Андреас Штайнхёфель - Рико, Оскар и тени темнее темного
— С каких это пор такое носят при езде на велосипеде? — сказала она.
Она прислонилась спиной к плите, держа в руках кофейную чашку, из которой время от времени отпивала по глотку. Чашка Бюля одиноко стояла между Оскаром и мной на столе, выпитая только наполовину.
— У меня нет велосипеда, — сказал Оскар.
Его голос звучал приглушенно, потому что визор все еще был опущен.
— Ну и мотоцикла, конечно, тоже нет.
Оскар посмотрел на нее так, как будто у нее не все дома. И наконец откинул визор кверху. Правда, Оскарова рта все равно нельзя было толком разглядеть, только верхний ряд больших белых зубов.
— Без шлема опасно, — объяснил он, как будто мама была ребенком, а он взрослым. — Все время происходят всякие несчастные случаи.
— Но не у меня на кухне, молодой человек! — Мамин голос прозвучал почти обиженно. — Рико тебе это, конечно, подтвердит.
Я наморщил лоб:
— Я ударился головой о холодильник неделю назад.
— Это не несчастный случай, — отмахнулась мама. — Просто ты слишком быстро вбежал сюда из прихожей и налетел на открытую дверь.
Оскар чувствовал себя в мамином присутствии неуютно, я видел это. Он выглядывал из-под верхнего края шлема, как испуганная черепаха. На нем была другая рубашка, не та, что в субботу, но ярко-красный самолетик с обломанным крылом снова был пристегнут на груди, где сердце. Он нервно постукивал мизинцами по столу, рапп-типи-тапп. Наверно, Оскар боялся, что мама сочтет его невежливым и потребует от него в конце концов снять шлем.
Это предположение не было совсем уж неверным, но и полностью правильным оно тоже не было. Мама знает, как вести себя со странными людьми. Ее первое правило — никогда не давить на того, кто не хочет делать чего-то добровольно! Во всяком случае, не давить словами. Но она смотрит. Смотрит на человека так долго, пока тот не выдерживает и в конце концов не начинает делать то, что надо.
Сейчас она смотрела на Оскара любопытным взглядом натуралиста, который только что обнаружил совершенно новый вид растений. Мне тоже было любопытно, как Оскар выглядит под шлемом. Может быть, в действительности он не боялся аварий. Может быть, у него просто очень странные уши, которых он стыдится. Или вообще никаких — как у жертвы похищения Мистера 2000, на выкуп которой денег немножко не хватило.
Пальцы Оскара стучали все медленнее, а потом и совсем остановились. Он поднял голову, посмотрел маме прямо в глаза и сказал:
— Вы можете спокойно пялиться на меня, сколько хотите. Мне это ничего. Но в ответ я буду пялиться на вас.
Так он и сделал. Я в первый раз заметил, какие у него зеленые глаза. Они сверкали правильно. Не зло или воинственно. Они просто сверкали — потому что Оскару доставляло удовольствие пялиться. В этот момент я ужасно завидовал ему, что он необычайно одаренный. Когда мама пристально смотрит на меня, я предпочитаю сразу уставиться в пол и делаю вид, что меня вдруг очень-очень заинтересовали ползающие вокруг муравьи или что немножко загорелся ковер. Но мне никогда еще не приходила мысль о том, что мамин взгляд можно попытаться просто выдержать.
Я с нетерпением ждал, кто же победит. Моя мама — это моя мама, так что мне следовало бы желать победы ей. Она все делала хорошо, не дрогнув ни одной ресницей. Но Оскар был гораздо меньше ее, и хотя у него тоже не дрогнула ни одна ресница, эта борьба в гляделки казалась мне немного нечестной. Наверно, мама тоже так подумала, а может, ей стало неохота пялиться дальше. Во всяком случае, она вдруг посмотрела вниз, на свои ноги, и сказала:
— Мне срочно нужны новые наклейки на ногти.
Оскар и я тоже посмотрели вниз. На ногте каждого маминого пальца был приклеен крошечный дельфинчик, только на мизинцах их не было, слишком мало места.
— А что вы хотите вместо дельфинов приклеить? — сказал Оскар.
Это прозвучало как предложение мира.
Мама пожала плечами.
— Посмотрим. Наверно, каких-нибудь других рыб.
Она поставила кофейную чашку в мойку, покрепче запахнула японский халат и вышла из кухни. Оскар подождал, пока мама не отошла подальше, и тогда тихо сказал:
— Дельфины — это не рыбы.
— Ты ей понравился, — сказал я.
Он покачал головой.
— Она еще не знает, понравился ли я ей. Она считает меня странным, из-за шлема.
Он снова опустил визор вниз. И голос у него снова зазвучал совсем глухо.
— Каждый год почти сорок тысяч детей в Германии становятся жертвами несчастных случаев. Почти каждый третий — как пассажир в машине. Почти сорок процентов на велосипеде. И двадцать пять процентов — как пешеходы.
Математика! Я уже говорил: когда речь заходит о математике, я ни на что не способен.
— С большинством это происходит по дороге в школу и после уроков во время игр, — продолжал мрачно бубнить Оскар. — Велосипедисты чаще всего страдают, потому что едут не по велосипедной дорожке. Пешеходы — потому что перебегают улицу, не посмотрев направо и налево. Я всегда смотрю. Всегда!
Я вдруг понял разницу между нами. У меня почти всегда хорошее настроение, но знаю я не так много. Оскар знает огромное количество странных вещей, но при этом настроение у него хуже некуда. Наверно, это так надо, если ты очень умный — только подумаешь о чем-нибудь хорошем, как в голову тут же приходит еще и парочка каких-нибудь ужастиков.
Я вскочил. Меня осенила идея.
— Я тебе кое-что покажу, — сказал я. — Это совершенно не опасно и очень здоровско!
— Что это?
— Подожди, мне надо быстро поговорить с мамой.
Я помчался в гостиную — сегодня и правда был быстрый день. Мама, подобрав ноги, сидела на нашем размышлительном кресле. Она смотрела в окно. Ее взгляд был очень далеко. Вокруг — никаких следов лака для ногтей или новых наклеек. Наверно, она соврала, и ей просто хотелось побыть одной.
— Ну как он тебе? — шепнул я.
Она обернулась ко мне и сморщила нос.
— По-моему, он странный. Где ты его подцепил? Ребенка с мотоциклетным шлемом я никогда еще не…
— Я не про Оскара. Я про Бюля!
— О…
У мамы вдруг сделался очень усталый вид, как будто она не спала целую неделю. Она медленно закрыла, а потом открыла глаза и заговорила медленно и настойчиво:
— Рико, послушай. Я знаю, что ты тоскуешь по отцу. И я тоже очень хочу, для нас обоих, чтобы он у нас был, поверь! Но это не значит, что мне надо тут же начинать строить глазки любому мужчине, который, по твоему мнению, подходит для этой роли.
Ну ладно, значит, мама считает Бюля ужасным и отвратительным. Наверно, это из-за ее работы, в клубе вокруг нее постоянно вьются всякие типы. И понятно, что в своей частной жизни мама их знать не хочет. Но если так дальше будет продолжаться и мама не примет меры, когда-нибудь ее может застигнуть серое чувство. До сих пор она еще никогда не приводила никого домой, а ведь на работе она знакомится с огромным количеством мужчин, гораздо чаще, чем фрау Далинг за мясным прилавком. Должен же среди них наконец попасться один подходящий!
— Ну все равно, скажи, что ты о нем думаешь. Пожалуйста!
Я говорил настойчиво. Мне было важно, чтобы Бюль ей понравился, хотя бы немного. Мне он очень понравился.
— Симон Вестбюль.
Она задумалась.
— Ну, в общем… я бы сказала, этот парень — писаный красавчик, каких поискать. Кажется, мне такие за всю жизнь не попадались.
Я собрался было обрадоваться за нее и за себя. Но мама снова отвернулась к окну. Теперь она выглядела не только усталой, но и почти печальной, и хотя я видел ее прямо перед собой, она казалась далекой, как одинокий путник на горизонте. Иногда я маму вообще не понимаю.
ГОРИЗОНТ
То место на свете, совсем сзади, где друг с другом встречаются горы и небо. Наверно, там часто идет дождь, и нужен зонт, поэтому и название такое — горы-зонт, хотя исправлялка пишет по-другому. Правда, это слово больше бы подошло для того места, где встречаются горы и море, там воды для дождя больше.
Все еще понедельник. На крыше
Лестнично-подъездное происшествие рассосалось, перед нашей квартирой никого больше не было. Я закрыл за собой дверь и спросил Оскара:
— А кто тебя вообще-то впустил в дом?
Оскар снова откинул визор наверх. Он сделал глубокий вдох, как будто давно ждал этого вопроса и теперь наконец-то мог ответить на него.
— Никто, входная дверь была открыта, — возмущенно выдохнул он. — Так кто угодно войти может! Убийца, взломщик, пьяные, которые писают в подъезде. Что у вас только за соседи? Это так легкомысленно!
Я пожал плечами. Бывало, я тоже оставлял входную дверь открытой. Сзади у нее есть маленький крючок. Если дверь со всего размаха толкнуть внутрь, крючок зацепляется за петельку на стене. Ничего особенного, но только не для человека, которого зовут Оскаром. Для Оскара жизнь явно переполнена опасностями — по крайней мере, похоже, что он так думает.
