчишку лет девяти. Он неуклюже пританцовывал на ходу и верещал.
Собственная боль придала Славке смелости. Он бросился через дорогу. Порванная штанина захлопала по ноге.
— Вы что! — закричал Славка. — Не надо!
Женщина остановилась и отпустила мальчишку. Он отскочил к забору и взялся за ухо. Женщина повернулась к Славке.
— Чего не надо? Ты откуда такой заступник?
Славка почувствовал, как вся его решимость испаряется. Но сказал:
— Ему же больно…
Женщина визгливо крикнула:
— Больно?! Ещё не так надо! Ещё штаны снять да хворостиной!..
Славку снова толкнула злость. Он вспомнил мать Юрки Зырянова. И сказал сипловато, но храбро:
— Это никто не имеет права, даже родители. За это можно и в милицию…
Он вдруг увидел, что глаза у женщины налились слезами.
— Да? — сказала она тонким голосом. — В милицию? — И неожиданно заплакала, шумно хлюпая носом и фыркая. — А если у него рук-ног не останется, тогда в какую милицию? Кого поведут?
Славка совсем растерялся. Он готов был, что она заругается, даже стукнуть попробует, а тут — вон что.
— Легко грозить-то! — причитала тётка. — Все заступники, все храбрые. Вам всё игрушки, а матерям да отцам потом слёзы на всю жизнь!
Качая высокой крашеной причёской, она пошла от Славки, но потом обернулась и плачущим голосом закричала с новой силой:
— От Андрюшки Илюхина что осталось? Матери и посмотреть не дали! Гроб заколотили, а что там, никто не знает! А вам что в лоб, что по лбу!.. Обожди, матери всё равно скажу! Она тебе покажет, как патроны ковырять! Она тебе ремнём поковыряет!
Последние слова были уже не для Славки, а для толстого мальчишки. Прокричав их, женщина ещё раз громко шмыгнула носом и зашагала вдоль забора. Скрылась в ближней калитке.
Славка проводил её взглядом и посмотрел на мальчишку. Тот всё ещё держался за ухо. Лицо у него оставалось злым, но на Славку он глянул виновато и смущённо. Это был толстый неуклюжий мальчишка, но глаза у него были хорошие: большие, тёмно-коричневые. Славка их разглядел, хотя уже наползали сумерки. В глазах у мальчишки всё ещё блестели слёзы.
Славка хмуро спросил:
— Что за патрон ты расковыривал? Голова-то у тебя есть?
— Да он пустой же, — отозвался мальчишка. — Ржавая гильза от зенитки, я её в Сухой балке нашёл. Ничего я не расковыривал, а только чистил. Хотел из неё автомат сделать…
— Бывает, что гильза пустая, а капсюль в ней целый. В нём гремучая ртуть, — сказал Славка. — Она может сто лет лежать, а потом взрывается от одного чиха. Я это… в книжке про сапёров читал.
— Там капсюль выстреленный, — возразил мальчишка. — В нём ямка… Я чистить начал, а эта дура как подскочит! Прямо на улице… Гильзу куда-то кинула, а меня за ухо…
— Наверно, она не со зла, — сказал Славка. — Просто перепугалась. Вон, даже заплакала…
— А она всегда такая, то ругается, то ревёт. Я её давно знаю, это наша соседка.
— Я сперва думал, что это твоя мама…
— Ты что! — возмущённо сказал мальчишка. — Мама никогда не дерётся… Откуда ты взял, что это мама моя?
— Ну… ты же сам кричал: «Мамочка!»
Мальчишка вздохнул и со взрослой серьёзностью ответил: — Что же ещё кричать, если больно…
Они помолчали.
— У тебя брючина порвалась, — неловко сказал мальчишка.
Будто Славка сам не знал!
Мальчишка вдруг, предложил: — Хочешь, пойдём ко мне? Мама зашьёт.
— Нет уж, — вздохнул Славка. — У меня своя мама есть.
И, хромая, он зашагал домой, хотя свидание с мамой на этот раз не обещало ему радости.
Когда Славка вернулся, бабы Веры не было дома: видимо, ушла к соседям. А мама была. И конечно, нервничала. Она спросила, где Славка изволил болтаться столько времени.
Славка шагнул на свет и с сокрушённым видом встал посреди комнаты: чтобы мама сразу увидела порванную штанину.
Мама сказала неприятным голосом: — Миленький сюрпризик.
— Я же не нарочно, — буркнул Славка.
— Если человек спокойно идёт по улице, брюки у него не рвутся.
— Я запнулся.
— Ты выгладишь так, будто не запнулся, а побывал в хорошей свалке. И дышишь, как после драки.
— Потому что… Там к мальчишке приставали…
Мама посмотрела недоверчиво:
— И ты полез заступаться?
— Что же было делать, — скромно сказал Славка. Он сразу почувствовал, что вопрос о брюках теряет опасную остроту.
— И сколько их было, этих… обидчиков?
Славка смутился.
— Одна… К нему соседка привязалась, такая здоровая тётка. Он кричит на всю улицу, а она… за ухо тащит.
Мама слегка встревожилась:
— Но, надеюсь, ты не грубил этой женщине.
Славка дипломатично пожал плечами. — Она его отпустила и ушла куда-то…
Мама покачала головой.
— Никогда не думала, что ты способен вмешиваться в уличные скандалы. У тебя переменился характер… Жаль.
— Что жаль? Значит, пускай уши отрывает? — Я не про то. Жаль, что я не знала заранее. Купила бы не только рубашку, но и брюки. Хотя, конечно, денег в обрез…
— Разве нельзя зашить эти?
Мама нагнулась.
— Ну где же… Если бы по шву, а то вон как разодрал. Да и машинка у Веры Анатольевны не работает… А это что? Та-ак. — Она увидела царапину.
— Чепуха, — поспешно сказал Славка.
— Открой тумбочку, принеси йод.
— Ну, мама…
— Стыд какой! В пятом классе, а боится йода, как детсадовский ребёнок.
— Лучше уж зелёнкой, она не так щиплет.
— Йод испарится, а зелёнка липучая и долго не смывается. Или ваше сиятельство намерено ходить размалёванным на потеху публике?
У Славки тоскливо засосало под желудком. Горестно вздыхая, Славка по плечи забрался в самые недра тумбочки. Маму он понял сразу.
Мама каждый день спрашивала, почему он жарится в шерстяных брюках и не хочет носить шорты. Лёгкая одежда — это так эстетично и полезно для здоровья!
— Не понимаю твоего упрямства, — огорчалась она. — Ходят же в шортах твои одноклассники.
— Всего три человека…
— Я уверена, что они — самые умные. Почему тебе не быть четвёртым?
Славка в ответ неопределённо бормотал. После прошлогоднего скандала с Юркой Зыряновым и завучем Ангелиной ходить в коротких штанах он стеснялся. Во время каникул ещё туда-сюда. Но в школу… Здешним ребятам хорошо, они привыкли, а ему всё кажется, что найдётся какой-нибудь тип вроде Зырянова и поднимет злорадный крик… Но признаться в таком своём страхе Славка тоже стеснялся и отговаривался как умел.
Однако завтра не отговоришься. Не идти же в школу в измочаленных джинсах с кожаной заплатой на заду или в продранных на коленях «трениках»…
Сумрачно размышляя о неотвратимости судьбы, Славка вернулся к маме с коричневым пузырьком.
— Садись и давай ногу, — велела мама. — Убедительная просьба не пищать и не дёргаться.
— Не буду я дёргаться, — хмуро сказал Славка. Он вспомнил, как верещал на улице толстый мальчишка. Не хватало ещё и ему, Славке, так же завопить.
Ватка в маминых пальцах набухла почти чёрным йодом. Р-раз! — от колена до щиколотки прошла по царапине коричневая полоса. Славка часто задышал, но даже не зажмурился.
— Больно?
— Больно, — сказал Славка. — Но наплевать.
— Зачем выражатъся так энергично? Впрочем, если, как ты говоришь, «наплевать», давай для верности ещё раз. Мало ли какие тут микробы…
Мама примерилась, чтобы снова смазать царапину. Но тут, спасая Славку, звякнул в коридоре колокольчик. От него к рычажку на калитке тянулась проволока.
— Я открою, — поспешно сказал Славка и выскочил во двор.
Он думал, что вернулась баба Вера. Но это была не она.
Пожилой почтальон принёс телеграмму. Попросил расписаться. И опять у Славки тоскливо засосало внутри: при жидком свете уличного фонаря он разобрал на бумажной полоске печатные буквы: «УСТЬ-КАМЕНСК…»
Телеграмма была маме. Не Славке. Ни в коем случае не имел он права совать в неё нос. Однако такой жгучей сделалась тревога, что Славка остановился под яркой лампочкой у крыльца. Воровато отогнул край телеграфного бланка.
Все строчки прочитать он не сумел, но подпись увидел…
Славка молча отдал маме телеграмму, ушёл в свою комнатушку и залез в постель.
Было ещё рано, и спать не хотелось. Но Славка выключил свет и натянул на голову простыню. В душной темноте завертелись, запрыгали беспокойные мысли.
