Миклош Ронасеги - Сорванцы
Мальчики осторожно вошли в подъезд: им не хотелось бы повстречаться с парнем и его глупым псом. Когда у человека важные дела, лучше избежать лишних затруднений.
Друзья прошли в залитый солнечным светом внутренний двор, посреди которого высилось большое, густое дерево.
На балконе, облокотившись на перила, стояли две женщины и о чем-то увлеченно говорили. Судя по всему, они еще не знают про несчастный случай с Хайдуне.
— Бегом обратно!
И мальчики помчались к Терчи, строя на ходу радужные планы. Воодушевленные успехом, разгоряченные, они ворвались в пропахший кухонными запахами подъезд и сразу же услышали отчаянный детский плач. Перепрыгивая через несколько ступенек, ребята поспешили на помощь к Терчи.
У Берци был с собой ключ, но от волнения он никак не мог попасть им в замок. Изнутри доносились громкие вопли малыша. Весь дом был взбудоражен этими криками.
— Что у нас происходит? — удивлялась консьержка.
Ошарашенные сорванцы ворвались в квартиру, и их глазам представилось жуткое зрелище: малыш сидел на ковре, личико у него посинело от крика, из глаз обильно струились слезы. Заплаканная Терчи стояла на коленях перед ребенком, гладила его по голове, изо всей силы трясла связкой ключей, однако это не производило на ее подопечного никакого впечатления.
— Маленький мой, — рыдала Терчи, приходя в отчаяние от своего бессилия. — Ну, где же вас носило? Глухие тетери! Замолчи, золотко мое!
— Терчи, что случилось? Он свалился с кресла?
Девочка подняла на друзей свое красивое заплаканное личико и осипшим голосом прокричала:
— Наконец-то явились! Правильно мама говорила, ничего мужчинам поручить нельзя!
— Вот печенье. — Карчи опустился перед малышом на колени и стал трясти пачкой: — Кроха, дорогой, Крошенька! Перестань! Гуленьки-гугуленьки, мы принесли тебе поесть. И дом твой отыскали. Понимаешь? Скоро пойдешь к папе.
Терчи вытерла мальчугану слезы, утерла его.
— Вода на плите давно вскипела, только я не решилась уйти на кухню, потому что малыш, оказывается, ползает, как ящерица. Я боялась, как бы он не опрокинул что-нибудь на себя.
— Ну, ладно, теперь мы его быстро покормим, а потом можно нести домой. Мы добились замечательных результатов: вызнали, где он живет.
Берци бросил быстрый взгляд на приятеля. Карчи, стоя на коленях, вскрывал пачку печенья — малыш тотчас умолк.
— Карчи, побудь с ним, а мы приготовим чай.
На кухне Берци рассказал Терчи о происшедшем в магазине. К сожалению, говорил он не так красочно и увлекательно, как бы ему хотелось. На плите подпрыгивал, готовый взорваться, чайник, из носика густой струей валил пар. Терчи рванулась к плите и выключила ее. Бормоча: «Рассказывай, рассказывай!», она начала рыться в шкафу и отыскала ромашковый чай — пожалуй, это самый подходящий напиток для малыша.
— Успокаивающее средство. Ребенок сразу затихнет.
— Верно. Соской от него не отделаешься, у него уже зубки прорезались.
— Ромашковый чай очень полезен.
— Да, бабушка тоже так считает. Так вот эта отвратительная кассирша…
Терчи и Берци не заметили, что в комнате наступила тишина, забыли они и о сварливой кассирше, их целиком поглотила процедура заваривания чая. Терчи понятия не имела, сколько его нужно класть на кружку, Берци тоже растерянно пожимал плечами. Обычного чая хватает щепотки, а ромашкового?
— Ну, помоги же мне, скажи!
— Откуда я знаю?!
— Естественно, мужчины никогда ничего не знают.
— Конечно, легче все вопросы на наши плечи перекладывать! Сыпь все, что есть, ромашковый чай полезен. Запомни, лучше ошибиться, чем вообще бездействовать, тем более что всякую ошибку можно исправить.
— Я гляжу, у тебя ума палата, — отозвалась Терчи, но сил и желания посмеяться над товарищем у нее не было, недаром на щеках девочки поблескивали слезы.
Она послушно высыпала содержимое в кипяток. Больше ничего и не требовалось: сухие, душистые чаинки быстро опустились на дно — чай готов. Терчи поспешно схватила чайник, и горячая вода плеснула на пол.
— Фу-у-у! — подула она на руку, которую все-таки обожгла паром. — Тащи и ситечко.
Берци не знал, где его искать, да и Терчи тоже. Так прошло еще несколько минут. Берци нервничал, видя, как копается девочка. Все-таки Терчи не очень сильна по части ухода за маленькими детьми, даже в том, что знает, то и дело путается.
— Ну, что ты делаешь? Что ты делаешь?
— Смотрю, не слишком ли горячий получился чай.
— Зачем же туда палец совать?
— Так принято.
— Странно. Мой папа в суп перед обедом палец никогда не опускает.
Терчи снова всхлипнула, посасывая обожженный палец. Из кружки поднимался пар, чай получился слишком крепким. Берци, не долго думая, разбавил его водой прямо из-под крана.
— Зря мы столько чая туда вбухали! А все ты, умник! — возмутилась Терчи. — Если хочешь знать, мизинец у человека обладает такой же чувствительностью, как и кожа младенца. Поэтому, перед тем как купать маленького, воду всегда пробуют мизинцем.
— Ты его купать собралась или чаем поить? Ну, девчонки точно все чокнутые!
— Ладно, ладно, я немного перепутала. Чай можно пить, палец у меня чистый.
— Теперь, разумеется, чистый. Положи сахар и тащи в комнату.
«Мизинец?» — хотела было съязвить Терчи, но не решилась, потому что Берци уже почти рычал, словно дикий зверь; дальше дразнить его не стоило. К тому же она обратила внимание на странную тишину, воцарившуюся в комнате. Берци тоже спохватился: что-то малыша не слышно!
Остановимся на мгновение. Сорванцы впервые в жизни испытали подобное чувство. Их охватило беспокойство, у них замерло сердце, такое странное, но, пожалуй, приятное ощущение, знакомое всем, кто присматривает за маленькими детьми, — не страх, а опасение, не тревога, а беспокойство, естественное чувство всех родителей.
Малыш, попавший в дом к Терчи, собственно, был не так уж беспомощен. Когда Терчи с Берци вошли в комнату, он по-прежнему сидел на ковре. Глаза его весело блестели, рот растянулся в широкой улыбке, на губах и ручках — крошки. В крошках был и весь ковер. Впрочем, стоит ли удивляться: ребенок отчаянно размахивал пустой пачкой из-под печенья. Пустой!
— Боже мой! — вскрикнула Терчи. — Он съел всю пачку!
Теперь вполне можно было поить мальчугана чаем, было что запивать.
Сорванцы поили ребенка чаем и, конечно, забыли повязать ему салфетку, поэтому залили всю одежду малыша, да и ковер тоже. То-то мама порадуется, вернувшись домой.
Тем временем в магазине разразилась настоящая буря, причиной которой стали несколько неосторожно оброненных слов. Кассовые аппараты понемногу смолкали, утренняя сутолока кончилась, теперь можно и дух перевести. Подсобные рабочие стали вывозить на тележках товар, чтобы пополнить выставленное на прилавках. По магазину неторопливо бродили всего несколько покупателей.
В непривычной тишине сердитая кассирша с белесым лицом вдруг громко проговорила:
— Оплеуху им надо было дать! Оплеуху!
Толстуха Гизи, зевнув, принялась подсчитывать двухфоринтовые монетки.
— Чего? — равнодушно отозвалась она.
В зале появился директор, он смотрел, как рабочие заполняют товаром полки.
— Шеф!
— Слушаю вас.
— Видели вы этих негодяев? Утверждают, будто я их обсчитала. Разве я кого когда обсчитывала?
— Ну, в чем опять дело, Панчане? — нахмурился директор, и его густые брови тотчас сошлись на переносице — ему было непонятно, о чем идет речь. Шагая вдоль полок, он поворачивал банки с маринованными овощами так, чтобы покупателям были видны этикетки.
— Помните, к вам двое мальчишек обращались? — пояснил продавец мясного отдела.
— Мальчишки? Как бы не так! Два отъявленных хулигана!
— Ну, ладно, ладно, Панчане. Припоминаю. Они спрашивали адрес женщины, которую сбила машина.
— Что спрашивали? — подняла на директора взгляд своих сонных глаз Гизи.
— Адрес женщины, которую сбила машина. Они вроде подобрали ее малыша, а теперь не знают, куда его девать.
— И вы этому поверили? Как же можно! Вы же знаете, кого сбила машина! Это Хайдуне! А у нее сроду детей не было!
Кассирша от изумления раскрыла рот, и в магазине наступила полная тишина — молчали кассы, перестали выкладывать товар рабочие.
— Боже мой! — пробормотал кто-то, заикаясь. — Помните ту молодую иностранку? Она все норовила выскочить из магазина, все кричала: «Беби! Беби!», а Панчане ее не пускала, требовала сначала уплатить за салями.
Взгляды всех находившихся в магазине сошлись на Панчане.
— Я… — заикаясь, пролепетала она и так густо покраснела, что лицо стало похоже на красное пасхальное яйцо. — Ведь правила…
Мясник воткнул в доску свой гигантский нож и пробасил:
— Слушайте, Панчане, это вы взбучку заслужили, а не мальчики!
