Мариэтта Чудакова - Завещание поручика Зайончковского
Заметим, что вообще-то в Эликманаре Интернет, кроме него, был только еще у одного человека, о котором речь пойдет дальше.
Лично мы считаем, что алтайский климат вообще, а чемальский – в особенности – наверняка влияет на активность человека. Тем более – на умственную. И у нас сейчас речь пойдет как раз о той замечательной умственной активности, которую развил чемальский юный житель Игнат Вайдуров. Как знающие люди сразу увидят по его фамилии, корни у Игната были алтайские, физиономия же вполне славянская. Но он, во всяком случае, соединил в себе энергию – или, как сегодня чаще говорят, энергетику – двух народов.
И, лазая по Интернету, узнал, что серьезный медик Майкл Миллер из университета Мэриленда (натурально, в Америке) считает, что получасовые смеховые процедуры три раза в неделю и четверть часа смеха ежедневно при их объединении в общий, так сказать, курс лечения сильно способствуют улучшению кровообращения. А именно его-то и нужно было Игнатовой прабабушке улучшить в первую очередь.
Сказано – сделано. И вот уже третью неделю все друзья Игната искали самые смешные книжки всех времен и народов и тащили к нему домой. Он читал их прабабушке вслух. И – хотите верьте, хотите нет, но вот уже пятый день, как, по мнению врачей, старушка явно шла на поправку!
Сегодня они закончили, скажем так – одну упаковку этих специфических лекарств. И должны были раскупорить новую.
…Два часа спустя набегавшийся и запыхавшийся Игнат уселся перед отдохнувшей прабабкой с новой книжкой в руках.
– Ба, есть, значит, такой американский писатель – Брет Гарт. Он вообще-то про золотоискателей писал – интересно очень, но смешного не больно много. Больше стрельбы, а ты это не любишь.
– Да уж, стрельбы на моем веку хватило, – уверенно подтвердила старушка.
– Но есть у него рассказ про медвежонка. Один американец…
– Давай-давай, сынок, про медвежонка. Я уж чувствую, что мне понравится.
– …остановился в доме своего приятеля. И тут такое дело. Вдруг в его комнате…
Игнат открыл заложенную страницу.
– «…Из-за топчана стало появляться что-то похожее на огромную муфту. Наконец оно совсем вылезло… Трудно представить себе что-нибудь потешнее этого медвежонка, когда он медленно поднял на меня удивленный взгляд своих маленьких глазенок. Задние лапы у него были настолько длиннее передних, что при ходьбе то и дело путались и лезли вперед. Он опрокидывался, натыкаясь на свой остренький добродушный носик, и, невольно кувыркнувшись, каждый раз поднимал голову с видом полнейшего недоумения».
– А откуда он взялся-то? – спросила заинтересовавшаяся прабабка. Смешного она пока не слышала. Но держалась наготове.
– Ну, старатели его из-под убитой медведицы вынули. И забрали к себе на прииски, чтоб не погиб. Ну, слушай дальше: «Он был еще так мал, что почти человеческие ступни его были нежны, как у ребенка. Кроме стальных голубых коготков, наполовину скрытых в пальцах, во всем его толстеньком тельце не было ничего твердого». Ба, ты слушаешь или не слушаешь? Кому я читаю-то?
– Слушаю, слушаю. А чего ж я еще-то делаю? Голубые коготки… Ума рехнуться.
– «…Когда рука погружалась в его шерстку, вы испытывали какое-то сладостное чувство. На него прямо нельзя было наглядеться, гладить его было очень приятно, а возиться с ним можно было без конца».
Прабабушка не смеялась, но на лице ее читалось полное расслабление и удовольствие. А физиономия правнука, наоборот, была серьезной и напряженной.
Дело в том, что книжек, подряд смешных от первых строк до последних, не так-то много, а может, и вообще нет. Поэтому в каждой ему приходилось выискивать смешные страницы, а то, что между ними, – коротко и толково пересказывать. А это – каждый знает – совсем не просто. Игнаша сначала читал книжку, делал закладки в нужных местах, потом просматривал еще раз. Если любишь свою бабушку – это еще не самое тяжелое дело.
– И вот человек этот навозился и наигрался с Малышом – это такое имя у медвежонка, – а на другой день ему уезжать. Хозяин медвежонка – его приятель, Дик Сильвестр. Он ужасно любил своего Малыша! Даже спрашивал – не в шутку, имей, ба, в виду, а серьезно: «Говорят, он похож на меня. Не находишь?»
В общем, этот медвежонок так въелся в душу обоим, что тот, который с ним играл, – понятно, ба? – он накануне отъезда берет со своего приятеля клятву. Поклянись, говорит, если тебе когда-нибудь придется расстаться с Малышом, медвежонок перейдет ко мне. Ну тот, конечно, клянется. Только говорит так: «О смерти мне думать еще рано, а кроме смерти не знаю, что может нас разлучить».
– Ишь, как прикипел к косолапому, – откомментировала прабаба.
– И вот через два месяца приходит в Сан-Франциско письмо от этого Дика. Пишет: «Фрэнк! Ты помнишь наш уговор насчет Малыша? Ну так считай, что я на ближайшие полгода умер или отправился туда, куда медвежатам хода нет, – на Восток».
– А чего это такое за Восток, куда с медвежатами-то нельзя? – вдруг заинтересовалась старушка.
– Восток Америки, ба, – это на берегу Атлантики. Его еще называют Новая Англия. Туда в основном англичане переселялись – ну, такие рес-пек-та-бельные люди. А Запад – на другой стороне Америки, это уже побережье Тихого океана. Туда попали и испанцы, и мексиканцы, и вообще самые отчаянные – ну, золотоискатели, сама понимаешь, – степенно объяснял Игнат.
Мальчик он, надо сказать, был весьма эрудированный. То есть знал не только школьную программу, а и кое-что еще. Любил, например, лазить не только в Интернет, но и в разные бумажные словари и энциклопедии.
– Вообще у них там все наоборот. В ХIХ веке их Запад был вроде как у нас сегодня Восток: Сибирь, Дальний Восток – в общем, Азия. А их Восток – это как у нас, то есть в Европе, Запад.
Знаешь, ба, вот говорят, что чем дальше от Смоленска и Белоруссии на Запад – тем чище улицы и люди воспитанней. А по-моему – человек все-таки сам за себя отвечает. И если кому нравится быть нахалом – нечего на меридиан сваливать.
Игнат помолчал и из соображений честности добавил:
– Вообще-то не знаю точно. Я нигде еще, кроме Новосибирска, не был.
– Я в Смоленске девчонкой была, – объявила прабаба. – Мы в войну из Смоленска от немца бежали.
Игнат посмотрел на нее с неодобрением. «Вот уж действительно – не в коня корм. Или, как сама же любит говорить, кто про что, а вшивый все про баню. Я ей про Америку, а она все про войну».
Бабка и правда едва ли не каждый разговор довольно ловко сворачивала на Великую Отечественную войну.
Но тут вдруг повторила свой вопрос:
– Дак с медвежатами-то на ихий Восток не пускают, что ли?
Оказывается, ничуть не потеряла нить повествования! Игнат оживился. Нет, прабаба у него еще ой-ё-ёй!
– Да, – сказал он, вновь увлекаясь, твердо, будто годами не вылезал из Новой Англии. – Бостон – это тебе, ба, не Калифорния. Там на улице показаться с медвежонком на цепочке совершенно не с руки. Даже, наверно, сейчас.
А уж в ХIХ веке-то – точно! Разве что с болонкой или с пудельком каким.
Прабаба примолкла, удовлетворенная.
– Вот почему Дик Сильвестр и спрашивал Фрэнка – а это, ба, напоминаю тебе, имя самого автора, писателя Брет Гарта – Фрэнсис… Так вот, Дик спрашивал его, сможет ли он…
Тут Игнат заглянул в книгу.
– «…Стать хранителем, добрым гением и опекуном такого молодого и неискушенного создания?» И еще этот Дик написал – так, знаешь, между прочим: «Он выучился новым штукам. Ребята показали ему приемы бокса. Левой он бьет недурно».
Бабка хмыкнула. Что-то она явно поняла. И даже, похоже, предвкушала.
– Фрэнк не раздумывал долго – тут же телеграфировал Дику, что согласен, мол. И через несколько часов получает ответ…
Игнат уткнулся в книгу, стал читать почти подряд, пересыпая чтение краткими пояснениями:
– Ну вот – приходит телеграмма: «По рукам. Малыш едет вечерним пароходом. Замени ему отца». Фрэнк подумал: «Значит, он будет здесь в час ночи». Ну, он, конечно, понес телеграмму своей хозяйке – ведь это в ее доме вот-вот появится медвежонок. Да неизвестно еще, между прочим, насколько он подрос за два месяца! Ну, слушай дальше: «Миссис Браун прочла телеграмму с очень серьезным видом, подняла свои хорошенькие бровки… затем холодным, отчужденным тоном спросила, надо ли понимать так, что и мать тоже едет». Понимаешь, ба, – раз посылают какого-то Малыша и просят заменить ему отца – значит, где-то рядышком и мать.
– А хозяйке-то, может, жилец самой приглянулся, – подала вдруг голос бабка. И, как с ней часто бывало, – неожиданно в тему. – А тут мать этого Малыша едет. Молодая, небось.
– Ба, ну ты прям на ходу подметки режешь!
Эту поговорку, как и многие другие, Игнат как раз от бабки-то и перенял. Он продолжал читать:
– «Да нет же, – воскликнул я с чувством глубокого облегчения. – Матери ведь нет в живых. Сильвестр – мой приятель, который прислал эту телеграмму, застрелил ее, когда Малышу было только три дня. – Тут миссис Браун изменилась в лице». Представляешь, ба, да?
