Эдит Патту - Восток
Обзор книги Эдит Патту - Восток
Эдит Патту
Восток
Посвящается моему отцу, который так любил сказки, и моей матери за любовь и поддержку
Пролог
Я нашла этот ящик на чердаке одной старой фермы в Норвегии. Он был большой – размером с сундук для обуви, и на нем были какие-то надписи. Как я узнала потом, руны.
Когда я открыла крышку, мне сперва показалось, что там одни бумаги – куча листов, исписанных разными почерками на нескольких языках. Там были карты, дневники и даже судовые журналы.
Я стала разбирать бумаги и нашла под ними клубки шерстяных ниток, крохотные сапожки из мягкой кожи, стопки нот, перевязанные выцветшей лентой, длинные тонкие деревянные дощечки с пометками, похожими на географические карты, сушеные грибы, тканые ремни и даже бледно-желтое платье.
Потом мне попалось нечто напоминающее мундштук очень старого музыкального инструмента. Я поднесла его к свету, льющемуся сквозь маленькое чердачное оконце. Как только на него упал луч вечернего солнца, случилось нечто необычное: я ясно услышала высокий голос флейты.
Звук доносился из сундука.
Потом послышались другие звуки: тихим роем они закружились у меня в голове. Колокольчики на санях, собачий лай, треск льда. И голоса. Я слышу голоса – это странно, подумалось мне.
Не выпуская из руки старинный мундштук, я достала из сундука лежавшую сверху страничку, исписанную неровным почерком.
Они хотят, чтобы я все это записала – не знаю зачем.
Казалось бы, хватит и того, что отец и Недди записали свои истории. Особенно Недди – ведь он всегда был главным рассказчиком в семье. У меня никогда не вышло бы так складно. На это требуется больше терпения, чем у меня есть, точнее, чем у меня было. Да, в этом путешествии я узнала, что значит терпение. Хотя, конечно, мне лучше было бы все записать. Что я, собственно говоря, и делаю.
Мне нелегко сейчас возвращаться к началу этой истории и даже думать о том времени, когда она началась на самом деле. Рассказывать – это как сматывать в клубок крученые нитки – так просто запутаться.
Я отправлялась в путь, желая лишь все исправить. Говорят, что потерять любимого человека так же больно, как потерять часть собственного тела. На самом деле, намного больнее, особенно когда ты сама во всем виновата.
Но я уже забегаю вперед. Все началось с пары крохотных мягких сапожек.
Книга первая.
ВОСТОК
Жил-был бедный крестьянин, у которого было много детей.
Отец
Нашего последнего ребенка звали Ориана Роуз. Хотя это и не правильно. Ее должны были звать Ниам Роуз. Но все звали ее Роуз, а не Ориана, так что уж ладно. По крайней мере, именно это я говорю себе.
Часть ее имени – Роуз – напоминала о символе розы ветров, что очень подходило, ведь она жила в самой середине моего сердца.
Я любил всех ее семерых братьев и сестер, но признаю, что в Роуз всегда было что-то особенное. И вовсе не внешность.
Роуз было очень сложно понять. Из-за того, что она никогда не сидела спокойно. Когда она была еще совсем крошкой и я брал ее на руки, она несколько секунд пристально смотрела на меня улыбающимися яркими глазками. Но каждый раз тут же переводила взгляд за окно: интересно, что там творится?
Первым подарком для Роуз стали мягкие сапожки, сделанные из шкуры северного оленя. Их принес Торск, наш сосед. Пока он натягивал подарок на крошечные ножки Роуз своими мозолистыми ручищами, я посмотрел на Ольду, мою жену. Она нахмурилась и, чтобы скрыть это, отвернулась.
Торск ничего не заметил. Он был вдовцом и великолепным сапожником. Сыновья его уже выросли. Он очень хотел показать свою работу и не догадывался о сложных обстоятельствах недавних родов Ольды, поэтому и появился первым на нашем пороге.
Почти все наши соседи знали, насколько суеверна Ольда. Еще они знали, что первый подарок для ребенка наделен особым смыслом. Но радостный Торск не сильно об этом задумывался. Он просто смотрел на маленькие сапожки на ножках девочки, и его распирало от гордости.
– Как хорошо подошли, – заметил он с широкой улыбкой.
Я кивнул и счел нужным предупредить его:
– Ведь это первый подарок для Роуз.
Его улыбка стала еще шире.
– Ах как здорово!
Вдруг его озарила мысль.
– Она будет путешественницей! – сказал он с воодушевлением.
Значит, Торск знал про примету, связанную с первым подарком.
Теперь Ольда не пыталась скрыть хмурого взгляда, и я испугался, что она скажет что-нибудь резкое. Но вместо этого она наклонилась и завязала потуже шнурок на одном сапожке.
– Спасибо, сосед Торск, – проговорила она сквозь зубы. В ее голосе слышалась неприязнь, что сильно удивило гостя.
Увлекая Торска к двери, я пробормотал что-то по поводу здоровья своей жены.
– Может, сапожки не понравились? – спросил он смущенно.
– Ну что ты! – уверил я его. – Они просто чудо. А Ольда очень устала, вот и все. Ты ведь знаешь матерей – они всегда хотят, чтобы дети были рядом. Она еще не готова к тому, что малышка Роуз будет бродить где-то по свету.
И никогда не будет готова. Хотя этого я не сказал Торску.
В тот вечер, как только нам удалось оттащить Недди от колыбельки Роуз и уложить всех детей спать, Ольда спросила:
– А не приносила ли вдова Озиг горшочек масла для малышки?
– Она только вернула тот, что ты ей давала.
– Нет, это было для Орианы Роуз. Это ее подарок первый. Я уверена, – решительно сказала Ольда.
Она на самом деле хотела, чтобы дети всегда были рядом. Особенно Роуз. А все из-за обстоятельств, при которых девочка появилась на свет.
Недди
Наша семья не всегда жила бедно. Мой дед, Осбьёрн Лавранс, весьма успешно занимался изданием географических карт. Отец происходил из семьи зажиточных фермеров. Он поссорился с ними, когда отправился в Берген, чтобы стать учеником картографа Осбьёрна. Мама моя, Ольда, была дочерью Осбьёрна. Вот так они и встретились.
У мамы с папой было восемь детей. Роуз родилась последней, а я предпоследним. Когда Роуз принесли домой из Эской Фореста, мне исполнилось четыре года. Кто-то скажет, что четырехлетние дети мало что запоминают, но кое-что я точно помню. Даже многое. Я помню, как Роуз пахла – теплым молоком и мягким зеленым мхом. Помню, что ее лепет напоминал журчание ручейка – мы даже прозвали ее Рози Ручеек. Еще она щелкала языком, словно королек, и обиженно ревела, когда пыталась ходить и падала. Ходить она научилась необычайно рано. Чуть ли не с пеленок она уже вовсю бегала на своих коротких ножках.
Я отчетливо помню тот вечер, когда мама и папа вернулись домой после сбора трав, но вместо травы они принесли сверток, из которого доносились странные звуки.
Мои старшие братья и сестры беспокоились о маме с папой, потому что на улице бушевала непогода, а родители сильно задерживались. Я сказал, что они так долго не возвращаются, потому что ушли за ребенком.
Сестра Зёльда рассмеялась.
– Маме еще больше месяца до родов, – сказала она. – Кроме того, все знают, что нельзя так просто пойти и найти ребенка в Эской Форесте, – добавила она высокомерно.
Но в итоге оказалось, что прав я.
Когда они наконец пришли домой, мама была очень бледна. Она сразу же села и положила сопящий сверток себе на колени. Все столпились вокруг, а я стоял в сторонке и ждал. Потом отец подвел меня к маме. Я взглянул на маленькую попискивающую девочку и ощутил необычайный прилив гордости. Как будто я сделал что-то очень хорошее. Конечно, это мама родила малышку (от этого она была совсем измотана), но с того мгновения я почувствовал, что эта темноволосая кроха – мой собственный подарок и именно мне нужно будет за ней присматривать. Если бы я знал тогда, какой своенравной она станет, я бы еще подумал, прежде чем брать на себя такую ответственность. Забавно. Думаю, что нам с мамой было труднее всего, пока Роуз металась в поисках своего пути. Но мы переживали невзгоды по-разному. Мама все время пыталась притянуть дочку к себе и удержать. Но я-то знал, что это невозможно, и просто мучился и тосковал, когда она исчезала. Вот так и любишь дикарку: постоянно сидишь у двери и ждешь.
К такому со временем вроде даже привыкаешь.
Роуз
Я могла бы сказать, будто в детстве чувствовала себя виноватой из-за того, что вечно попадала в неприятности и доводила маму до отчаяния чуть ли не каждый день. Но на самом деле ничего подобного я не чувствовала.
Не думаю, что из-за эгоизма или бессердечия. Я просто не могла понять, почему все так беспокоятся. Подумаешь, несколько капель крови или сломанная рука!
Я не была непослушной. Просто мне не удавалось удержать мысли, вслед за которыми бежали и мои ноги. Увижу что-нибудь – лазурный блеск крылышек бабочки или облака, похожие на корабль с мачтой и парусами, или спелое желтое яблоко высоко на дереве – и помчалась, не задумываясь.
