Валерий Гусев - Клад
Не успел я еще рассказать родителям в самых красочных подробностях о наших приключениях, как позвонил седой полковник и спросил:
— Как вы себя чувствуете, Дима?
— Спасибо, хорошо, — ответил я, пытаясь отогнать Алешку от трубки, чтобы не подслушивал, и добавил деловито — Как прошло задержание? Никто из наших не пострадал? И никто не ушел от ответственности, надеюсь?
— Вот об этом я бы хотел побеседовать с вами. Вы сейчас свободны? Тогда я пришлю машину.
— Машину? — переспросил я небрежно. — Ну что вы, зачем… — и скосил глаза на родителей.
Мама смотрела на меня со страхом, а папа с плохо скрываемым уважением и даже, мне показалось, немного с завистью.
— Затем, что время не терпит. Пират ушел, — сказал полковник и положил трубку.
Я умылся холодной водой, выпил стакан компота без ягод, и мама — удивительно! — не сделала мне на это замечания. Она всегда требует, чтобы мы доедали раскисшие, безвкусные ягоды, потому что в них «самые витамины».
— Я с тобой, — холодно сказал Алешка и поднял хохолок на макушке. — Полковник сам сказал: побеседовать с НАМИ, я слышал.
Я не стал объяснять Алешке эти тонкости обращения — бесполезно — и повернулся к нему спиной. Он тут же возник перед моим носом и завизжал:
— Как компот без ягод — так тебе! Как самое интересное — так ты меня отсылаешь!
— Я тебя не отсылал. Ты сам удрал с Рябчиками на помойку.
— А я и Рябчиков с собой возьму! — пригрозил Алешка, и я сдался, только предупредил, что его все равно в здание МУРа не пустят.
— Посмотрим, — спокойно сказал Алешка, засовывая револьвер за пояс.
Родители не сказали ни слова, только переглядывались испуганно, да папа время от времени колупал в стене дырку от пули и, наверное, вспоминал мамины слова: «Я за этими обоями сперва полжизни пробегала, а потом полжизни простояла».
Как я и предполагал, Алешке пропуск не выписали. Он остался у проходной. Но ненадолго. И явился, как всегда, кстати.
Вот что получилось. Когда Алешка слонялся около входа и уже успел сделать замечание какому-то дяденьке за то, что он бросил окурок мимо урны, на него обратил внимание человек в штатском. Он пригляделся к Алешке и спросил:
— Что, брат, не пускают?
— Ага, — уныло согласился Алешка. — Как жуликов ловить — Алешечка, а как благодарность получить — не пускают.
— И каких же ты жуликов ловишь?
— Обыкновенных, которые вещи крадут. Полную пустую квартиру накрали. И повязки носят на глазах.
— Ну-ка, пойдем со мной, — сказал человек в штатском: он был следователем прокуратуры и тоже занимался этим делом. — Такого ценного свидетеля — и не пускают. Сейчас мы им покажем.
— Документик предъявите, — потребовал бдительный ценный свидетель голосом нашего участкового. — А то мало ли что. Я вас первый раз вижу.
— А я тебя — нет, — сказал следователь, но удостоверение все-таки показал. Видимо, хорошо знал или сразу понял, с кем имеет дело. — Ты меня не помнишь?
Алешка удостоверение повертел, ноготком проверил, крепко ли держится фотография, и сказал: «Нет, не помню». А надо было бы вспомнить…
Положение тем временем осложнилось. Задержанные молчали. Пират скрылся. «Розыск затоптался на месте. Следствие зашло в тупик».
Чтобы получить новые данные, были приняты оперативные меры. Предусматривалось, в частности, более подробно допросить меня и получить таким образом новые факты, которые могли бы направить следствие в нужную сторону.
Прежде чем беседовать со мной, полковник распорядился вызвать инспектора по делам несовершеннолетних. Дела на меня, конечно, не завели, но он должен присутствовать при даче мною свидетельских показаний. Так, оказывается, положено, чтобы соблюдалась законность и мои показания имели юридическую силу.
Инспектор оказался молоденькой девушкой, очень похожей на нашу классную руководительницу. Такая же маленькая, пугливая, она все время волновалась и краснела. Ей еще самой ходить за ручку со взрослыми…
Полковник стал меня подробно расспрашивать. Все внимательно слушали, переглядывались. Девушка-инспектор дрожащими пальцами прилежно записывала мои ответы в тетрадочку, а один лейтенант — на пленку.
Оперативная обстановка была такова. Пирату удалось скрыться. Причем с самыми ценными вещами. И где его искать, никто не знал. Остальные преступники, как я уже говорил, задержаны, и рыжая «тиотька з сумкой» — тоже. Но они молчат и ни в чем не сознаются: «В квартире оказались случайно и предъявленные предметы (краденые вещи) впервые видим».
— И будут молчать, — сказал полковник, — пока мы не задержим Пирата. Тогда они сознаются и будут валить все друг на друга. Но вот где он, Пират?
— Боюсь, что он далеко, — сказал я. — Внизу его ждала машина.
— Какой марки, не обратили внимания? — спросил полковник.
— Не знаю, я ее не видел.
— А почему же вы тогда это утверждаете?
— Он за вещами два раза заходил. Не на тачке же он их увез.
— Резонно.
— Он и раньше приезжал на машинах, на разных.
— Номера вы их не заметили?
— Нет, и в голову не пришло.
— Жаль… — разочарованно протянул полковник. Ему стало грустно, я это заметил.
И в это время появился Алешка с револьвером за поясом. Его привел следователь прокуратуры.
— Я знаю номер, — сказал Алешка. — Машина была «пикап», а номер очень простой, из таблицы умножения: семьдесят семь — сорок семь. Буквы не помню. Честное слово.
— Вот это дело! — обрадовался полковник. — Пошли!
И мы пошли длинными коридорами в оперативный зал. Такой красоты мы еще не видели. На одной стене зала была огромная карта Москвы вся в мерцающих огоньках. На другой — много-много экранов, как у телевизора. И везде пульты, тумблеры, микрофоны и телефоны.
Полковник подошел к одному начальнику у пульта и что-то ему сказал. Тот защелкал кнопками, и мы услышали:
— Всем постам ГАИ, патрульной службе, постовым! Принять меры к задержанию легковой автомашины «жигули-универсал» вишневого цвета, регистрационный номер «77–47», буквенная индексация не установлена. При задержании соблюдать осторожность: за рулем опасный преступник, возможно вооруженное сопротивление. Задержанного доставить на Петровку, в опергруппу полковника Соколова.
Сейчас же на экране замелькали улицы, машины и светофоры.
Алешка гордо огляделся, словно все это произошло по его команде. Собственно, почти так и было.
— Вот он! — сказал полковник и положил руку мне на плечо. — Смотри на центральный экран.
Я увидел широкую улицу. По ней мчались машины в несколько рядов. Они все время суетились, обгоняли друг друга, менялись местами, и я сначала ничего не мог понять. Вдруг изображение на экране стало быстро расти, и почти весь его заняла багажная дверь «пикапа» с номером «А 77–47 МО». «Пикап» опять, словно его выпустили, стал быстро удаляться, и я увидел, что сзади пристроился «жигуленок» ГАИ, подает ему сигналы и оттесняет к тротуару. «77–47» послушно замигал и стал выбираться из потока машин.
— Ага, забоялся, Пират! — злорадно заорал Алешка. — Подмигалку сразу включил!
Из ближайшего переулка выскочила еще одна машина ГАИ и стала поперек. «Пикап» тормознул и оказался зажатым сзади и спереди. Машины еще двигались, а из них уже выскочили на ходу «солдаты порядка», подбежали к «пикапу» и распахнули с двух сторон его дверцы.
Я успел только разглядеть, как дядька за рулем сунул руку за пазуху, и чуть не зажмурился — стало страшно. Теперь-то я хорошо понимал, каково стоять под дулом пистолета…
Но его ловко схватили за руки и быстренько пересадили в свою машину. Она рванулась и исчезла, а за ней сразу помчался «пикап», за руль которого сел один из инспекторов ГАИ.
— Красиво взяли! — тоном знатока прокомментировал Алешка. — Молодцы ваши ребята!
Все засмеялись. И Алешка громче всех. Ведь это благодаря ему так быстро удалось задержать Пирата и обеспечить тем самым дальнейший успешный ход следствия. Но триумф Алешки оказался последним в этой истории. Дальше он потерпел фиаско.
Полковник пошел встречать задержанного и скоро вернулся. Опять озабоченный и грустный.
— Разочаровал ты меня, — сказал он Алешке. — Ты не двоечник случайно?
— Не очень, конечно, двоечник, — сознался Алешка. — Но бывает…
— Так сколько же будет семью семь?
Алешка обрадовался: вопрос простой, ответ известный, и твердо выпалил:
— Сорок семь!
— А если подумать?
Молчание, а потом возмущение:
— Пятью пять — двадцать пять, так? Шестью шесть — тридцать шесть, так? Семью семь — сорок… семь. Нет, что ли?
Полковник был суровый и безжалостный человек. Он посадил Алешку за стол, дал листок бумаги и приказал ему складывать по порядку семь семерок.
